Сила мифа

По мере того как первобытные люди переходили от охоты к земледелию, истории, которые они рассказывали, чтобы объяснить тайны жизни, тоже изменялись. Теперь зерно стало магическим символом бесконечного цикла. Растение умирало, его хоронили, а его зерно рождалось вновь. Кэмпбелла восхищало, что этот символ был подхвачен всеми мировыми религиями как апокалипсис вечной правды, суть которой – от смерти происходит жизнь, или, как говорил он сам, «от жертвы – блаженство».

«Иисус был себе на уме, – говорил он. – Какую поразительную реальность он увидел в горчичном зерне!» Он нередко цитировал слова Иисуса из Евангелия от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам, до тех пор, пока пшеничное зерно не упадет в землю и не умрет, оно бесплодно; но если оно умрет, оно принесет много плодов». И далее – Коран: «Вы думаете, что войдете в Сады Блаженства без тех испытаний, которые выпали на долю тех, кто умер раньше вас?» Он «странствовал» по этой духовной литературе, даже перевел с санскрита индусские рукописи и продолжал собирать более поздние мифы, которыми он дополнял мудрость древних. Особенно ему нравилась история об одной несчастной женщине, которая пришла к индийскому святому и гуру Рамакришне со словами: «О Мастер, во мне нет любви к Богу». Он спросил ее: «Значит ли это, что ты никого не любишь?» Она ответила: «Я люблю своего маленького племянника». И Рамакришна сказал ей: «Твоя любовь к этому ребенку и есть твоя любовь к Богу и служение Ему».

«Это и есть, – сказал Кэмпбелл, – главное послание религии: ты любишь одно из Божьих созданий…»

Будучи верующим человеком, он нашел в религиозной литературе принципы, общие для человеческой души. Но эти принципы должны быть освобождены от племенных ограничений, иначе мировые религии превратятся – как уже случилось на Ближнем Востоке и в Северной Ирландии – в источники пренебрежительного отношения и агрессии. Многочисленные изображения Бога Кэмпбелл называл «масками вечности», которые и скрывают, и обнажают «Лицо Славы». Он хотел понять, почему в разных культурах Бог носит такие разные маски и как получилось, что в столь отличных друг от друга традициях существуют сравнимые мифы: о сотворении мира, о непорочном зачатии, о инкарнациях, о смерти и воскресении, о Втором пришествии и о Судном дне. Ему нравилась фраза из индуистского священного писания: «Истина одна; мудрецы называют ее разными именами». Все наши имена и маски силурианцев[1], говорил он, означают одну и ту же реальность, которая по определению выходит за рамки языка и искусства. Миф тоже маска Бога, метафора того, что лежит за пределами видимого мира. Однако, говорил он, мистические традиции – это нечто иное: призывая нас к более глубокому осмыслению самого бытия, они говорят об одном и том же. По мнению Кэмпбелла, быть невнимательным, не осознавать происходящее, пребывать в полусонном состоянии – непростительный грех.

Я никогда не встречал никого, кто был бы лучшим рассказчиком, чем он. Слушая его рассказы о первобытных обществах, я мысленно переносился то на бескрайние равнины под небесным сводом, то в густой лес под полог могучих деревьев и начинал понимать, как голоса богов слышатся в завываниях ветра и раскатах грома, а дух Бога изливается в каждом горном потоке, и вся земля превращается в некое святое место – в царство мифического воображения. И тогда я спрашивал: что может питать наше воображение сегодня, когда модемы, лишив Землю ее тайны, произвели, по словам Сола Беллоу, «генеральную уборку»? Голливуд и телевизионные сериалы?

