Страница 7 из 13
– Да пейте, если хотите, эти ваши «травки», они все равно что мертвому припарки, одно самовнушение – хмыкнул доктор, и Лина впервые усомнилась в действенности широко разрекламированного лекарства. Однако приняв заветную таблетку, она каждый раз необъяснимым образом успокаивалась. Видимо, действие плацебо еще никто не отменял.
Вот и теперь она глубоко вздохнула и осторожно выглянула в коридор. Медсестра Танечка скучала на сестринском посту, механически раскладывая по ячейкам лекарства для утреннего приема пациентов.
Лина на цыпочках вышла в коридор и подкралась к Танечке, к этому белокурому больничному ангелу, зажав в руке дежурную шоколадку. Танечка вздрогнула, подняла голову и обаятельно улыбнулась. У нее был, пожалуй, слишком веселый и легкий нрав для этого серьезного заведения, к тому же Танечка была рада возможности поболтать. Для маскировки Лина задала несколько дежурных вопросов о назначениях, сделанных ей Омаром Омарычем, а потом с деланно равнодушным видом спросила:
– Что-то я моего кавалера сегодня не видела. Помните, он ко мне каждый раз после ужина в своем инвалидном кресле подкатывал и открывал «вечер авторского рассказа»? А тут раз – и вдруг пропал. Стоило привыкнуть к его обществу, как мой интересный собеседник исчез.
– Это типично для мужчин, – хихикнула Танечка, приняв авторитетный вид. Все они – такие непостоянные, хотя сами нас ревнуют – будь здоров. Где здесь логика? Недаром говорят, что мужчины – тупиковая ветвь эволюции.
Лина поддакнула:
– Не удивлюсь, если наш дипломат встретил в отделении новенькую, ясное дело, молоденькую пациентку, в ту же секунду забыл про меня и теперь травит другой дурочке свои дипломатические байки…
– Ох, какие уж там молоденькие, в его-то состоянии, – засомневалась Татьяна, – скажете тоже! Расслабьтесь! Перевели вашего кавалера в другое отделение. В какое? А вот это мне неведомо. С утра тут был ваааще полный трендец! Профессор Рустам Маратович на утренней конференции сестрам таких люлей раздал – мама, не горюй. Хотя случай обычный, житейский. Пациентка поехала в операционную и никому не сказала, что месячные пришли. Не хотела, чтобы такую долгожданную и выстраданную операцию отложили «из-за ерунды». Между тем в подобном состоянии женщин оперировать нежелательно. Профессор сразу на нас, сестер наехал, как мы, мол, могли это допустить, не спросили даму о главном, в общем, слово за слово… Припомнил нам все, чуть ли не промахи месячной давности. Пришлось все дежурство носиться по отделению электровеником, чужие косяки исправлять. А тут еще эта мымра рыжая явилась. Лицо знакомое, а имя-отчество не припомню. Вертлявая такая дамочка в белом халате. Только халат я и запомнила. Наши –то все больше в хирургических костюмах ходят, а она в обтягивающих легинсах и в коротеньком халатике, расстегнутом чуть ли не до пупа, по клинике рассекает. Нос кверху, а из себя – ничего особенного… В общем, дура крашеная… Короче, эта докторша объявила, что с Рустамом Маратовичем Ренатовым у нее все согласовано, и сунула мне под нос записку от своего заведующего. Кажется, она из отделения острой сердечной недостаточности. В общем, эта рыжая лиса покрутила хвостом, а потом велела этому вашему Бармину срочно собираться, потому как его давно ждут в другом месте. А что дедуле собирать-то? Его и не навещал никто, даже пакета с гостинцами у него в холодильнике не было. В общем, залез наш бобыль в свое кресло, докторша повесила себе на плечо его сумку с вещами и покатила дедушку к лифту. Ауф видер зейн! Короче говоря, начнет теперь ваш кавалер в другом месте дамочек клеить и зубы им заговаривать…
Танечка триумфально завершила свой рассказ и, отхлебнув из кружки свежезаваренный чай, с наслаждением закусила подаренной шоколадкой.
Лина вернулась в палату, легла на кровать и внезапно почувствовала, что ее бьет сильная дрожь. «Похоже, температура поползла вверх», – подумала она почти равнодушно. Ртуть остановилась на отметке 37, 8. Ничего себе! Омар Омарыч с такой температурой домой не выпишет. Вот засада! Как хочется встретить Новый год дома, черт побери!
