Дыхание. Книга вторая

Близился час. В тот день я была одна. Не желая ничьей помощи, я положилась на свои силы, сочтя это положенным. Стихи опоясали меня – внутри же копилась смута. Я возлежала в воде, сочтя её помощницей. Свет из верхнего окна открывал мне небо – штиль застыл, оставив лишь голубизну. Я положила это знаком Водолея и описывала его – могучий, многоустый, владетельный, Победитель своих Гидр, покрытый морем, с болью холодный. Я порешила быть им, добавив морской соли, его копища. Волны одна за другой накрывали меня – зная наперёд и готовая, я не хлебала их. Каждая сразу забывалась – отложить для будущего не удавалось, они захлёстывали, силы Водолея не хватало. Я терпела. В самый разгар мук я увидела Солнце – это поддержало меня. Я показала себя сильной и держала в себе текшее – голосом я могла позвать других, и противилась этому – я положила быть одной и не делить оное с другими. Многое я чувствовала разрывающего, ярого. Внимая воде изо всех сил, я стремилась быть послушной ей. Жуть наполнила меня, но отступила, я всё осознавала, пусть и теряла силу. Я уже покорилась борьбе, и проигрывала, безумно хотелось, чтобы всё прошло, я не могла молиться. Потуги казались дикими, я просила прощения за свою Минувшую, умоляя отпустить меня, без слов. Отпущение ещё не приходило. Потом было многое, я отдалась ему. Пуповину я перерезала сама. Наступила гармония. Ребёнок оказался мальчиком. Знак Водолея проявил себя. Благословенная, я уснула.

Акана, Вэла и Малита,Реторта пенящего Вала,Черешневая Вокалита –Сэрена, Брана, Тала…Сиайя, травала каэла,Перната, чающая края,Эленам возгласив поэзий,Эланам перечтя аэзий,Заворожив, капелью тая,Маяков лепненная стелаИ парус дунувшего Вала.Вписав губительною чиной,Тревожным росчерком миэты,Сказав величественной иной,Несложным, древним как пииты,И этикой войдя всецело,В песок стопами погружаясь,Извинув имени триеры,Стираясь, чаясь, чаясь –Раскинув, взором возгордившись,Войдя в разинутые полны,Влюбившись, веками влюбившисьВ их копны, копны, сонмы…Разбившись, рассечась туманом,Изминув высекшее верным,Опутав вечные Эрраны,Пересыпая меры, меры, меры –Заплывом этимным таями,Эленам передав вевное,Под парусом, гордясь виями,Вевременным, разинув временное,Войдя в кующие заковы,И выйдя в ловы, сети, кровы,Всемирным и воскресным Талем – вевсенным вяем, вяем;Распутав весное каями, разворотив своё дневное –Перешагнув через стемное, через ошедшее несясь,Рядами вёсельными светив, роясь, роясь собой, ликуя –Я черемера им льняное – и этив, этив…Суйя…

Поражённая необыкновенной красотою познанного, я решилась испытать его вновь. Мысли об этом занимали меня, наравне с моим мальчиком. Он рос силачом – после трапезы он неизменно просил добавки. Ненасытимый, он выпивал всё моё молоко. Ежели в доме были ещё женщины, он тянулся к ним, желая вкусить и от них. Многие с радостью делились с ним – он просил добавки. Мы внимали ему – неумелый, он ничего не скрывал от нас. По ночам он громко кричал. Думаю, мои сны проникали в него. Пах он чудесно. Когда ему исполнилось три, я забеременела снова, не в силах более терпеть. Он помогал мне. Я непрерывно учила его – знак Водолея всё сильнее проявлял себя. Как вода текло в него новое. Он губками впитывал её. С тем же, он был искателен. Изучая прозрачность перевёрнутой воды, он дивился и кругами обходил её. Он показывал и мне – я соглашалась, что это чудо. Гуляя, он обращался мыслями вовне – я примирилась с этим. Лингвиники чуть стеснялись его – я проясняла его юностью, сама же обманывая себя. Я расспрашивала его сны – он правдиво признавался в них. Я опасалась, что могло быть иначе. Другим он не приоткрывался, сам же просил этого. Просил и меня – я непритворно приотворилась перед ним. Ещё не муж, он властно проступил меня. Испытанное влекло – его взгляд колосился во снах. Мои плерены привлекли его – рифмами он был отчётлив и строг. Непонимание тревожило меня – внешне же я баловала его. Родившуюся девочку он обожал, сам убаюкивая её. Я же ожидала двойню. Он оказался правее – правое преобладало в нём. Эта асимметричность была резка – лингвиники дивились ей. Вспоминая его отца, я не находила оной – то был всесильный муж, терианец. Я понимала через Водолея – в воде отражался он. Рано узнал он и мои этере – до глубины нырнул в них. Оттенки виделись ему – избавленный от поверхности, он отличался объятием – погружаясь, он не сливался. Всюдуподобный водам, он выражал взрослое – внутри же оставался ребёнком. Я принимала его – наивность дивила меня. Я радовалась. С детьми он не играл, избирая взрослых. Из игр же выходил победами. Я гордилась им.