Кэмпбелл не был пессимистом. Он верил в существование некоей «точки мудрости, лежащей за пределами конфликтов иллюзии и правды, благодаря которой все снова встанет на место». Найти эту точку – вот «важнейший вопрос нашего времени». В последние годы жизни он стремился к новому синтезу науки и духа. «Похоже, что переход от геоцентрического взгляда на мир к гелиоцентрическому, – писал он после высадки астронавтов на Луне, – убрал человека из центра, а центр казался таким важным. Однако духовный центр там, где прозрение. Стоишь на вершине и видишь горизонт. Стоя на Луне, ты видишь, как вращается Земля, даже если при этом ты сидишь в своей гостиной, а перед тобой – экран телевизора». Результат – беспрецедентное расширение горизонта, которое в наше время может служить точно так же, как мифология служила нашим предкам, для восприятия «нас самих и Вселенной как чуда, одновременно и ужасного, и восхитительного». Кэмпбелл утверждал, что не наука умаляет роль человека и разлучает его со Всевышним. Напротив, последние научные открытия «восстанавливают нашу связь с первобытными людьми, потому что дают нам возможность понять, что мы уши Вселенной, ее глаза, ее мышление и ее речь или, выражаясь теологическими терминами, уши Бога, глаза Бога, мышление Бога и Слово Божье». Во время нашей последней встречи я спросил его, продолжает ли он верить в то, о чем писал когда-то, а именно в то, что «сегодня мы участвуем в одном из самых значительных достижений человеческого духа на пути к познанию не только окружающей нас природы, но и нашей собственной тайны».

Немного подумав, он сказал: «Самое значительное».

Узнав о его смерти, я на какое-то время погрузился в полученную от него копию книги «Тысячеликий герой». Я думал о том времени, когда впервые открыл для себя мир мифического героя. Я забрел в маленькую библиотеку в моем родном городе и, перебирая книги на стеллажах, случайно вытащил книгу, открывшую мне мир чудес: Прометей, принесший людям огонь, похищенный им у богов; Ясон, победивший дракона и завладевший золотым руном; рыцари Круглого стола, которые поклялись отыскать чашу Святого Грааля. Но только познакомившись с Джозефом Кэмпбеллом, я понял, что вестерны, которые я смотрел на воскресных утренних сеансах, теснейшим образом связаны с этими древними легендами. И что истории, которые мы изучали в воскресной школе, соотносились с историями из других культур, в которых говорилось об исканиях человеческого духа, о стремлении смертных познать реальность Бога. Кэмпбелл помог мне увидеть связи, понять, как «складывается этот пазл», и не только не бояться того, что он называл «великим мультикультурным будущим», но и приветствовать его.

Разумеется, его критиковали за чрезмерное внимание к психологической интерпретации мифа, за якобы низведение современной роли мифа до идеологической или терапевтической функции. Не будучи специалистом, я не могу участвовать в подобных дебатах и предоставляю это право другим. Похоже, критика никогда не волновала его. Он продолжал учить, помогая другим по-новому взглянуть на известные вещи.

Помимо всего прочего, он учил нас собственным примером. Говоря о том, что мифы – это ключи к разгадке нашего глубочайшего духовного потенциала, мифы могут привести нас к благодати, просветлению и даже к восторгу, он говорил как человек, побывавший в тех местах, куда он приглашал нас.

Что привлекло меня к нему?

Мудрость. Да. Он был мудрым.

И возможность учиться. Он, как немногие, знал «широкую панораму нашего прошлого». Но не только это.

Любая история – это способ рассказать ее. Он был человеком с тысячью историй. Вот одна из его самых любимых. В Японии, на международной конференции по вопросам религии, Кэмпбелл услышал, как другой американский делегат, социальный философ из Нью-Йорка, сказал синтоистскому священнику: «Мы побывали во многих ваших обителях и присутствовали на многих церемониях. Но я не понимаю вашей идеологии. Я не понимаю вашей теологии». Японец задумался, а потом медленно покачал головой. «Я думаю, у нас нет никакой идеологии, – ответил он. – У нас нет идеологии. Мы танцуем».

То же самое делал и Джозеф Кэмпбелл – он танцевал под музыку сфер.

Глава I

Миф и современный мир

Говорят, что все люди ищут смысл жизни. Я не думаю, что на самом деле это так. На мой взгляд, мы ищем возможность быть действительно живыми, чтобы наш жизненный опыт на чисто физическом уровне резонировал с нашим внутренним «Я» и реальностью и чтобы мы испытывали восторг от того, что живем на свете.

1

Инопланетяне из сериала «Доктор Кто». – Примеч. пер.