Страница 52 из 61
Самого большого внимания достоин, на наш взгляд, посланный 9 ноября 1796 года в Москву князю И.М. Долгорукову своеобразный отчет о печальном событии инспектора Смольного монастыря Т.П. Кирьяка394. Автор, по горячим следам, попытался собрать сведения об обстоятельствах болезни и смерти Екатерины II и получал их, по-видимому, из самых первых рук (вероятно, от З.К. Зотова). При этом Кирьяк (в отличие от других современников) сразу замечает: «Не могу впрочем утверждать всего, как непреложную истину, ибо пишу то, что слышал. Нельзя, чтоб не было тут противоречий с другими известиями». О том, что произошло утром 5 ноября, он сообщает следующее: «В сей день, восстав от сна, [Екатерина] чувствовала в себе какое-то особливое облегчение, и тем хвалилась. В 9 часов потребовала кофею, который ей также особливо хорош показался, почему изволила выпить две чашки сверх обыкновенной меры, ибо в последнее время она от кофею воздерживалась. Между тем подписывала уже дела. Самому Трощинскому подписала чин статского действительного советника; поднесено было подписать Грибовскому чин второй степени Владимира и дом; Ермолову (Петру Алексеевичу, правителю канцелярии генерал-прокурора А.Н. Самойлова. – О. И.) чин и крест; здешнему вице-губернатору Алексееву 600 душ. Сию последнюю бумагу велела переписать, потому что души не в той губернии написаны. По сей причине и прочие поднесенные милости остались не подписаны. Говорят, что все они готовились к Екатеринину дню (24 ноября. – О. И.). После завтрака Захар Константинович (Зотов. – О. И.) докладывал, что пришел генерал-рекетмейстер Терский (принимавший и докладывавший прошения и жалобы) с делами. Она изволила сказать, чтоб маленько подождал, что она пойдет про себя, и тогда пошла в свой собственный кабинетец. Захар несколько раз входил и выходил из покоя и, не видя долго императрицы, начал приходить в сомнение, говорил о том Марии Савишне (Перекусихиной. – О. И.), которая беспокойство его пустым называла; но когда слишком долго она не выходила, то Захар вновь говорил о сем Марии Савишне, побуждал ее пойти посмотреть, и напоследок по долгом прении пошли оба. Подошедши к дверям кабинета, сперва шаркали ногами, харкали, потом стучали в двери, но, не слыша никакого голоса, решились отворить дверь. Дверь отворялась внутрь; отворяя ее, чувствовали они сопротивление. Употребив насилие, маленько отворили, и, увидя тело, на дверь со стула упавшее, объяты были смертельным ужасом. Другие утверждают, что она лежала на стуле навзничь с отверстым ртом и глазами, но не совсем умершая. В одну минуту трепет и смятение в покоях ее распространились. Тот час положили ее на вольтеровские кресла, возвестили князю (П.А. Зубову. – О. И.), сыскали врачей, употребили всевозможные средства к приведению в чувства, а именно: пустили кровь, которая сперва не пошла, но потом, быв несколько приведена в движение, пошла самая густая, а после – лучшая; выпущено было две чашки; прикладывали шпанские мухи[105], припускали пиявиц. Сим и другими способами умножили было признаки жизни. Умирающая императрица в страшных и сильных движениях терзала на себе платье, производила стон; но сии были последние силы ее напряжения…» (курсив наш. – О. И.). Выделенные нами слова о кофе весьма важны для установления одной из причин инсульта у Екатерины II; к этому обстоятельству мы еще вернемся немного ниже – в рассказе Я.И. де Санглена.
