Страница 11 из 39
- Катичка, я вижу, шо говорю! Приводи ее ко мне, а сама поправляй этого (тычет пальцем в двоюродного брата)! Намажь физиогномию крэмом, что ли!
Жить среди еврейского сообщества было здорово. Большие торжества в виде свадеб или похорон отмечались всем двором.
Однажды хоронили какого-то мужчину. Это первые похороны, на которых я присутствовала. Дом рыдал так, как будто провожали в последний путь Сталина. На фоне всеобщей утраты и плача, я не выдержала и сама плакала так сильно, как будто знала несвоевременно умершего и любила всем сердцем.
Бабушка Катя исправно водила меня на прогулки. Рядом с домом находился Бабий Яр, куда каждый раз по приезду я непременно должна была сводиться. Это были очистительные высоко этические походы, воспитывающие сострадание и жалость к людям. Я понятия не имела тогда, что такое Холокост или нацисты, но каждую деталь памятника знала наизусть.
Полураздетая женщина с завязанными руками сзади склонилась на коленях над плачущим младенцем, не имея возможности взять на руки и накормить. Позади несколько людей в форме и с винтовками, издевательски наблюдают за воплями матери с малышом. Плакал ребенок, мать и я. Глядя на эту каменную достопримечательность мое маленькое сердце сжималось от боли: "Ну почему же вы, гадкие дядьки, издеваетесь над ними? За что?!"
Бабушка умерла когда мне было 13 и после смерти я ни разу не была в Бабьем Яру.
Я плакала, когда мама оставляла меня там. Я винила бабушку за то, что у меня такой отец.
Прошло много лет, когда я поняла как сильно она любила меня и маму.
Однажды ночью он приехал и забрал меня от бабушки, повез сонную на такси. Бабушка не пускала, но тот взмахнул разок своей рученкой и та съехала по стене с разбитым носом. Мы приехали домой. Он уложил меня рядом на огромной кровати в спальне. Было холодно и я тулилась к отцу как могла. Он ни разу меня не обнял.
Странно, но я не помню, чтобы мама плакала и жаловалась на вынужденные побеги и скандалы. Видимо, было слишком привычным.
Помню, в канун Нового года мы оказались у маминых друзей, где остались ночевать.
В тот предновогодний вечер отец притащил домой елку. Срубленную у магазина домашним топором, голубую, пушистую с невероятным запахом новогоднего дерева. Она стояла на балконе и ждала, пока мы ее нарядим. Отец спрятал ель, чтобы "порадовать" маму. Та отчего-то не порадовалась и очередной скандал закончился фееричным выбросом полтораметровой елки с балкона нашего пятого этажа. Она летела вниз, а я недоумевала, куда теперь Дед Мороз положит подарки...
Он прилетал ко мне по домашнему адресу, а сегодня меня там не будет. Я проплакала полночи, а наутро мне подарили железную новогоднюю елку и заводную жабку с белым пузом, которая плавала в ванной. Тогда я подумала, что Дед Мороз прилетает не по адресу, а конкретно к ребенку и всегда меня найдет.
Когда мамы не было дома, я могла убежать к соседке тете Алле, живущей этажом выше. Бегать за мной отец себе не позволял. Там меня поили чаем и рассказывали удивительные истории обо всем на свете. Тетя Алла была очень интересной женщиной, работала на телевидении. Жила одна, поэтому возможностью принять у себя живую душу не пренебрегала.
Так же у меня имелся номер телефона тети Лены, которая заранее была предупреждена об алгоритме действий на случай "пришел пьяный". Это экстренный путь спасения, но однажды и он пригодился.
Я сидела в своей комнате и шила куклам наряды. Я очень любила рукоделие. Шитье, вышивка и вязание были прекрасным способом успокоить нервы, оправдать страх выйти из комнаты к пьяному отцу и забыть об одиночестве.
Я вышла в туалет и заметила открытую на балкон дверь. Из нее торчала отцовская нога. Мне 9-летней показалось это необычным и я подошла ближе. Передо мной предстала ужасающая картина - отец порезал вены.
Крови было немного, мелкая лужица овальной формы. Он полусидел, облокотившись о синюю стену балкона с закрытыми глазами. Вроде, дышал. На правой руке виднелся порез ближе к изгибу локтя, из которого сочилась кровь. Она струйкой стекала на пол, образуя тот влажный кровавый овал. Левая рука лежала на животе и я не видела, поранена ли она. Я ощутила странный запах и меня затошнило.
