Страница 11 из 21
То, что Хаксли продолжал интересоваться Русской революцией, подтверждает тот факт, что в 1920 г. он начал писать пьесу о Гражданской войне в России. Рабочим названием было «Красное и белое» (Red and White)[34]. В письме к Арнольду Беннету Хаксли сообщает о том, как продвигается работа над «большевистской мелодрамой», и лишь затем, словно вскользь, замечает: «Моя жена только что родила мне сына»[35]. Пьеса о большевиках, очевидно, представлялась ему вещью куда более значительной, чем факт продолжения его собственного знаменитого рода. Работа над пьесой так и не была завершена. Вскоре Хаксли переключился на другое занятие: совместно с писателем Льюисом Гилгудом он принялся сочинять киносценарий о Гражданской войне в России. Впоследствии Хаксли отступился и от этой работы. Что до Гилгуда, то он написал на эту тему повесть «Красная земля» (Red Soil), опубликованную в 1926 г.[36].
Что Олдос Хаксли думал об истоках Русской революции, о ее смысле и целях? В отличие от своего брата, известного биолога Джулиана, и близкого приятеля Бертрана Рассела, он никогда не был в Советской России. Его оценки, следовательно, зависели, в частности, от того, что писатель слышал от очевидцев и того, что он читал. Надо заметить, что любой род источников представлялся ему одинаково ценным – будь то газетная заметка, свидетельство очевидца, политологический трактат или художественное высказывание на тему Революции. Так, он не мог пропустить опубликованную в 1920 г. книгу Бертрана Рассела «Практика и теория большевизма» (The Practice and Theory of Bolshevism), на первых страницах которой автор заявляет, что верит в необходимость коммунизма для мира, что «дерзновенная попытка» большевиков заслуживает не только восхищения, но и благодарности прогрессивного человечества. Однако далее Рассел переходит к рассуждениям о хрупкости цивилизации и, следовательно, об опасности революционного насилия, тем более такого масштабного, как то, что непременно будет сопровождать мировую революцию:
Те, кто осознают, сколь разрушительна была последняя война, осознают размеры опустошения и обнищания, снижения уровня цивилизованности на огромных территориях, общего роста ненависти и дикости, разгула звериных инстинктов, обуздываемых в мирное время; те, кто помнят все это, не решатся навлечь на себя ужасы невообразимо большего масштаба, даже если они твердо убеждены, что коммунизм сам по себе очень желателен[37].
Любопытны характеристики видных большевиков, которые Рассел дал в своей книге по следам личных встреч с ними в России. Так, например, Троцкий произвел на него большее впечатление по сравнению с Лениным (с Троцким Рассел беседовал фактически tete-a-tete). Говоря о его личном обаянии, искрящемся уме, жизнерадостности и чувстве юмора, Рассел все же замечает, что тщеславие Троцкого «даже больше, чем его любовь к власти, – это тот сорт тщеславия, который скорее можно встретить у художника или актера. Подчас приходит в голову сравнение с Наполеоном» (курсив мой. – И. Г.)[38]. Именно эта характеристика, вычитанная Олдосом Хаксли у Рассела, скорее всего, привела к появлению такого персонажа в «Дивном новом мире», как Полли Троцкая. (В первом рукописном варианте ее звали Ленина Троцкая)[39].
В 1920 г. в Лондоне отдельным изданием выходит перевод поэмы Блока «Двенадцать» в оформлении Михаила Ларионова[40]. Хаксли посвящает «Двенадцати» небольшую заметку (столбец) в «Атенеуме», где признается, что не может оценить собственно поэтической стороны этого произведения в представленном английскому читателю переводе[41]. Отнюдь не поэтические качества блоковского текста составляют предмет разговора. Возможно, такая сбитая оптика объясняется недостатками английского перевода.
В первом же абзаце рецензии Хаксли опровергает тезис Бекхофера, переводчика и автора предисловия: Блоку лучше, чем Горькому, удалось передать импульс революции, характер тех сил, что привели к тому, что большевизм стал всемирным движением и приобрел тысячи сторонников во всем мире. На это Хаксли заявляет: «Ничего подобного – этого-то Александр Блок и не сделал. Он не дает нам заглянуть в души и умы тех, кто творил революцию, равно как и в души и умы тех энтузиастов, кого революционеры сделали своим орудием» (Bolshevism). Более того, по мнению Хаксли, Блок ограничивается лишь изображением убожества большевизма (the squalor of Bolshevism), не предлагая объяснения «тех импульсов и страстей, которые сделали Революцию всемирной». В заключительном пассаже Хаксли выносит вердикт:
Блок не сообщает нам почти ничего такого, чего бы мы не могли узнать из газет. Разочаровывает то, что поэт слишком мало рассказывает о психологии революционеров. В большевизме есть нечто большее, чем тупое зверство двенадцати красных патрульных. Хотелось бы получить более внятное объяснение как успеха, так и провала русской революции (Bolshevism).
