Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 7



– Бывает. Но никогда не можешь сказать, что не усомнишься.

– Я так думаю, – видимо желая переменить разговор, начал о. Иларион, – коли Богу угодно – монастырь разрешат. Для пустынников некое великое дело будет: свой монастырь и покой…

Мне тоже хотелось кончить разговор о монастыре, и я спросил в шутку:

– А что, пустынники не разбегутся от меня, если я буду снимать их фотографическим аппаратом?

Вопрос этот произвел самое различное действие.

Отец Иван просто ответил:

– По-моему, нет.

А о. Иларион застыдился, законфузился, заерзал на месте и, как кокетливая провинциальная барышня, ответил жеманным вопросом:

– Зачем вам?

– И знать ни к чему, – резко перебил его о. Иван и, не дав мне ответить, встал.

Нехотя встал за ним и о. Иларион.

– Значит, завтра едем? – сказал я о. Ивану.

– Едем. Бояться нечего. Утром дилижанс отходит часов в семь. До дилижанса пешком придется идти. Покойной ночи.

Он поклонился поясным поклоном.

Попрощался и о. Иларион и в дверях сказал:

– Я тоже с вами поеду… Мне надо в Сухум, до первой станции нам по пути.

Я молчал.

Отец Иларион улыбнулся мне и затворил дверь.

Но вечер этим не кончился.

Меня ожидал совершенно неожиданный визит, многое разъяснивший мне.

Поздно вечером, когда я уже совсем собрался спать, ко мне постучался о. гостинник.

– Вас желает видеть монах нашего монастыря, о. Нафанаил.

Я был очень удивлен и ждал с нетерпением.

Вошел довольно полный монах, рыжеватый, в очках. Поздоровался со мной по-светскому, представился, и не садясь спросил:

– Прошу извинить меня… Я и еще один иеромонах… очень интересуемся политикой… Не будете ли так добры поделиться с нами?..

Я решительно ничего не понимал и смотрел на него с полнейшим недоумением.

– Ведь вы член Государственной Думы?

– Ничего подобного!

Отец Нафанаил смутился.

– Т. е. как… но здесь все говорят… Простите, ради Бога… Может быть, вы инкогнито?

– Уверяю вас, что никогда членом Государственной Думы не был, и решительно не понимаю, чья это выдумка.

Впоследствии выяснилось, что, узнав мою фамилию, кто-то на Новом Афоне сказал о. Илариону, что я «послан» от Думы и еще от кого-то по ихнему делу, и он всюду раззвонил, что я член Государственной Думы, путешествующий инкогнито…

– Во всяком случае, садитесь, – сказал я. – Очень жаль, что я должен огорчить вас и о политике ничего интересного сообщить не могу. Но просто поговорить с вами очень рад.

Отец Нафанаил сел, видимо, крайне смущенный. Положение было действительно довольно глупое.

Мы проговорили недолго.

Отец Нафанаил оказался очень симпатичным, интеллигентным человеком. Он рассказал мне, между прочим, о трудностях, с которыми пришлось ему встретиться при поступлении в монастырь.

– Я долго просился на Новый Афон, не приняли.

– Почему? – удивился я.

– Боятся интеллигентов. Игумен, узнав, что я чиновник, сказал: вот вы поживете в монастыре, а потом всех нас в газетах опишете.

Когда такой же вопрос: «Почему в монастырь неохотно принимают интеллигентов?» – я задал потом пустыннику о. Никифору, он ответил мне иначе:

– Ничего не выходит из них!

До поступления в монастырь о. Нафанаил некоторое время жил у пустынников, Узнав, что именно меня интересует, он сказал:

– Вы не найдете у них того, что ищете… Они знают духовный путь теоретически, сами внутренно его не проходили. Да если бы и проходили, то недостаточно развиты, чтобы суметь рассказать вам об этом.

Прощаясь и еще раз извиняясь за недоразумение с «членом Государственной Думы», он очень искренно сказал мне:

– Я немного чувствую, что вам нужно, и мне глубоко жаль вас, потому что я знаю, что вы этого не получите.

Я не мог спорить с ним, потому что не знал еще тогда, до какой степени он был не прав…

Звание члена Государственной Думы возымело свое действие.

Утром новый визит: монах со Старого Афона.

