Страница 6 из 11
Галина Ефимовна приняла меня очень хорошо. Она приняла меня такой, какая я есть, и вошла в положение. Во многом, наверное, именно потому, что ее сын тоже был в инвалидной коляске. Но, в отличие от меня, он находился на домашнем обучении.
Но хоть она меня и выводила в туалет и даже возила на уроки музыки на этаж выше, стоит отметить, что я не была ее любимчиком. И никто не был. Она ко всем относилась совершенно одинаково и никого не выделяла.
Если я косячила, получала двойку, если делала все правильно – пятерку. Если я баловалась, она мне делала замечание, а могла даже прикрикнуть. Ко мне не было какого-то особенного отношения, поэтому я себя не чувствовала ни привилегированной, ни обделенной.
Мне очень повезло, что у меня был такой учитель.
Остальной класс меня тоже принял хорошо. Может, поначалу кто-то что-то и не понимал, но со временем все наладилось и никаких проблем из-за того, что я не хожу, у меня ни с кем не возникало.
Поначалу мама сидела со мной на занятиях. Пусть авторитет и шел впереди моего классного руководителя, но маме было важно понять лично, действительно ли Галина Ефимовна такой сильный и отличный педагог, как про нее говорят?
Очень скоро она убедилась в том, что услышанное было правдой, и даже стала перенимать интонацию моей учительницы, чтоб вечером мне еще раз объяснить то, что я плохо поняла на уроках.
Скажу честно, учеба мне давалась нелегко. Мне действительно очень нравилось ходить в школу и сидеть на занятиях, но оценки мои колебались на отметках «3» и «4». Особенно по поведению, потому что я была совершенно неусидчивой. Мне все время хотелось с кем-нибудь поболтать и поиграть.
В школе я подружилась с одноклассницей Машей, и мы как-то очень быстро стали лидерами в своем классе. Остальные наши одноклассники нередко прислушивались к нашему мнению и даже поддерживали некоторые мои и Машины инициативы.
Как-то раз Маша не пришла на первый урок, и Галина Ефимовна, раз мы с Машей были подругами, тут же спросила у меня:
– Юля, где Маша?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Должна была прийти.
Маша появилась только на втором уроке. Но как! Хотите обратить на себя внимание и стать самым ярким человеком на планете – обратитесь за советом к моей школьной подруге.
Маша очень рано стала развиваться как девочка, и неудивительно, что уже во втором классе ей захотелось выглядеть старше, чем второклашка.
Она заходит в класс, все переводят свои взгляды на нее и открывают рты. Галина Ефимовна молчит и не может подобрать слова, чтоб сказать хоть что-нибудь. Перед нами стояла «обалденная» мадам!
Мы видим чумовую прическу – смешные огромные кудри, сделанные маминой плойкой. Яркие напудренные щеки, убийственные тени под глазами и ослепительно красные губы, как будто испачканные маминой помадой.
На Маше мамина блузка и очень короткая кожаная юбка, из-под которой выглядывают мамины чулки в сетку, которые моей подруге явно были великоваты. А на ногах были надеты мамины босоножки на платформе.
Маша, которая была высокой и без платформ, а на маминых босоножках стала казаться мне Дядей Степой, молча прошла к своему месту и села за парту к своему соседу, закинув ногу на ногу.
Машин сосед, пребывавший в шоке, как и мы все, посмотрел на Галину Ефимовну, как бы спрашивая глазами «Что мне делать?», затем, не получив никакого ответа, повернулся назад, будто что-то искал, потом очень неряшливо и наспех собрал свои вещи и пересел за последнюю парту, одиноко пустовавшую в нашем кабинете.
Надо заметить, что над Машей вообще никто не засмеялся, как мне кажется, наверное, потому, что никто не понял, что произошло. Кроме, разумеется, Галины Ефимовны, которая все поняла правильно и не стала ругать Машу, до которой быстро дошло, что она сделала что-то не то.
