Скандал у озера

Жасент и Сидони поддерживали Альберту, все еще погруженную мыслями в тот светлый мир, где ее любимая девочка была жива.

– Это скверно, что вы не дали матери возможности увидеть, как кладут в гроб ее дочь, как закрывается крышка гроба, что она не смогла даже поцеловать свою дочь в последний раз, – тихо сказала Матильда, подойдя к девушкам.

Лорик, облаченный в черный костюм, бросил на нее недружелюбный взгляд – в своем горе он и без ее упреков был не в силах осмыслить ни самоубийство сестры, ни отцовский приказ держать правду в тайне.

– Зачем вы вмешиваетесь? – проворчал он. – Так по крайней мере наша мать не страдает!

– Она будет страдать еще сильнее, когда к ней вернется разум! С мертвецами принято прощаться, молиться за упокой их души!

– Имейте же совесть! Сейчас не время спорить! – вполголоса оборвала их Сидони. – Что подумают люди? А папа?

Шамплен обернулся – слух у него был превосходный. Выражение его лица было скрыто за маской сдержанного смирения, что являло полную противоположность поведению его тестя, Фердинанда Лавиолетта, – бедный старик безутешно рыдал, цепляясь за руку Лорика.

«Я никогда больше не увижу улыбки сестры!» – думала Жасент; на голове у нее был повязан черный платок.

Доктор Ланжелье привез ее в Сен-Прим около полудня и остался на похоронах. Скрывшись под зонтиком от дождя, доктор печально смотрел на деревянный гроб, опущенный в глубокую, вырытую на рассвете в набухшей от влаги земле яму.

Кюре произносил речь, подготовленную накануне; из-за условий, поставленных Шампленом Клутье, ему пришлось исписать множество черновиков. Фермер настойчиво потребовал, чтобы кюре говорил об Эмме как о первой жертве наводнения. Под этим следовало понимать – о первой жертве правительства и электрической компании Иль-Малиня.

– Мне нужно подумать, – ответил ему кюре.

В итоге он все же не сделал требуемого заявления, поскольку под конец его проповеди речь зашла о подобных несчастных случаях, происходивших ранее в этих краях во время весенних паводков.

Жактанс Тибо со слезами на глазах покачал головой. Кюре окропил могилу святой водой. Не оставляя дедушку, Лорик первым кинул в могилу горстку скользкой от влаги земли. Затем подошла Жасент, вслед за ней – Сидони. Матильда знаком показала им, что присмотрит за матерью.

Мари-Кристин Бернар, стоя чуть в стороне от этого печального собрания, готовилась запечатлеть всю церемонию. Она получила разрешение от Шамплена, но замялась, почувствовав свою неуместность в этой гнетущей атмосфере, быстро спрятала фотоаппарат в сумку, довольствуясь всего лишь одним снимком, который наверняка не получился выдающимся из-за всех этих раскрытых зонтов и мрачного неба с тяжелыми тучами. Статья была практически готова; ее подкрепляло множество проникновенных историй, рассказанных местными жителями, а завершалась она трагической вестью о гибели молодой девушки из Сен-Прима. Она погибла, утонув в озере, – именно так неоднократно повторял ей пылающий гневом и преисполненный отчаяния отец.

Жасент осторожно вглядывалась в лица, надеясь и в то же время опасаясь увидеть среди собравшихся Пьера. Она узнала фотографа – молодую светловолосую женщину – накануне Жасент видела ее в Сен-Методе, в лодке.

Жасент была уверена, что девушка не из местных; заинтригованная, она обратилась к незнакомке:

– Здравствуйте, мадемуазель! Вы были Эмминой подругой? Я ее старшая сестра.

– Добрый день… Нет, я из газеты Le Colon. Сегодня утром я встречалась с вашим отцом по его просьбе.

– Господи, какое упрямство! – не сдержалась Жасент. – Мадам, я умоляю вас: не делайте из моей сестры жертву! Мы выросли здесь, у озера, и часто случалось так, что мой брат, сестры или даже я едва не тонули в озере: всему виной неосторожность или глупость. К сожалению, мне нечего вам больше рассказать, но если вы уважаете правду, то забудьте о фантазиях моего отца. Это только его домыслы! Что же касается матери, то она пережила такое потрясение! Разве можно спекулировать на семейной трагедии ради того, чтобы продать клочок бумаги со статьей?

Пораженная словами Жасент, Мари-Кристин не знала, что ответить. Ее большие, обычно веселые глаза приняли серьезное выражение.