Шарль Массон, бывший короткое время (с 1795 по 1796 год) секретарем великого князя Александра Павловича, дополняет сказанное следующей информацией: «…4 ноября (по старому стилю) 1796 года Екатерина у себя в небольшом обществе, которое называли тогда маленьким эрмитажем, была чрезвычайно весела. Она получила с пароходом, пришедшим из Любека, новости о том, что генерала Моро заставили отступить за Рейн, и написала по этому случаю австрийскому министру Кобенцлю очень шутливое письмо. Она много смеялась над Львом Нарышкиным, ее обер-шталмейстером и первым шутом, торгуясь с ним и покупая у него разного рода безделушки, которые он обыкновенно носил в кармане и предлагал ей, как это сделал бы коробейник, чью роль он играл. Она милостиво пожурила его за страх, который он испытывал перед известиями о смерти, сообщив ему о кончине короля сардинского, о чем она тоже только что узнала, и много говорила об этом событии в тоне непринужденном и шутливом. Между тем она удалилась несколько ранее обыкновенного, почувствовав, как она сказала, легкие колики оттого, что слишком много веселилась. На следующий день она встала в свой обычный час и велела войти фавориту, который оставался у нее с минуту. Потом закончила несколько дел со своими секретарями и отослала последнего из представившихся ей, попросив его побыть в передней, пока она не призовет его для завершения работы. Он дожидался некоторое время. Но камердинер Захар Константинович, обеспокоившись, что его не зовут и что из комнаты не доносится ни звука, открыл наконец дверь. Он с ужасом увидел, что императрица распростерта на полу в дверях, которые вели из спальни в гардеробную. Она была уже без сознания и без движения…»395
Яков Иванович де Санглен, получивший сведения о кончине Екатерины II, по-видимому, из первых рук, сообщает следующие примечательные подробности: «Смерть ее рассказывается различно. Вот что я слышал позднее от г-жи Перекусихиной[106] и камердинера покойной императрицы Захара Зотова. Поутру 7 ноября 1796 года[107], проснувшись, позвонила она по обыкновению в 7 часов; вошла Марья Савишна Перекусихина. Императрица утверждала, что давно не проводила так покойно ночь, встала совершенно здоровою и в веселом расположении духа. “Ныне я умру”, – сказала императрица. Перекусихина старалась мысль эту изгнать; но Екатерина, указав на часы, прибавила: “Смотри! В первый раз они остановились”. – “И, матушка, пошли за часовщиков и часы опять пойдут”. – “Ты увидишь”, – сказала государыня, и, вручив ей 20 тысяч рублей ассигнациями, прибавила: “Это тебе”[108]. …Екатерина выкушала две большие чашки крепкого кофе, шутила беспрестанно с Перекусихиной, выдавала ее замуж, и потом пошла в кабинет, где приступила к обыкновенным своим занятиям. Это было около 8 часов утра. В секретарской начали собираться докладчики в ожидании здесь ее повелений. Проходит час, и никого не призывали. Это было необыкновенно. Спрашивают “Захарушку”. Он полагает, что императрица пошла прогуляться в зимний сад. Императрицы нет. Идет в кабинете, в спальню, нет нигде, наконец отворяет дверцы в секретный кабинетик – и владычица полвселенной лежит распростертою на полу и смертною бледностью покрыто лицо ее. Он вскрикивает от ужаса; подбегают Перекусихина, камердинер, поднимают, выносят и кладут на пол на сафьянном матраце. Роджерсон тотчас приехал, пустил кровь, которая потекла натурально, а к ногам приложил шпанские мухи. Хотя доктора уверены были, что удар был в голову, и смертельный, но все средства употреблены были для призвания ее к жизни. Двумя ударами раскаленного железа по обеим плечам пытались привести ее в чувство. Она еще раз, на минуту, открыла глаза и потом закрыла их навсегда[109]. Долго боролась еще материя со смертию и уже никакого морального признака жизни не было. Г-жа Перекусихина и доктора ежеминутно переменяли платки, которыми обтирали текущую из уст ее сперва желтую, а потом черную материю. Беспрерывное движение живота, который судорожно то поднимался, то опускался, возвещало только о жизни…» (курсив наш. – О. И.)396.
Возвращаясь к истории с кофе, приведем запись П.Ф. Карабанова, который сохранил следующий примечательный рассказ И.И. Козлова: «Екатерина чай употребляла только в болезненном состоянии, а кофий ей подавали самый крепкий, называемый мокка; его ровно фунт варили в вызолоченном кофейнике, из которого выливалось только две чашки, чрезмерная крепость умерялась большим количеством сливок». Когда секретари императрицы Г.Н. Теплов и С.М. Кузьмин, прозябнув, решили попробовать этого напитка, выпив по чашке, то «от непривычки почувствовали сильный жар, биение сердца и дрожание в руках и плечах, отчего приведены были в робость…»397. Не этот ли кофе спровоцировал подъем давления и, как следствие, инсульт у императрицы?! По-видимому, по этой причине она и не пила его некоторое время до этого, как рассказывал Т.П. Кирьяк.
105
Жук Lytta vesicatoria.
106
М.С. Перекусихина умерла 8 августа 1824 года (родилась в 1739-м).
107
Автор, несомненно, пользовался и запиской Ф.В. Ростопчина «Последний день…», где сделана аналогичная ошибка (об этом в приложении).
108
Де Санглен философски замечал по поводу предчувствий Екатерины II: «Соображая это с шуткой накануне, все заставляете меня думать, что какое-то темное предчувствие о близкой смерти беспокоило ее душу. Но как всегда, пока здоровы, крепки, мы пренебрегаем этими намеками, и дорожим ими менее, чем бы следовало. Что, если бы она поверила этому предчувствию и подумала об оставляемом ею царстве?» Следовательно, она не верила в это предчувствие или вообще его не имела.
109
А. Чарторижский сообщает такую любопытную подробность: «При приближении своего верного Захара, она открыла глаза, поднесла руку к сердцу, с выражением страшной боли, и закрыла их снова, уже навеки. Это был единственный и последний признак жизни и сознания, проявившийся в ней» (Чарторижский А. Мемуары. М., 1998. С. 93–94).