Страница 16 из 72
На дворе был трескучий мороз, и северное сияние переливалось и мерцало над крутыми горными лбами. Снег скрипел под ногами Кристин, когда она, стуча зубами от холода, бежала через двор, скрестив на груди руки.
И вдруг она заметила, что в тени старого сарая кто-то быстро ходит взад и вперед, вскидывает вверх руки, ломает пальцы и громко причитает. Узнав мать, Кристин с ужасом подбежала к ней и спросила, не больна ли она.
– Нет, нет, – раздраженно ответила мать. – Мне просто надо было выйти на воздух. Иди ложись, дитя мое!
Кристин повернулась, чтобы идти, но тут мать тихонько окликнула ее:
– Вернись в большую горницу и ложись вместе с отцом и Ульвхильд – обними ее крепко, чтобы он нечаянно не придавил ее: он спит так тяжело, когда пьян. А я подымусь в старый стабюр и переночую в нем.
– Господи Иисусе, матушка, – сказала Кристин, – вы замерзнете насмерть, если будете спать там, да еще одна! И что скажет отец, если вы не ляжете спать в своей постели?
– Он ничего не заметит, – отвечала мать, – он уже почти спал, когда я уходила, а завтра утром он поздно проснется. Иди и делай так, как я сказала.
– Там вам будет так холодно, – дрожа пробормотала Кристин, но мать, на этот раз немного ласковее, приказала ей идти, а сама заперлась в стабюре.
Там было так же холодно, как и на дворе, и темно, что в могиле. Рагнфрид ощупью добралась до кровати, сорвала с себя головной платок, развязала башмаки и забралась в постель под шкуры. Они были холодны как лед; Рагнфрид будто погружалась в снежный сугроб. Она накрылась с головой, подобрала под себя ноги, засунула за пазуху руки и так лежала, плача – то совсем тихо, и слезы бежали ручьями по ее щекам, а то громко рыдая и скрежеща зубами. Наконец она все-таки согрела свою постель настолько, что начала понемногу забываться, и так заснула в слезах.
V
В год, когда Кристин весною исполнилось пятнадцать лет, Лавранс, сын Бьёргюльфа, и рыцарь Андрес, сын Гюдмюнда из Дюфрина, назначили друг другу свидание во время тинга[32] в Холледисе. Там они договорились, что второй сын Андреса, Симон, обручится с Кристин, дочерью Лавранса, и получит во владение Формо, родовое имение матери Андреса. Мужчины закрепили сделку рукобитием, однако договорной записи не совершили, потому что Андресу сперва надо было уладить все с другими своими детьми относительно раздела между ними наследства. Поэтому и обручения не справляли; но рыцарь Андрес вместе с Симоном поехали в Йорюндгорд посмотреть невесту, и Лавранс задал там большой пир.
К этому времени Лавранс уже отстроил новый дом в два жилья, с печами кирпичной кладки как в главной горнице, так и наверху,[33] и обставил его богато и красиво резной деревянной утварью и добротными домашними вещами. Он перестроил также старый стабюр и поправил многие постройки, так что зажил теперь, как подобает мужу, носящему оружие. У него сейчас было большое состояние, потому что ему везло во всех его предприятиях и хозяин он был умный и рачительный; в особенности славились великолепные лошади его завода и разводимый им замечательный скот всевозможных пород. А теперь, когда он так сумел устроить, что отдавал дочь в замужество в Формо за человека от Дюфринского рода, люди считали, что он довел до благополучного конца свое намерение стать первым человеком в округе. И сам Лавранс, и Рагнфрид были тоже очень довольны, как довольны были и рыцарь Андрес с Симоном.
Кристин была несколько разочарована, увидев Симона, сына Андреса, потому что столько слышала о его красоте и учтивости, что ждала невесть чего от своего жениха.
Правда, Симон был недурен собой, но немного тучен для своих двадцати лет; у него была короткая шея, а лицо круглое и блестящее, как полный месяц. Волосы у него были очень красивые, темно-русые и кудрявые, а глаза серые, ясные, но сидели они слишком глубоко и словно заплывали, потому что веки были очень уж пухлые; нос был слишком маленький, рот тоже небольшой, с надутыми губами, но не безобразный. И, несмотря на полноту, Симон был легок, подвижен, гибок во всех своих движениях и ловок в разных состязаниях. На язык он был остер и быстр на ответы; Лавранс находил, что в беседах со старшими он обнаруживал здравый смысл и познания.