Я стояла несколько минут не шевелясь и ждала его смерти. У меня катились слезы по щекам, было страшно наблюдать кончину родного человека, но я не пошевелилась: "Он умер? Как проверить?"
Внезапно он издал какое-то звериное шипение и я вздрогнула: "Живой..." Я набрала тетю Лену. Она была женщиной быстрого реагирования, поэтому через 20 минут отец был обработан и забинтован. С тех пор я не выношу вида крови.
Спустя 13 лет счастливой семейной жизни родители развелись.
Отец ушел недалеко, к соседке тете Лиде, которая жила на 3 этажа ниже в нашем же подъезде. Невероятно, но мы ни разу не встретились в подъезде даже случайно. И он ни разу ко мне не пришел.
Я не скучала и не ждала. Мне больше не было стыдно за то, что мой отец - алкоголик. Отца у меня больше не было.
Когда мне было 23 я случайно проезжала мимо Бабьего Яра. Мимо бабушкиного дома, где я была принцессой. Мгновенно свернула направо и припарковалась. Подъезд был неудобным, дорожки узенькими. Двор опустел. Куда-то исчезли турники, горки заржавели.
Единственное, что напоминало о детстве - зеленые низкие лавочки у каждого подъезда, которые по счастливой случайности до сих пор хранили цвет. Я села на такую у подъезда, где прошло мое детство. Закурила. Заплакала.
Подняв голову, увидела знакомый балкон, утепленный не стеклом, а пленкой. Последняя поделка дедушки Ивана. На нем извивались мужские джинсы и заношенные футболки. Дверь в комнату открыта.
Рядом зашторенное кухонное окно. В детстве я выглядывала маму сквозь него. На подоконнике бабушка хранила старую совковую пудру, которую я пальцем выгребала и размазывала по стеклу.
Я забычковала третью.
- О! Привет! - воспоминания прервал знакомый голос...
- Привет...
- Что ты тут делаешь? Почему не заходишь?
- Не знаю. Сижу.
- Я тут за чаем вышел. Потом куплю. Зайдешь?
Мы подымались по знакомой лестнице, вошли в нетронутую ремонтом деревянную бордовую дверь. Пахло какой-то гарью. Я не разулась, вошла в комнату прямо с сумкой. Словно на вокзал.
Интерьер комнаты не изменился. Старый сервант, дедушкин бордовый диван, полированный коричневый стол.
Я вошла в спальню, на окне бабушкины столетники. Маленькой, я обрывала листочки и смотрела как вытекает сок. Снимала кожуру с растения и размазывала "сочную внутренность" по полу. Бабушка Катя не ругалась: "Ничего, он еще вырастет".
Господи, они таки выросли. В горшочках, колючие как ежики, напоминали мне время, когда я портила живое и мне ничего за это не было.
- Кофе будешь? У меня нет чая, - нервно спросил отец.
- Буду.
- У тебя есть сигареты?
- Бери, - он вынул из пачки мои слимс, руки дрожали, а пальцы были белыми.
- Ты такая худая!
- Да.
- Как ты живешь?
- Хорошо.
- Замуж вышла? Сколько тебе уже?
- Нет пока, но собираюсь.
- У меня диабет. Не пью поэтому. Колени сильно болят, надо уколы делать. 10 уколов - 1000 грн, откуда такие деньги? - он хлебал кофе как в последний раз и докуривал мою пачку сигарет.
- Давай я в магазин схожу, еду куплю?
- Лучше сигареты еще.
Магазин был за углом. Раньше там хлеб продавали, теперь продуктовый. Я купила ветчины, сыра, хлеба и чай черный. Несколько пачек Lucky Strike, других не было.
- Я хочу спросить...
- ?
- Почему ты меня не искал?
- Ой... - отмахнулся он, но точно услышал вопрос.
- Почему ты меня не искал???
- Понимаешь, жизнь так закрутилась... То да се. Мама не разрешала приходить, у меня другая семья появилась.
Я осмотрелась на эту жизнь. Ободранные обои, бабушкина мебель, пыль на книжных полках. Седой мужчина, неопрятный, с мешками под глазами. Сделал ребенка, а потом нырнул в круговорот яркой жизни и забыл...