Страница 6 из 51
"Раньше я очень боялся. Теперь привык".
"Страх не позор. Поддаться страху - вот что плохо.
Твой отец боялся - и все же полез на купол! Боялся г- и все же одолел Минаго. И я боюсь! О, как я боюсь за тебя, сын мой! Ведь я ушла, ни разу не поцеловав тебя..."
Я упал на колени, заплакал, стал целовать ей руки.
Отец, или я с ума сошел, или действительно видел свою мать! Она была совсем-совсем такой, какой ты ее описывал...
Разбудил меня Гургенидзе. "Чего, говорит, скулишь?"
Я рассказал про свой сон. "Это, говорит, хороший сон, к долгой, говорит, жизни".
Ну, пора кончать, отец. Как там у вас дела? Как поживают соседи? А что наш учитель алгебры? Если б не война и меня не призвали бы в армию, он так и не выставил бы мне отметку. Мой аттестат получил? Спрячь, пожалуйста, пригодится. Решил после войны поступить на стоматологический. Это будет, пожалуй, очень нужная профессия.
Только в нашей роте пятнадцать человек без зубов.
Я жив, здоров.
Привет нашим девочкам и поздравь их с праздником.
До свидания. Целую, твой сын Габо.
9 марта 1943 года".
Безлунная ночь, но небо все усыпано звездами. Красота какая! Диву даешься: почему под таким красивым небом должно совершаться столько зла и грязи! Вспоминаются слова отца:
"Красивая была баба Кесария, да что толку: белье не меняла, от грязи вся провоняла..."
На мой вопрос, откуда ему знать про Кесарино белье, отец отвечал:
"Слышал эту присказку от отца..."
Кто-то пробирается по окопу. Противно чавкают полные воды сапоги.
- Эй, кто там бродит? - спрашиваю.
- Это я, старшина Петров. Джакели, Батюк, Виноградов, к старшему лейтенанту!
- Виноградов и Батюк в другом конце окопа.
Старшина уходит. Спустя несколько минут мы в землянке старшего лейтенанта Шмидова. Он чуть старше меня. Приказы отдает с таким выражением лица, словно боится, что их никто не выполнит. Петров докладывает:
- Товарищ старший лейтенант! По вашему приказанию...
- Садитесь, ребята!
Старший лейтенант берет с тарелки крохотный окурок и, наклонившись к свечке, старается прикурить. Смешно вытянув губы, он долго пыхтит и чмокает губами. Наконец свечка гаснет.
- А, черт, чтоб тебя!.. Петров, зажги!
Петров зажигает свечку. Воды в землянке чуть меньше, чем у нас в окопе, - настолько, насколько положено ей быть меньше в землянке командира роты.
- Промокли, ребята, а?
- Промокли, товарищ старший лейтенант! - отвечает Батюк.
- В общем, так: вызывать добровольцев нет времени.
Сейчас час ночи. Светает в пять. До немцев метров шестьсот. Час туда, час обратно, полчаса на операцию в окопе.
Окоп вам знакомый - сами небось копали месяц тому назад. Вопросы есть? Нету. Старшим назначаю Джакели.
Конкретного задания не будет. Сделаете, что сможете. Документы сдать старшине... У меня все. Выполняйте приказ!
Из окна первым вылез Батюк. С минуту он лежал без движения, потом пополз вперед. За Батюком последовал Виноградов. Потом пошел я. Ползли с интервалом в пять метров. Пройдя метров двести, я подал сигнал. Ребята замерли, потом подползли ко мне.
- Что делать? - спросил Виноградов.
- Я обойду окоп слева. Подойду как можно ближе - если не заметят, конечно. Там за окопом лес. Не может быть, чтобы они не вылезали бы сушиться. В том лесу, наверно, и сушатся. Там мы устроим засаду, Батюк пойдет со мной. Ты подползи метров на тридцать, приготовь пулемет и жди. Не стрелять, пока немцы не откроют огонь. Понятно?
- Понятно, - ответил Виноградов.
- Тогда пошли!
...Мы с Батюком поползли влево. У немецкого окопа очутились неожиданно - у меня даже дыхание сперло. Батюк снял с пояса ручную гранату. Я осторожно взял его за плечо, потянул к себе. Он молча придвинулся. Полтора часа уже прошло... Еще столько же, и настанет утро... Плохи наши дела! Ах, как бы превратиться в крота: зарылся бы в землю здесь, у окопа, и вылез аж у самой опушки. Вот было бы здорово!.. Я взглянул на Батюка. Он всем телом прижимался к земле и, ей-богу, тоже мечтал превратиться в крота.
Мы подползли к лесу, когда до рассвета оставалось не больше часа. Теперь все кончено: оставшегося времени нам не хватит даже для возвращения обратно. А минуты бегут, бегут, и часы тикают так громко, словно хотят оповестить весь мир - вот, мол, здесь он, мой хозяин.
- Сколько времени нам еще осталось, Джакели? - шепчет Батюк.
- Много, Коля, не бойся! - отвечаю я.
- А все же?
- Два часа.
- Ого! - удивляется Батюк.
Мы залегли за кустарником. Молчим.
- А знаешь, - шепчет Батюк, - теперь мы кругом среди немцев: спереди немцы и сзади немцы... Дошли б уже до самого Берлина. По дороге знаешь сколько бы достали "языков"...
...А из окопа никто не поднимается. Неужели, черт возьми, у них сухо? Когда мы отходили, там воды было по колено. Куда же она девалась?.. Время-то бежит, бежит...
А?! Что это?! Поднимается! Вот он наконец-то, немец! Перевалил через бруствер. Ползет к лесу... Приблизится к кустам, скинет брюки, выжмет, повесит на кусте...
Я подкрадусь к нему... Как "же его взять? Ножом к горлу.
Нельзя. Надо брать живым... Стукну по голове ручной гранатой... Чтоб не было шума от падения, подхвачу падающее тело руками, взвалю себе на спину... И - айда.
- Батюк, видишь? Ползет!.. - шепчу я и чувствую, как на лбу выступает холодная испарина.
- Кто ползет?
- Немец!
- Где?
- Да вон же! Смотри!
Батюк пристально вглядывается в поле. Потом удивленно смотрит на меня.
- Ты что, Джакели?
- Батюк, ты никого не видишь?
- Вижу, светает, Джакели, вот что я вижу! - Он аккуратно разложил перед собой ручные гранаты. - Прощайся с жизнью, брат. Не выбраться нам отсюда, как не видать собственных ушей... Эх ты, Иван Сусанин! Куда ты меня завел?!
Гавриил Джакели, конец твоей молодой жизни! Одно дело тебе получили, и то ты с треском провалил. Встань же! Иди вперед! Ступай к окопуГ Шагай смело вперед пли же дождись ночи и удирай с позором, уноси ноги!..
"Боюсь, очень боюсь".
"Это ничего. Человек тот, кто боится, но преодолевает страх. Не ведают страха безумные. Встань!"
"Не могу".
"Дай руку, я помогу".
"Кто вы, скажите, кто?"