Страница 2 из 5
– У Карины, кажется, не ваш характер… да?
– Наверное. И не отцовский. Может, достались какие-то черты по бабушкиной линии… Бабушка рассказывала, что в роду у нее была сильная удаганка.
– Вот как?..
– Ей приписывали способность разгонять и сгонять тучи, даже приглашали в другие наслега при большой засухе… В детстве эта родственница однажды ушла в лес. Поискали ее, не нашли и уже простились с ней, и вдруг она появилась как ни в чем не бывало.
Талина вздыхает, опускает виноватый взгляд.
– Я долго думала об этом… Вот и дочка не рассказывает мне, почему ушла, чем жила в лесу, хотя мы с ней близки. Можете не верить, но правда – очень близки… были. Первое время она сердилась на щенка. Говорила, что Найда ее бросила… Карине хочется домой, она соскучилась по родным, по собаке, ей надоело чужое внимание. Она от него страшно устала… и в чем-то разочаровалась.
…Разочарованием, конечно, и объяснялось событие, стоившее мне потери доверия, когда уже, казалось, ключ к сердцу девочки был подобран, когда она уже ходила за мной и весело рассказывала о своих важных детских делах. Увидев в моих руках фотоаппарат, Карина словно споткнулась. Слезы так и брызнули из глаз:
– Ты как все! – рыдала она, уткнувшись в колени растерявшейся мамы. – Ты меня обманула! Я думала, что ты – моя подруга, а тебе нужны были мои фотографии!
Короткая истерика быстро прекратилась, но Карина замкнулась. Уже не бегала, не щебетала и просидела остаток дня на стульчике перед телевизором, лишь изредка взглядывая исподлобья. Ну и характер!
Помирились мы только перед их отъездом. Обвив мою шею руками, она шепнула:
– Никогда меня не фотографируй!
– Не буду.
– Я больше на тебя не сержусь.
– А вспоминать будешь?
– Да.
Помахала на прощание. Личико осветилось неожиданно яркой улыбкой. Вокруг багряные листья боярышника, день не по-осеннему солнечный. Прекрасный получился бы снимок. Просто так, на память…
Эта маленькая повесть стала попыткой представить девочку в нетипичной для ребенка и вообще для современного человека среде – в слиянии с природой, проникнуть в ее мир, полный малопонятных взрослым тайн. Думаю, что читатели (особенно те, кто принял участие в спасении) найдут в повести некоторые несовпадения с фактическими событиями. Скажут, что не попадалась Карине на пути берлога, что со зверями она счастливо разминулась, что неправдоподобно и вообще…
Но кто может со стопроцентной уверенностью сказать: «Этого абсолютно точно не было»? Кто может знать достоверно, досконально, как прошла девочка путь, который взрослый бы не прошел без тяжелой душевной травмы, и что ей помогло?
Время в детстве движется медленно, каждый час в нем переживается гораздо насыщеннее и значительнее, чем в любом другом возрастном периоде. В одиночестве – в любом возрасте – еще дольше. Безысходнее. Отчаяннее. Страшнее… Человек не создан быть одиночкой, он – общественное существо.
Прочувствуйте на слух и в душе: две недели! Представьте: это не гипотетический ребенок – это вы, это вам три года и семь месяцев. Попробуйте вообразить себя, маленького, в эти одинокие, нечеловечески трудные двенадцать дней.
Рискую предположить: то, что получилось, – хоть и художественный, но не безусловный вымысел. Познакомившись с этим удивительным ребенком, пообщавшись с ним в течение нескольких дней, я что-то поняла и увидела. По крайней мере, смею на это надеяться…
День первый.
Нет у людей крыльев
Новорожденное утро заглянуло в комнату, где, разметавшись на кровати, спала девочка. Солнечный луч, проникший между ситцевых занавесок, позолотил рассыпавшиеся по подушке волосы. Ресницы дрогнули, девочка чихнула и открыла затуманенные сном глаза. Обвела ими комнату, оглядев знакомые предметы, и вдруг увидела крылатого мальчика из сна. Мальчик – прыг! – на табуретку, – скок! – на тумбочку… ой! Исчез!
Карина закрыла глаза и тут же очутилась на поляне. Где же скрылся ее новый знакомец? Да вот же он! Приземлился прямо на раскрытую ладонь, сложил за спиной стрекозьи крылья и сел, скрестив тонюсенькие ножки. А вокруг!.. Вокруг вспорхнули, трепеща позолотой прозрачных крыл, множество таких же человечков.