Рагнфрид скоро полюбила его, а Ульвхильд с первого же раза почувствовала к нему горячую любовь, – правда, он был особенно мил и ласков с маленькой больной девочкой. А когда Кристин несколько привыкла к его круглому лицу и способу выражаться, то и ей жених стал очень нравиться, и она радовалась, что отец все так для нее устроил.
В числе приглашенных была и фру Осхильд. С тех пор как владельцы Йорюндгорда открыли для нее свои двери, другие знатные люди в ближайших приходах начали опять вспоминать о ее высоком происхождении и меньше думать о ее сомнительной славе, так что теперь фру Осхильд постоянно общалась с людьми. Увидев Симона, она сказала:
– Это подходящий для тебя брак, Кристин; этот Симон далеко пойдет в жизни – ты избавишься от многих забот и хлопот, и он будет тебе добрым мужем. Но по-моему, он чересчур тучен и слишком уж весел. Если бы в Норвегии и теперь все было так, как прежде, в былые дни, или как это бывает в других странах, где люди относятся к грешникам не строже самого Господа Бога, то я посоветовала бы тебе завести худощавого и грустного дружка, с которым ты могла бы сидеть и вести разговоры. Тогда я сказала бы, что лучше тебе нечего и желать, как только выйти за Симона!
Кристин покраснела, хотя и не вполне поняла смысл слов фру Осхильд. Но по мере того, как время шло, а сундуки ее наполнялись и она постоянно слышала разговоры о своей свадьбе и о том, что́ она принесет с собой в дом мужа, она стала с нетерпением ждать, чтобы уж все скорее закончилось обручением и Симон приехал к ним на север; в конце концов она стала много думать о женихе и радовалась, что снова его увидит.
Кристин стала уже совсем взрослой и очень похорошела. Она больше походила на отца и была высокой, с тонким станом и стройными узкими руками и ногами, но вместе с тем была она статной и словно налитой. Лицо у нее было несколько коротко и округло, лоб низок, широк и бел, как молоко, глаза большие, серые, добрые, под красиво очерченными бровями, рот несколько велик, но губы свежие, алые и пухлые, а подбородок правильный и круглый, кок яблочко. У нее были чудесные густые и длинные волосы, но они не вились и были темноватого оттенка, не то русые, не то золотистые. Лавранс ничего так не любил, как слушать, когда отец Эйрик расхваливал Кристин и хвастался ею – девушка выросла на глазах у священника, он учил ее читать и писать и был очень к ней привязан. Но Лаврансу не особенно нравилось, когда священник иной раз сравнивал его дочь с непорочной молодой кобылицей с шелковистыми боками.
И все-таки все говорили, что если бы с Ульвхильд не случилось несчастья, то она была бы во много раз красивее сестры. У нее было такое прекрасное и милое лицо, бело-розовое, как роза и лилии, а белокурые и мягкие, как шелк, волосы падали пушистыми и волнистыми локонами на ее тонкую шейку и узкие плечи. Глазами она походила на род Йеслингов: они глубоко сидели под прямыми черными бровями и были прозрачны, как вода, и серо-голубые; но взгляд их был мягок, а не колюч, как у Йеслингов. Кроме того, у девочки был такой приятный и ясный голосок, что радостно было слушать, когда она говорила или пела; у нее были большие способности к книжной науке, к струнной игре и к шахматам, но работать она не очень любила, потому что у нее тотчас же уставала спина.
Мало было надежды на то, чтобы этот красивый ребенок когда-либо выздоровел вполне. Здоровье Ульвхильд несколько поправилось после того, как родители побывали с ней в Нидаросе, у святого Улава. Лавранс и Рагнфрид ходили туда пешком, не беря с собою ни слуг, ни служанок, и всю дорогу сами несли ребенка на носилках. После этого путешествия Ульвхильд стало лучше, так что она стала ходить, опираясь на костыль. Но было трудно надеяться, что она выздоровеет настолько, чтобы можно было выдать ее замуж, поэтому в свое время придется отдать ее в монастырь со всем причитающимся ей имуществом.
32
Тинг – род веча. Тинги бывали местные и областные.
33
В старой горнице у Лавранса, как обычно в то время, был только открытый очаг посреди пола, под дымовым отверстием.