Страница 3 из 5
Сбрей дурацкие усы,
Нет ни грамма в них красы,
Заведи жену потом,
Утром ей кричи: «Подъем!»
Мы скучать совсем не будем,
Скоро мы тебя забудем,
Рыжий и ужасный, тощий и несчастный!
Люба еле сдержала улыбку:
– Ну, пошли разбираться…
Притихшие девочки наблюдали за Серафимом, и смеяться им не хотелось. Его рыбки-глаза метались за стеклами очков, будто им не хватало воды, губы тряслись.
– Вы… вы издевались надо мной весь сезон! За что? Что я вам плохого сделал?!
Люба подумала – он сейчас разрыдается, и пришла на помощь:
– Как вам не стыдно! Серафим Георгиевич даже прочитать не может, что вы тут написали…
– Но мы же думали его обрадовать, – пискнула Леночка.
На мгновение в комнате воцарилась недоуменная тишина.
– Хотите, переведу? – Леночкин голос не дрогнул, когда она читала: – Дорогой Серафим! Нам нравятся ваши усы и песни. Они мужественные и романтичные. И поете вы хорошо. Рыжие люди на земле – редкость. солнечный цвет. А вы – солнечный человек.
– А где здесь имя?
– Вот, – без колебаний показала Леночка. – Так ваше имя звучит в якутской транскрипции.
– Но эта сумасшедшая физиономия…
– Мы не художники, – пожала плечами Леночка. – Нам казалось – похоже.
Люба молчала, не зная, как реагировать на вдохновенное девчачье вранье. Вожатый смутился, и лицо его обнаружило необычайное сходство с нарисованным.
– Мне никто еще не говорил таких приятных слов, – сказал он взволнованно. – На следующее лето, когда снова приедут ребята из Якутии, я покажу им эту газету.
Он вышел, прижимая ватман к груди.
– Я коленку ободрала, – заплакала вдруг маленькая Таня.
– Где? Покажи!
Таня зарыдала.
– Да нет, не сейч-а-ас! Там, на горе… А Серафим Георгиевич чем-то помазал и забинтов-а-ал! И все прошло!
– Мне он подарил эдельвейс в гербарий, – задумчиво обронила Наташа.
– Девочки! А ведь он и вправду солнечный!
– Ой, давайте заменим тот лист. Может, не заметит…
Люба не вмешивалась. Постояла, прислонившись к двери, послушала и вышла.
…На втором листе главным словом стало «спасибо» – «махтал». За перевязанную коленку. За эдельвейс. За альпинистские песни. Лист был расписан сверху донизу, каждый, включая мальчишек, добавил свое. Все поставили свои подписи.
Прощались тепло. Мальчишки жали руку, девочки смущались и строили глазки.
Первую «газету» Серафим не отдал. Тогда Леночка призналась – там написано совсем не то, что она читала.
– О чем же? – напрягся он.
– О… о любви, – вырвалось у нее от отчаяния.
Леночка так покраснела, что стала почти рыжей. Но она не сравнялась с ним в цвете – он стал еще рыжее.
Как сгущенные апельсиновые облака на восходе.
– Ладно, возьми, – сказал он, и сам вынес свернутый рулоном ватман.
Они стояли друг перед другом. Леночке впервые в жизни с тех пор, как ей исполнилось десять лет, не хотелось кокетничать. Она засмеялась.
– Ты почему смеешься?
– Просто так, – Леночка смеялась, потому что подумала о нем: «Таракан… счастливый». О себе она еще вчера думала, что не очень-то и соврала. А может, и сегодня.
Чудо под новый год,
или сказка – не сказка
Татьяна не любила Новый год. Праздник остро напоминал ей об одиночестве. Но по составленному не ею сценарию полагались праздничный ужин, друзья, елка, свечи… Она обходилась праздничным ужином с собой, любимой. Честно говоря, не очень любимой. Странно было бы любить цепь неудач с редким вкраплением радостей, из чего слагается ее жизнь. Друзья, конечно, есть, но кому Татьяна нужна в этот семейный праздник? Есть и дочь. Взрослая, самостоятельная. Встречает Новый год со своей семьей. Мама ей не то чтобы не нужна, а так… Нежелательна сегодня. Татьяна понимала и не обижалась. Ну… совсем немного. Решила разнообразить елкой нынешнюю встречу с новым временем. А вдруг все изменится? Достала с антресолей старую искусственную елочку времен дочкиного детства и, сетуя на привычку все оставлять на последний день, побежала за покупками.
