Не бойся, мама !

Зудов, вытянув шею и выкатив глаза, двинулся к майору, потом вскинул руку к виску и гаркнул:

- Товарищ майор, по вашему приказанию застава выстроена!

- Здравствуйте, товарищи! - прокатилось пулеметной дробью.

Застава глубоко вдохнула, потом вдруг грянула:

- Здравия желаем, товарищ майор!

- Вольно!

Застава выдохнула.

- Товарищи! - начал Чхартишвили. - Сегодня на нашу заставу прибыл грузинский писатель Владимир Мдинарадзе. Он является лауреатом нескольких премий, членом правления Союза писателей, депутатом, награжден орденом... Вам, конечно, знакомы его стихи, рассказы и другие произведения... - Майор сделал паузу и окинул взглядом ряды солдат. Ребята выжидающе молчали. Стихи, рассказы и другие произведения... - Повторил майор.

Писатель улыбнулся и наконец выковырнул камешек.

- Знаешь такого? - спросил я Щербину.

- Впервые слышу! - ответил он, пожав плечами.

- А ты? - взглянул я на Пархоменко.

- На каком языке он пишет? - спросил он.

- Очевидно, на грузинском.

- Не знаю.

- Не может быть! А я думал, знаешь его наизусть! - - съязвил Щербина.

- Разговоры в строю!.. Так вот, товарищ писатель будет жить, будет служить с нами... Он хочет изучить жизнь советских пограничников и написать книгу о нас. Понятно?

Застава по-прежнему безмолвствовала.

- Может, вы скажете? - обратился майор к писателю. Мдинарадзе широко улыбнулся.

"Чему он радуется, несчастный?" - подумал я.

Лауреат нескольких премий долго смотрел на нас, потом извлек из кармана огромный платок, развернул, вновь аккуратно сложил его, спрятал и голосом, слишком низким для лейтенанта, начал:

- Друзья, как вам доложил докладчик... то есть майор Чхартишвили... я являюсь писателем... С сегодняшнего дня... Извините меня, товарищи, я не блестяще владею русским языком... С сегодняшнего дня... я решил написать книгу о вас, конечно с вашей помощью!.

- Вот здорово! - прыснул Щербина и тут же прикрыл рот рукой. - Значит, мы должны работать за него?

- Но все же постараюсь, товарищи, оправдать ваше доверие... Будем вместе служить, спать, обедать, ужинать.

- А завтракать он не будет? - испуганно проговорил Пархоменко, толкнув меня локтем.

- Я не собираюсь учить вас... - продолжал писатель, - наоборот, я должен учиться у вас... И шпионов будем вместе ловить, друзья... Посмотрим, что у меня получится. Главное, чтобы книга понравилась вам... Вот все, что мне хотелось сказать, друзья... Благодарю за внимание, закончил он и обоими рукавами вытер вспотевшее лицо.

- Есть вопросы? - обратился к нам майор.

- Есть, - выступил вперед Щербина. - На какой срок прибыл к нам уважаемый писатель?

- На два месяца, - ответил Мдинарадзе.

- А если за это время вообще не будет нарушений границы, как же тогда со шпионом?

Строй взорвался, словно вулкан.

- Р-р-р-разойдись! - крикнул майор и закашлялся.

Обняв друг друга, хохотали заместители Чхартишвили.

Писатель растерялся, не зная, обидеться на слова Щербины или все обратить в шутку. Затем лицо у него просветлело, он улыбнулся, потом рассмеялся и наконец затрясся таким здоровым хохотом, что мы поняли: это неплохой человек.

АВТОБИОГРАФИЯ

Я, Автандил Гавриилович Джакели, родился 2 мая 1950 года в городе Тбилиси, в семье служащего. Отец мой - Гавриил Исидорович Джакели, 1925 года рождения, врач, и мать - Манана Исидоровна Бахтадзе, 1928 года рождения, домохозяйка, возвращаясь из Хони, погибли в автомобильной катастрофе 2 мая 1960 года, ночью, на Рикотском перевале, близ села Гореша. Поэтому меня взял дед к себе в село Букисцихе. Там я и продолжал учебу. Дед Исидор, по прозвищу Рыло, был старым революционером. В двадцать первом, когда бежали меньшевики и пришли большевики, ему было двадцать три и был он женат на Мине Антидзе из села Бжолиети. В роду Джакели деда не признавали: по причине вступления в комсомол - во-первых, и женитьбы на крестьянской девушке - во-вторых. В пику всем Джакели-дед стал секретарем комсомольской ячейки и привесил к поясу наган, затем нарубил в отцовском лесу свою долю каштанов, поставил домишко на холме против церкви и зажил там спокойно.

Так вот, в двадцать первом, когда пришли большевики, решили было снести церковь, да отсоветовал сельский учитель Капито Шония - зачем, говорит, разрушать здание, лучше устроить там сельсовет. Комсомольцы вынесли из церкви иконы и повесили вместо них портреты Маркса и Филиппа Махарадзе [Филипп Махарадзе - профессиональный революционер, государственный деятель, литератор. С февраля 1921 года был председателем Ревкома Грузии]. Тут кто-то придрался, как же так, мол, портреты вождей революции будут висеть в церкви? Надо, мол, в таком случае снять с купола крест.

Однако лезть на купол никто не решался. Прошел слух:

"Если кто снимет его, только Исидор!"

- Выручай, Исидор! - взмолился секретарь партячейки.

Дед снял с пояса наган, вооружился зубилом и молотком и приготовился.

- Не губи себя, Исидор! - бросилась к нему бабушка. - Пожалей семью!

Дед осторожно отстранил жену и стал молча подниматься по лестнице.

- Исидор, не шути с этим! Восемь саженей высоты!

Дед даже не оглянулся.

- О боже! - не выдержала какая-то женщина. - Спаси нас, грешных, не гневайся! Это все он, он, окаянный! - Женщина грохнулась на колени, запричитала. Толпа задвигалась, зашумела.

- Боже всесильный! - раздался чей-то хриплый бас. - Ниспошли свои гнев и кару на голову твоего осквернителя!

Все, кроме комсомольцев и партийных, опустились на колени.

- Эй, Вано! Ты секретарь ячейки или кто? - крикнул сверху дед. - Убери этих пророков! Я ведь тоже человек!

Голос деда дрожал... Бабушка упала в обморок. Голосивших баб кое-как выпроводили со двора церкви.

Дед медленно взбирался по лестнице. Добравшись до последней ступеньки, он взглянул вниз. Сотни глаз с ужасом и любопытством глядели на него. Дед посмотрел вверх. Перед ним висела толстая цепь, привязанная к куполу. И дед понял, что путь к цели начинался только теперь... Он дотронулся до цепи и почувствовал, как по телу разлился металлический ржавый холод... Задрожали у деда колени и дрогнуло сердце в груди. Он обеими руками ухватился за цепь и зажмурился так, что в глазах поплыли красно-желтые круги. Потом он открыл глаза и вновь увидел застывшую в ожидании чего-то страшного толпу. Пути назад не было. Дед рванул цепь. Она противно зазвенела. Перхоть ржавчины посыпалась на деда.