Зная мужчин наедине, я поняла, как мало знаю их. Меня тянуло к нему – его взгляд был нов. Существующее довлело над ним – мне же казалось вторичным. Из Небывшего его увлекли числа – мало зная их, я принялась, желая быть во всём равной ему. Числа оказались сложны – лишь сильным понятны они. Я примирилась. Отвлечённая новыми родами, я много была одна – отвыкшая, я возвращалась к книгам. Иначе ныне выглядели они. Я принялась рисовать свежее – утром получалось лучше. Сравнивая его с другими, я видела его первым. Обманчивости же женщин опасалась – его простодушие видела каждая. Ревнивая, я с тяжестью отпускала его к ним. Они плели из него верёвки. Ночами я много думала об этом. Постепенно я утихомирилась, приняв как должное. Сама же стремилась опережать их. Закрывшийся, он выражался словами. Слова довлели над ним. Я потакала. Доныне я замечаю это.

Вникая в продуманное, охватывая его и частями, и целиком, я вновь отправляюсь туда. И вспоминается мне тот, целительный день ранней осени, случившийся многие годы позади. Снова не понимаю – как не ждала его, как укрыла, позабыв важнейшее, – Возникшая вернула меня к себе. Вновь вспомнила я об открытом рано сдвоении – оное не могло не сыграть во мне. Облюбованное мужчинами, оно несло много больше, водворяясь и возвышая себя. Переданное мне от матери, оно воцарилось во мне вседневно – слыша его, слыша ежей викою, я вышагиваю по тропе, мне должной. Книги же, часть её, отмечают собой перекрёстки. Видя же проступающее возвращение, в сдвоении моих дочерей, я отселе не дивлюсь и ему – в характерах их отпечатано оно. Лишь старшая ещё не слышит его, младшие же пошли по моим стопам – и мужчинам столь же и любы. Сдвоение наше выразительно – полнокровно выражает оно нас. Ингвиники, мы непокорны кажущемуся и явственно-вселенны. Сели же наши нам и понятны – одною рукой приоткрываем мы их другим, второю же – прикрываем. Их руки служат нам продолжением, перечиная нас. В волосах же прячутся бабочки – ровесницы наши. Морские, они непрерывно варьируют. Вариациями мы арфы, лютни же наши носовые. Поясом мы… Красавицы писаные. Шестеро девочек, несчётны мы продолжениями. Число их тридцатишестикратно. Так мой сын любит говорить. Пересказуя, сказанное, я примечаю…

Карна

Черы были правы. Дорожка, бежавшая по лугу, заросла, и возвратить её извилистую сумбурность стало непосильным. Мы решили проследовать за облаком, неспешно парившим над нами – кто поймёт? Мне оно напомнило бесплотный трон. Шагая, мы отклоняли высокие рохи и мяли пуговку – наши ноги избегали влажности почвы, шурая на весь луг. Держась за пояс следующего, мы изображали Арокараву – получалось с переменным успехом. Словно балабол слышался голос позади, прошелестела стрекоза. Я приметила муравья на пояснице Ахарины – муравей приметил меня в ответ и поспешил к моим пальчикам. Мгновение я сомневалась – спустя миг он засеменил в направлении моего плеча. На пояснице Ахарины скитался уже следующий весомый гость. Я представила, как потешаются позади – судя по голосам, моя спина представляла прелестную мозу. Покрытая крошечными пятнышками и крапинками, она составила приют для ос – судя по смеху, их было не меньше трёх. Я покачала плечами – жужжание усилилось. Расслабившись, я прикоснулась к салкинам и положила руку себе на плечо. Другое моё плечо уже ощущало прикосновение ладони. Шагая, я без конца гадала, кто бы это мог быть? Прикосновение выглядело девичьим, но меня неуловимо смущало. Оборачиваться же не разрешалось и касаться рукой тоже – я решила, что это она.