На рынке было оживленно. Потолкавшись в толпе, Татьяна купила гирлянду и стеклянные шары. В детстве мама вместе с шарами развешивала на елке шоколадные конфеты. Маленькая Таня, не дождавшись явления Нового года, потихоньку лакомилась ими и запихивала пустые фантики в вату под елкой. Когда «преступление» раскрывалось, она боялась, что будут ругать, а родители смеялись.
Новый год – детский праздник. Прилетает на крылатых оленях Дед Мороз и верится в чудо. А в одиночество не верится. То есть маленький человек даже не подозревает об его существовании. Потом в какое-то не прекрасное время все меняется: чудеса уходят в прошлое, а одиночество – вот оно, привет-привет. И ему не скажешь: «Давай, до свидания». В общем, в последние годы Татьяна встречала праздник, как говорится в каком-то стихотворении, вдвоем. Ты и одиночество – уже двое, а вид у него, если кому-то интересно, точно такой же, как у визави. С этим клоном даже «чокнуться» можно бокалом под звон курантов, если поставить зеркало перед собой.
Татьяна вздохнула и вышла из рыночного павильона. Внутри – толпа, а на улице безлюдно. Редкие прохожие несли кто елку, кто переполненные сумки. Весело. Кому-то весело…
Она шла, не чувствуя холода. Несоответствие праздничного города с мрачным настроением перебило мороз. Странно, и так, оказывается, бывает вопреки природным законам и Цельсию. Снаружи – холод, в душе – холод, а телу жарко.
Татьяна невольно охнула, когда рядом затормозил новенький автобус, и едва не сбежала. Из автобуса выскочил… настоящий Дед Мороз! Со всем, что к нему прилагается, – красный зипун, борода, расшитый звездами мешок. За первым Дедом горохом посыпались его близнецы. Второй Дед Мороз, третий, четвертый… Целых двенадцать! Они окружили Татьяну, затормошили, завели вокруг хоровод.
– Улыбнитесь! – попросил первый. – Это не я один прошу.
– Улыбнитесь! – загомонили все двенадцать.
На такую многократную просьбу грех не откликнуться. Она улыбнулась.
– Ай, красавица! – обрадовались Деды Морозы. – Будьте нашей Снегурочкой!
– Вряд ли я на Снегурку похожу, – засмеялась она. – Мне впору только снежной бабой!
– У вас что-то случилось? – тихо спросил Первый.
– Нет, – пожала она плечом и вдруг неожиданно для себя призналась: – Просто меня дома никто не ждет…
– Ну так поехали с нами!
– Я не езжу с незнакомыми дедушками, – попыталась отшутиться Татьяна, но ее ладони стало так уютно в теплой мужской руке… И вот она уже мчится в автобусе в неизвестность навстречу Новому году.
А и впрямь, что терять? Тет-а-тет с зеркалом?
«В лесу родилась елочка, в лесу она росла!» – грянул слаженный басовый хор. В него влился и ее слабый голосок. Младший Дед Мороз поднес ей одноразовую рюмочку и соленый огурец на вилке. Татьяна залпом опрокинула рюмку и почувствовала бесшабашное веселье – а-а, будь что будет! Лишь где-то в глубине сознания шевельнулся червячок сомнения: вот старая дура, залезла в автобус, полный мужиков, приключений искать – да с ума сошла просто! И снова – да ладно, зато весело, будет о чем вспомнить!
Автобус останавливался, очередной Дед Мороз выкрикивал: «С наступающим!» – и исчезал в морозном тумане.
– А здесь мы сойдем, заглянем к одному мальчику, – сказал Первый водителю. – Ты нас подожди.
Крепкая ладонь ухватила Татьянину ладошку и потянула к выходу.
– Куда… – успела пропищать Татьяна. Дед Мороз не дал опомниться, они уже стояли у двери какой-то квартиры. Он достал из мешка белый парик с косичками.
– Я?.. Да вы что! – охнула Татьяна, в полной растерянности напяливая парик и голубую снегуркину шапочку.
Первый накинул на плечи шубку в голубых снежинках, заторопил:
– Скорее, скорее! – и нажал кнопку звонка…
Они предстали перед хозяйкой. Женщина всплеснула руками:
– Ой, кто к нам пришел!
Дед Мороз со Снегуркой прошествовали по анфиладе комнат (ничего себе люди живут!) и заглянули в одну из спален, где за компьютером сидел мальчик примерно шести лет. Ребенок развернулся. Смешные карнавальные ушки-пружинки на круговой маске, круглое личико вспыхнуло радостью и смятением. Татьяна только тут увидела, что сидит он в инвалидной коляске…