Страница 28 из 110
- Я проеду вперед и передам Чугуеву с Твороговым, что мы уже на подходе!
Михельсон одобрил и кивнул длинным указательным пальцем:
- Только резвее! И возвращайся обратно!
Миелин развернул пергамент и, немного косовато глядя на карту, заметил:
- Мы и сами можем найти дорогу!
Олег Рыбаченко буркнул:
- Через камыши намного быстрее!
И не теряя времени, поддал породистого жеребца каблуками. Эх, поскорее бы выйти на безопасную дистанцию. Или точнее площадку. Такая сушь в августе, что удивительно как эти заросли еще раньше не выгорели?
Мальчишка Олег Рыбаченко мчался на гоне, лупя его ногами, и распластавшись на спине, чтобы уменьшить встречное сопротивление воздуха. Сам Михельсон невысокого роста, подвижный и с коротенькими усиками смахивал на Гитлера. На голове немецкого полковника треуголка в стиле опля Наполеон!
Но полководец сильный. Раз сумел и не один раз разбить превосходящие силы повстанцев.
Олегу Рыбаченко уже приходилось наводить фашистов на партизанскую засаду, и он радовался успеху. Правда, тут уже не просто борьба с иноземным захватчиками, а гражданская война. И поднимает руку брать на брата и кум на свата.
Чего только мальчик-вундеркинд не пережил. Олег Рыбаченко вспомнил, как его истязали фашисты. Сначала вздернули на дыбу, да так что затрещали косточки. Руки связаны сзади, и их поднимает к верху крюк, а голым ногам прикручена колодка с грузом. Боль от этого попросту адская. А затем ты, плывя в расплавленной магме, провисаешь... И находишься зверски растянутый, словно баран на шампуре.
Но фашистам и этого мало. Жирный, пузатый палач, раскалив в камине проволоки, начинает хлестать ею по голой, жилистой спине мальчики. Такое ощущения, что тебя лупят по хребту тараном. Боль, которую ты выносишь до поры до времени, а потом в голове что-то лопается, и погружаешься в спасительную тьму.
Пионер-вундеркинд сердито трясет головой. Ну, к чему такие тяжелые воспоминания. Куда лучше, например, вспомнить первый пущенный фашистский эшелон под откос.
Тогда он, будучи еще совсем маленьким мальчиком, прополз под колючей проволокой и заложил под рельсы мину с взрывателем из кислоты. Когда проходит эшелон и рельса под давлением сгибается он и срабатывает.
Обычно от подобных подрывов жертв не слишком много, но фашистам приходится тратить время на восстановление путей, и ремонт вагонов. Достают извергом партизаны, и советские дети сражаются с супостатами.
Олегу Рыбаченко тоже было очень страшно в первый раз, но мальчик всем говорил, что он никого не боится.
И немец, которого в двенадцать лет ( ему уже семнадцать, а тело все еще такое же как в двенадцатилетнем возрасте - вот коллизия!) впервые застрелил юный ленинец из тяжелой винтовки. Тоже чувство торжества охватило тогда мальчишку, а страх совершенно пропал. Главное что он не промахнулся с двухсот метров.
Ну, вот уже камыши кончаются... И в небе вспыхивает, рвется петарда.
Казаки бросают горшки с раскаленными угольками, и поджигают разлитую по камышам смолу, и серу. Все готово для того чтобы поджарить армию царицы.
Бородатый есаул Падуров приветствует Олега Рыбаченко. Мальчишка-вундеркинд со вскакивает и первым делом сбрасывает ненавистные сапоги. И так ноги себе натер. Вот пытку, похуже жаровни, когда немцы тебе сначала мажут маслом огрубевшие подошвы ног, а затем на расстоянии разжигают огонь. Так чтобы пламя немного не доходило до голых пяток.
Но когда растер в сапогах ощущение более противное, чем от фашистского огонька.
Олег Рыбаченко гордо надул при этом воспоминании щеки: он ведь никого не выдал при пытках, и даже не разревелся. Тут следует брать пример с Стеньки Разина который и стона не издал во время истязаний.
Однако сейчас ему хочется драться, а драки нет. Ветер дует с юга на север, и огневая лавина несется на крупный отряд Михельсона. Словно из преисподней вырвались демон, и, размахивая пламенные ятаганами, они устремляются на многочисленного и укомплектованного отборными войсками противника.
Ветер дует сильный и пожар в камышовой степи распространяется быстро. Словно пробудились, сбросил крышки гроба души самых отъявленных грешников, а за ними из геенны тянется бурных, как рыжий хвост лисицы шлейф. И эти монстры огнезарного цвета обрушиваются в первую очередь на всадников-казаков.
Первыми опасность почуяли кони, но наездники упрямо били их шпорами, стараясь удержать на месте.
Михельсон отчаянно провопил:
- Не отступать и не сдаваться!
Но в данном случае подобная храбрость не более, чем безумие, геройство сродни героям Сервантеса. И такая пошла теперь прожарка. Когда огонь обрушился на всадников и запахло паленным, то уже раздавался оглушительный рев, и испуганная кавалькада ринулась на собственную пехоту.
Михельсон постарался сохранить хладнокровие, но это у него плохо получилось. Тем более, что может сделать мужество с бушующим огнем? Да практически ничего. Генерал Миелин более прагматичный и трусливый пришпорил коня и попытался уйти, опередить несущееся вслед за ним пламя, спасти свою шкуру.
Михельсон же принял поток огня, не отступая, хотя белоснежному скакуну и хотелось рвануть с поводьев и умчаться скорее от этой геенны. Немецкий полковник не выдержал потока горячего воздуха и дико вскрикнул. На его холеном лице стали проступать, словно проказа ожоги. Затем пламя лизнуло ноги скакуна наемного офицера. Лошадь уже не могла выдержать такую боль. Поддав всеми четырьмя копытами, а сбросила навязчивого наездника. Михельсон шмякнулся и тут оказался в озере огненном.
Как завопил несчастный полководец. Как его стали живьем пожирать пламя, начиная с одежды и кончая костями. Отборное царское войско погибало. И это гибель была воистину ужасной. Пламя стремительно приближалось, огнем цунами обрушившись и на пехоту. Солдаты и офицеры сгорали, словно муравьи при пожаре, и смотреть на это было мучительно и страшно. А когда огонь добрался до орудий, то стали рваться детонирующий порох, и бомбы.