– Вам не о чем беспокоиться, мадемуазель Клутье! У меня не было намерения писать подобное… Я разделяю ваше мнение: человек может утонуть где угодно и когда угодно. Если вы мне не верите, я отправлю вам почтой номер газеты, где будет напечатана статья. Я понимаю вашу боль и боль ваших несчастных родителей. Я так вам всем сочувствую! До свидания, мадемуазель! Мне нужно идти, такси ждет.

– До свидания. И спасибо!

Жасент снова заняла свое место возле матери. Альберта посмотрела на дочь невидящим взглядом, затем пробормотала:

– Я бы хотела вернуться домой. Что мы делаем тут, на кладбище? У меня замерзли ноги! Может быть, уже пришло письмо от Эммы! Подумайте только, Матильда: моя малышка преподает в престижной школе Сен-Жерома!

– Я знаю, Альберта, вы мне рассказывали, – ответила Матильда с состраданием в голосе. – Я отведу вас к вашему отцу, на улицу Лаберж.

– Хорошо, пойдемте!

Сидони в ужасе схватила Жасент за руку. Не было необходимости что-либо говорить. Столкнувшись с умопомрачением матери, которое превращало Альберту в умалишенную, сестры испытывали лишь одно чувство – чувство обреченности.

– Мама пугает меня, – вздохнул Лорик. – Скоро они с этим психом Пакомом станут славной парочкой! Слава богу, Брижит не притащила его на кладбище. У меня нет ни малейшего желания смотреть на кривляния этого идиота.

– Не будь таким жестоким! – упрекнула брата Жасент.

– Да, Жасент права! Ты уже ударил его без причины! Не злись на этого бедолагу! – поддержала сестру Сидони.

– Он мне противен, и я не могу ничего с этим поделать.

Кюре уже ушел, большинство людей тоже. У всех сейчас было столько забот! Ситуация ухудшалась. Мэр Сен-Прима как раз беседовал об этом с Шампленом, побледневшим от обуревавшей его злости.

– Уровень воды в Робервале достиг двадцати трех футов, почти все улицы затоплены, по ним уже ни пройти ни проехать. Власти создали службу спасения. Больница будет эвакуирована.

– Пусть вода поднимается, мне плевать! – огрызнулся фермер. – Только что я похоронил одну из своих дочерей!

– Если бы вы только видели, во что превратился Сен-Метод! – решился вмешаться доктор Ланжелье, присоединившийся к мужчинам. – Но люди не желают верить в то, что происходит, некоторые жители хотят остаться в своих жилищах, они убеждены, что вода скоро спадет и жизнь войдет в привычную колею! Но ведь все равно земля пропадет, она не будет больше пригодна для возделывания.

Шамплен пожал плечами, мрачно осматриваясь. Брижит Пеллетье поприветствовала его скорбным кивком головы. Затем с подобающим печальному событию видом направилась пожать фермеру руку:

– Мои соболезнования, мсье Клутье.

– Большое спасибо. Где вы оставили сына? – из вежливости поинтересовался Шамплен.

– Паком заснул на диване после того, как поел. Он так громко храпел, бедняжка, хотя обычно его сон беспокойный. Мне так и не удалось разбудить его на церемонию, несмотря на то что он заснул в одежде для похорон.

– Вам стоит лучше прятать бутылки с джином, мадам Пеллетье! – посоветовал мэр. – Не так ли, дорогой друг?

Вопрос был адресован доктору Ланжелье. Но доктор воздержался от категоричного мнения на этот счет.

– Алкоголь в небольших дозах еще никому не вредил! – нетвердо произнес он.

– Именно так я всегда говорю, доктор! – согласилась Брижит. – Но меня беспокоит такой глубокий сон Пакома. Лучше я поскорее пойду домой. До свидания, мсье.

Жасент слышала их разговор; она задержалась, чтобы поговорить с отцом, по-прежнему вглядываясь в удаляющиеся мужские силуэты. Пришел ли Пьер попрощаться с Эммой? Раздосадованная тем, насколько слабой она становится рядом с этим мужчиной, Жасент долго размышляла об их последнем поцелуе. «Я не вижу его здесь. И тем не менее он мог бы прийти. Он бы ничем не рисковал – наши родители никогда не знали, что они с Эммой были любовниками. Мы с Сидони в очередной раз тогда уступили капризам малышки и сохранили ее тайну в секрете. Моя бедная маленькая сестричка, она действительно верила в то, что Пьер на ней женится!»