В «Записке о “Двенадцати”»Блок возражает именно против такой политизированной интерпретации: «<…> Те, кто видят в «Двенадцати» политическое произведение, или очень далеки от искусства, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, будь они враги или друзья моей поэмы»[42]. Действительно, при первом прочтении рецензия Хаксли удивляет наивностью его читательских ожиданий. Думается, мы здесь имеем дело с изначально неверной презумпцией. Скорее всего, Хаксли полагал, что «Двенадцать» Блока – образец дидактической поэзии, которая и в самом деле может представлять на суд читателей ответы на вопросы политической теории и практики. Еще со времен обучения в Оксфорде Хаксли интересовался «дидактическими» поэтами, в частности, английскими авторами XVIII в.: Сэмюэлем Боуденом, Джоном Филипсом, Джоном Дайером, Джеймсом Грейнджером и Джоном Армстронгом. Превыше других дидактических поэтов Хаксли ставил знаменитого елизаветинца Фулка Гревилла (1554–1628).
В начале 1920-х Хаксли одной из задач нового искусства, и в частности, поэзии, провозгласил освоение новых тематических территорий[43]. Таковой ему виделась и территория актуальной политики. В этом случае нас не должен удивлять тот факт, что он искал «объяснение» в поэтическом тексте, который меньше всего преследовал подобную цель. Однако Хаксли надеялся, что чужой поэтический текст справится и с «объяснительной» задачей лучше, чем, скажем, документальная проза.
В рецензии на перевод «Двенадцати» говорится о «двух намеках» (the two hints) Блока, содержащихся в поэме. «Намеки» касаются природы Революции. Наблюдения Хаксли, о которых пойдет речь ниже, могут показаться весьма поверхностными. Однако, как я надеюсь доказать, при более внимательном рассмотрении его мысли оказываются неожиданно глубокими и точными. Несмотря на невысокую оценку «Двенадцати», Хаксли умудрился вычитать в этом произведении мессианские смыслы, увидеть истоки Революции как трагедии.
Первое свойство Русской революции, на которое, с точки зрения Хаксли, «намекает» Блок – это тоска или скука (dullness, e
34
См. Примечание к письму № 166 в: Letters. Р. 183.
35
Ibid. Р. 184.
36
Gielgud L. Е. Red Soil. London, Fakenham and Reading: Wyman & Sons, 1926.
37
Рассел Б. Практика и теория большевизма. С. 86.
38
Там же. С. 24.
39
Лучшее исследование имен в романе Хаксли принадлежит Джерому Мекьеру. См.: Meckier J. Onomastic Satire: Names and Naming in Brave New World // Aldous Huxley: Modern Satirical Novelist of Ideas: A Collection of Essays / Ed. Peter E. Firchow and Bernfried Nugel. Berlin: LIT Verlag, 2006. P. 185–224.
40
Blok A. The Twelve / Trans, and Introduction С. E. Bechhofen With illustrations and cover design by Michael Larionov. London: Chatto & Windus, 1920. Позднее, в критическом обзоре, написанном в 1922 г., Хаксли высоко оценил театральные декорации М. Ларионова, назвав их «по-настоящему грандиозными произведениями» (“the really grandiose creations”). См. Huxley A. The Cry for a Messiah in the Arts // CE. Vol. I. P. 30.
41
Huxley A. Bolshevism // The Athenaeum. 3 Dec. 1920. P. 757. (Далее – Bolshevism). О других переводах этой поэмы Блока на английский язык см. в Encyclopedia of Literary Translation Into English: A-L. Chicago (111.): Fitzroy Dearborn, 2000. P 160–161. Кроме того, по сведениям английского блоковеда Аврил Паймен, лондонская «Таймс» еще раньше напечатала первый английский перевод под заголовком “A Bolshevik poem”. См.: Рутап A. The Last Romantic // Russian Life. Nov/Dec. 2000. Vol. 43. Issue 6. P 35. http: //www. russianlife.com/pdf/blok.pdf
42
Блок А. Записка о «Двенадцати», 1920 // Блок А. Поли. собр. соч.: в 8 т. / Под. ред. В. Н. Орлова. М.: Худож. лит., 1960–1963. Т. III. С. 474.
43
См., например, статью «Тематика поэзии» (1923): Huxley A. Subject Matter of Poetry // CE. Vol. 1. P. 66–70.
44
«Ох ты, горе-горькое! / Скука скучная, / Смертная! / Ужь я времячко / Проведу, проведу… / Ужь я темячко / Почешу, почешу… / Ужь я семячки / Полущу, полущу… / Ужь я ножичком / Полосну, полосну!.. «