Когда Машин сосед пересел, Маша заплакала и выбежала из класса. По логике вещей, конечно, чтоб ее успокоить, за ней должна была побежать ее лучшая подруга, то есть я. Но я, как вы сами понимаете, бегать и ходить не могу, поэтому просто наблюдала за всем со стороны.
Неловко вышло.
Когда Маша успокоилась, она отпросилась у Галины Ефимовны и сходила домой, чтоб смыть с себя свой, возможно, первый макияж и переодеться в свою обычную одежду.
После этого случая Машу никто не подкалывал и даже не вспоминал ее выходку. Такой вот был дружный и понимающий класс.
Ну и, конечно, не обошлось и без первой школьной влюбленности, куда же без нее. Мне очень нравился мой одноклассник Женя Семенов.
Мы с девчонками делали разные анкеты типа «вопросики-ответики».
Какой твой любимый цвет? Какая твоя любимая еда? Какая любимая одежда? Какой любимый урок? Какой нелюбимый урок?
Конечно, мне казалось, что моя анкета была самая клевая, ведь я потратила на ее создание много времени – вырезала какие-то картинки из журналов и аккуратно их клеила на страницы обычной тетрадки. Использовала цветные пасты и фломастеры, запихивая свои вопросы в розовые и голубенькие облака.
В этих анкетах был раздел «секретики» с вопросами «Кто тебе нравится?» и «Кого ты ненавидишь?», и я внимательно вычитывала, что же там написал Женя Семенов.
Чувств у него ко мне, конечно, никаких не было, но это не мешало мне считать его классным парнем и любить аж до пятого класса.
Учась по трехлетней программе, сразу после третьего класса мы пошли в пятый, перепрыгнув через номер.
У нас был выпускной, где мы попрощались с Галиной Ефимовной и в последний раз вместе с ней закатили концерт, где каждый выпускник выступил со своим номером, а я спела песню.
Именно благодаря своему недугу и чаепитиям, которые Галина Ефимовна устраивала на каждый праздник (Восьмое марта или Новый год), я и стала петь. Танцевать я не могла, играть на музыкальных инструментах не умела, но выступить нужно было обязательно. Что еще оставалось делать? Только петь.
К моему великому сожалению, с пятого класса, когда началась беготня по кабинетам, мне пришлось перейти на домашнее обучение. Я по-прежнему не теряла связь с классом, но общение было уже не такое плотное, как в первые три года.
Ко мне на дом приходили учителя и занимались со мной индивидуально. Тут мне вновь повезло с преподавателями, потому что учителя мне попались очень сильные. Казалось, будто я их лучший ученик, и они вкладывали в меня всю свою душу, чтобы потом за меня, как за свою проделанную работу, было не стыдно.
Во многом, конечно, дело не во мне, просто люди очень любили свое ремесло и не могли выполнить работу тяп-ляп. По русскому языку у меня была учительница Валентина Васильевна, по математике – Елизавета Семеновна.
Елизавету Семеновну боялась вся школа, и ученики между собой звали ее Пифагорихой. Она была уже пожилой, но не пропустила ни одного занятия. Ни по болезни, ни по еще каким-либо другим причинам.
Она приходила ко мне на каждое занятие, хоть и с трудом поднималась на третий этаж. Хе-хе, взялась за меня мертвой хваткой со словами: «Будешь у меня математику знать на «5».
Тогда мы с мамой уже баловались дома и записывали песни на магнитофон. То есть шла песня, а я пела поверх голоса. И кассеты с записями мы дарили моим учителям, которые буквально переживали и болели за меня. Чтоб я выучилась как надо, а не абы как.
И Валентина Васильевна, учительница русского языка и литературы, прослушав запись, стала меня хвалить и сказала моей маме, что ей нужно отдать меня куда-нибудь на занятия вокалом.
– Вот увидишь, Рита, – обратилась к моей маме Валентина Васильевна, – как только ты выведешь Юлю на сцену, там она и останется. Без разницы, какую песню она будет петь, у девочки талант, и его нужно развивать!