– После такой, как у вас, операции высокая температура – обычное дело, – успокоил Лину дежурный врач. Убегая, он велел медсестре вкатить пациентке коктейль из жаропонижающего и успокоительного. Лина, перед тем, как рухнуть в сон, поймала на краешке сознания слово «муха». Муха! Странное для зимы слово… Почему она его вспомнила сейчас? Кажется, она недавно его где-то слышала… Мысли путались, и Лина, устав думать про нахально влетевшую в сознание муху, погрузилась в глубокий сон.
Водевиль с переодеваниями
Утром, едва проснувшись. Лина нашарила на тумбочке мобильный телефон.
– А, это ты, Линок… Как здоровье? – сонно спросил Башмачков и смачно зевнул в трубку. Он явно не был расположен к разговору.
– Не дождешься, – буркнула Лина. – Еще тебя переживу. Лежу тут, полеживаю, худею на больничных харчах. Класс! Прохожу, одним словом, бесплатный курс лечебного голодания под присмотром врачей. Только одна мысль не дает покоя. Знаешь, вчера Бармин пропал, и никто толком не говорит, где он и что с ним.
– Кто пропал? – Башмачков сделал вид, что проснулся, но не удержался и громко зевнул в телефонную трубку.
– Мой новый знакомый. Иннокентий Михайлович Бармин. Вообще исчез… Телефон, правда, оставил, а толку –то… Не отвечает его мобильник. Не притворяйся, Отелло, ты этого господина на днях видел. И Люся видела, и Жанна… Так что он вполне реальный человек, а не тень отца Гамлета. Помнишь, мы недавно сидели с ним в коридоре? Ты тогда еще его резко не полюбил. Ну, вспоминай быстрее! Пожилой такой дядечка в инвалидном кресле…
Лина почувствовала, что теряет терпение
– Он мне про свое житье-бытье за границей рассказывал, а потом о дочке, уехавшей во Францию, сообщил. В общем, этот господин, косивший под европейца, по-любому должен был попрощаться со мной перед выпиской, как принято у воспитанных людей. Он же все-таки дипломат, а не бомж какой…
– Выписали твоего дипломатического хахаля домой, вот и вся разгадка. Башмачков был не склонен этим солнечным утром тревожиться ни о чем и ни о ком, тем более о каком-то незнакомом персонаже из больницы. – А ты что, уже успела влюбиться в него? – подозрительно спокойно поинтересовался писатель. Лина невольно улыбнулась. Боже, он все еще ее ревнует! Что ж, это даже приятно…
– Башмачков, кто находится сейчас в клинике, ты или я? – спрятав улыбку, строго спросила она. – Кому длительный наркоз давали? Похоже, тебе, поскольку память у тебя отшибло капитально. Сейчас не до твоих ревнивых бредней, господин сочинитель. Понимаешь, я буквально чую моим прооперированным сердцем, что этот достойный человек исчез из клиники не по своей воле.
Башмачков никак не отреагировал на ее странное предположение, и Лина нетерпеливо продолжала:
– Слушай, Башмачков, а, может, Иннокентия Бармина уже и в живых-то нет? Наш дипломат в отставке, между прочим, мне приватное поручение оставил. Просил связаться с его дочерью и передать ей кое-что. Кстати сказать, ценную вещь. Она, эта Вера Филимор-Бармина, вроде бы, за границей проживает. Я уже ей десяток эсэмэскок послала, и все без ответа.
– Вообще-то перевод Бармина в другое отделение – это дело сугубо семейное, оно касается только отца и дочери, – рассудительно заявил Башмачков. – А в семейные дела полиция никому лезть не советует.
Лина почувствовала, что в словах Башмачкова есть жестокая правда, и слегка сбавила обороты.
– Ну, я же не претендую на наследство дипломата, – тихо сказала она. – Просто хочу узнать, куда пропал из клиники мой новый знакомый. По-моему, ничего опасного и даже неприличного в этом нет. К тому же у меня к нему – свой корыстный интерес. Иннокентий обещал найти для «Утят» спонсора. Ты слышишь, Башмачков, спон-со-ра! А они, Башмачков, на дороге не валяются. Без меценатов и инвесторов моим «Утятам» хана – они тогда уплывут разве что в сторону банкротства.