– Ты кто?!
– Разве не знаешь? – плутовато усмехнулся мальчик. – Я – цветочный дух.
– А они?
– Мои братья и сестры. Все мы лесные детки, духи трав и цветов. Хочешь быть нашим другом?
– Хочу!
– Тогда пошли!
– Куда?
– В лес, далеко! – махнул он невесомой ручкой.
– А как же мама? – засомневалась Карина. – Бабушка с дедушкой… и папа? Они будут плакать!
– Но ты же вернешься, и они обрадуются!
– Придется идти пешком, ножки устанут. Я не умею летать…
– Лети! – звонко крикнул мальчик, и за спиной у Карины что-то зашелестело. Она обернулась и не поверила глазам: позади расправлялись большие крылья! Они были шелковистые на ощупь, как полы маминого халата, и похожи на две половинки радуги, которая встает над лесом после дождя. В них можно было закутаться или раскинуть на ветру, словно плащ. Упругие, сильные и живые, они вздрагивали и рвались на свободу!
Несколько взмахов разноцветными крыльями… Красные резиновые сапожки соскользнули с ног и бесшумно упали вниз. Примятая трава расправила спинки, кусты и деревья протянули вверх гибкие ветки-руки: куда ты, Карина?! Ты же еще маленькая!
– Я большая! – крикнула она, – мне скоро четыре года!
Лесное эхо поддразнило, повторяя: «…года! Да! Да-а!»
Смеясь, девочка встала на самую верхнюю ветку лиственницы и вызвала мимолетный хвойный дождик. Оттолкнулась – эгей! – и плавно вплыла в белое облако, теплое, как парное молоко. Где-то далеко-далеко раздавались еле слышные голоса: «Ау, Карина! Ау!»
Солнечный луч снова пробежался по ресницам. Карина потерла кулачком глаза и рывком села на кровати. А где крылья?.. Куда делись гладкие радужные полукружья? Пощупала лопатки – нету!
– Ау! – позвала летающего друга.
Никто не откликнулся. Открыв ладонь и зажмурив глаза, Карина посидела в надежде, что сон вернется. Чуть приотворила ресницы – в руке пусто…
На чистых крашеных половицах лежала солнечная клетка оконной рамы. Девочка сползла с кровати и свернулась калачиком на теплом квадрате. Если снова ненадолго уснуть и схватить человечка… зажать в кулаке и не выпускать… можно ли вытянуть его из сна? Тогда бабушка поверила бы, что Карина ничего не придумывает!
– Оксе! Это кто тут у нас на полу, как щеночек, развалился? – Бабушка хмурит брови, а губы разъезжаются в улыбку. – Встала и сразу устала? Поднимайся, соня-засоня, завтрак на столе!
Девочка покрутила носом: как вкусно пахнет бабушкиной стряпней! Натянув колготки, футболку, поскакала на одной ножке к столу.
– А мыться? – бабушка придвинула табурет к умывальнику.
Вода была холодной. Карина для вида побренчала носиком умывальника и только побрызгала водичкой в лицо.
О-о, оладушки! Лежат на черной чугунной сковороде – золотистые, круглые. Солнечные такие оладушки! А в кружке теплое парное молоко… На что похоже? На облако из сна – вот на что!
Бабушка понюхала завитки на затылке, зевнула.
– Кушай, птичка моя, а я полежу пока, ладно? Посплю маленько. Что-то плохо ночью спалось.
– Ты, наверно, много снов видела?
– Да нет… Под утро уснула, а через два часа вставать, корову доить. Недоспала.
– Можно во дворе с Найдой поиграть?
– Поиграй. Только за калитку не выходите.
– А мама с дедушкой когда придут?
– Накосят сена и придут к вечеру.
– А папа?..
– Обещал, – бабушка вздохнула.
Карина запрыгала: папа! Папа!
Бабушка недолюбливает его. Наверное, потому, что папа с ними не живет. Она разговаривает с ним сурово, поджимает губы и совсем не улыбается. Но Карина все равно любит папу, очень-очень! На рамке его велосипеда устроена специальная сидушка, чтобы ее возить. Папа садит дочку на сидушку и увозит к другой бабушке в другое село, где все не такое, как здесь – вещи, животные, люди…