Старый, старый старичок. Глаза печальные, сосредоточенные, личико маленькое, в руках конверт с какими-то бумагами.



– Как ваше святое имечко? – спросил он, низко кланяясь и рукой касаясь земли.

Я сказал. Пододвинул ему стул и попросил сесть.

– Аминь! – произнес старичок и сел.

Дело было очень простое. Он показал мне извещение Антония Булатовича о прощении афонских монахов и письмо его, в котором говорилось, что возбуждено ходатайство о разрешении поселиться всем изгнанным староафонским монахам в одном кавказском монастыре. Пока разрешение не получено, если некуда приютиться, надо явиться в Москву, к епископу Модесту, он назначит монастырь для временного пребывания.

– Как же быть-то? – спросил старичок, не переводя на меня своих печальных глаз.

Я стал объяснять, что монахов действительно простили, что Антоний Булатович хлопочет о своем монастыре, что пока можно жить где угодно, а если негде, надо ехать в Москву, к епископу Модесту, – он устроит.

Старичок вздыхал, губы его шевелились, и тихим шепотом он говорил:

– Господи, Иисусе Христе… помилуй нас, грешных…

Меня, видимо, и слушал, и не слушал.

Я спросил его:

– Вам хорошо здесь жить?

Старичок встрепенулся и быстро сказал:

– Хорошо. Слава Тебе, Господи…

– Не гонят вас и дальше разрешают жить?

– Разрешают… ничего…

– Ну, значит, и живите, пока не решится вопрос о своем монастыре.

Очевидно, он понял. Обрадовался, как ребенок.

– Так и жить, как живу? А потом свой монастырь будет и соберут нас… Спаси Господи… Спаси Господи…

Он поспешно встал, опять поклонился до земли и вышел.

II. Дилижанс Сухум – Цебельда

В коридоре меня ждал о. Иларион. Улыбаясь и заглядывая в глаза, он сообщил, что «о. Иван пошел вперед занять место в дилижансе и попросить, чтобы нас подождали».

Нечего делать, пришлось идти с о. Иларионом.

Дорога за ночь стала еще хуже. С трудом приходится балансировать и вытаскивать ноги из глины. Но на небе ясно. День будет хороший.

Отец Иларион не утерпел, чтобы не сказать мне нечто приятное.

– Это вам Господь погоду посылает…

Я старался его не слушать.

В дилижансе он сел против меня и все время заговаривал:

– А к нам в Адлер приедете? Я могу подождать вас. Показать наши места…

– Благодарю вас.

– А потом куда, в Москву?

– В Москву.

– Я могу подождать вас. Вместе бы поехали.

– Благодарю вас.

На станции «Можарка» у нас с о. Иваном пересадка на дилижанс Сухум-Цебельда. Отец Иларион попрощался с нами довольно холодно и поехал дальше.

Ждать не пришлось. Два дилижанса из Сухума на Цебельду уже стояли на станции. Но мест нет! Сидят буквально на коленях друг у друга. После горячих споров на разных языках нас усаживают за двойную плату. Меня – на козлах одного дилижанса, о. Ивана – на крышу другого. Мой возница, маленький широкоплечий мингрел, спустился куда-то вниз и сел на оглобли, растопырив ноги. На козлах, кроме меня, сидело еще три пассажира!

– В тесноте, да не в обиде! – смеюсь я о. Ивану, когда он заботливо подбегает ко мне посмотреть, как я «устроился».

Возница, видимо, ничего не понимает, но, глядя на нас, скалит зубы от удовольствия.

И вот, наконец, мы едем!

На козлах оказалось сидеть совсем не так плохо: гораздо лучше, чем внутри дилижанса. Четверка лошадей летит под гору во весь дух, и в лицо дует свежий утренний ветер. Небо ясное. И только над вершинами еще не очень высоких гор неподвижно стоят облака.

Возница очень веселый, видимо желая доставить мне удовольствие и щегольнуть знанием русского языка, поет:

Ветер дует, доздик лиет…

Солдат в лиес сибэ идот.

И хитро посматривает на меня снизу вверх.

– Где это вы выучились?

– Кыеве, – улыбается он. – А ви гдэ учились?

– В Москве.

– Тц-эх! В Москве богатые живут!