Путь домой

Когда люди закрыли дверцу своего грузовичка, звуки мяуканья моих братиков и сестричек – котят сразу же прекратились, а потом грузовичок уехал, оставив в воздухе только слабые следы запаха моей кошачьей семьи. Я было начала гадать, когда я увижу их опять, но у меня не было времени долго размышлять над тем, что нас так странно разделили – мои братики и сестрички отправились в одну сторону, наша Мама-Кошка в другую, а я в третью. Потому что вокруг было так много новых запахов и картин, что у меня от них голова шла кругом. Когда человек принес меня в место, которое я скоро научусь считать своим домом, я почуяла запахи еды, пыли, каких-то химикатов и запах женщины. Он поставил меня на пол, и я ощутила под своими лапами приятную мягкость ковра. Когда мужчина перешел в другое место комнаты, я побежала за ним, и, когда он согнул ноги и сел, чтобы побыть рядом со мной, я прыгнула ему на колени.

Я чувствовала нарастающую в нем тревогу, это было что-то на его коже – так же напрягалась и Мама-Кошка, когда чуяла приближение людей.

– Лукас? – Это был голос женщины. Мысленно я соединила этот голос с ее запахом, наслоившимся на всех предметах, которые находились в комнате.

– Примет, мамуль.

Женщина вошла в комнату и остановилась. Я подбежала к ней, виляя хвостом. Мне хотелось облизать ее руки.

– Что это? – Ее глаза расширились, рот открылся.

– Это щенок.

Она опустилась на колени и протянула ко мне руки, и я бросилась к ним и, перевернувшись на спинку, прикусила ее пальцы.

– Лукас, я и так вижу, что это щенок. Но что он тут делает?

– Это не он, а она.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Из приюта для животных прислали людей, чтобы забрать туда оставшихся кошек. Во всяком случае, большую их часть. Там, под домом, оказались маленькие котята, и среди них был этот щенок, – ответил Лукас.

– И ты принес ее домой, потому что…

Он подошел к нам и сел на корточки рядом с женщиной, и теперь меня касались уже два человеческих существа!

– Потому что взгляни на нее. Кто-то бросил ее на произвол судьбы, и она каким-то образом попала в тот подпол и могла умереть там от голода.

– Но ты не можешь держать у себя собаку, Лукас.

Страх, который испытывал до этого мужчина, вмиг прошел, и я смутно поняла, что теперь в нем поднимается какое-то другое чувство. Его тело напряглось еще больше, лицо стало жестким.

– Я так и знал, что ты это скажешь.

– Конечно, скажу. Мы и так едва сводим концы с концами, Лукас. А тебе известно, как дорого обходится содержание собаки? Все эти счета от ветеринара и расходы на собачий корм – очень скоро набежит весьма кругленькая сумма.

– Я прошел еще одно собеседование в Администрации по делам ветеранов, и мне сказали, что доктор Ганн непременно одобрит мою кандидатуру, ведь я теперь всех там знаю. Так что у меня будет работа и появится достаточно денег.

Его руки гладили меня, и я почувствовала, что расслабляюсь и скоро задремлю.

– Вопрос не только в деньгах. Мы с тобой уже говорили на эту тему. Я просто хочу, чтобы ты полностью сосредоточился на своем поступлении на медицинский факультет.

– Я и так много занимаюсь! – Его голос зазвучал резко, и я сразу же забыла обо всей своей усталости. – Может быть, тебя не устраивают мои оценки? Если дело в этом, давай обсудим.

– Конечно же, дело не в этом. При чем тут твои оценки? То, что ты можешь нести на своих плечах такое бремя и все равно неизменно получать четыре балла из четырех возможных – по-моему, это просто поразительно.

– Тогда в чем же дело: в том, что ты не желаешь, чтобы я завел собаку, или в том, что тебе не хочется, чтобы я принял такое важное решение сам?

Меня встревожил его тон. Я ткнулась носом в его руку, надеясь, что он поиграет со мной и забудет о том, что его расстроило.

Последовала долгая пауза.

– Ну хорошо. Знаешь, я просто все время забываю, что тебе уже двадцать четыре года. И слишком легко возвращаюсь к тем отношениям между матерью и сыном, которые у нас были всегда.

– Вот именно – были всегда. – Его голос прозвучал как-то безжизненно, почти не выражал никаких эмоций.

Последовала еще одна пауза.

– Да, если не считать большей части твоих детских лет. Ты прав, – грустно сказала она.

– Прости. Не знаю, почему я об этом вспомнил. Я не хотел тебя обидеть.

– Нет, нет, ты совершенно прав. И мы можем говорить об этом так часто, как тебе будет нужно, и я всегда буду с тобой соглашаться, потому что за свою жизнь я приняла уйму неверных решений и многие из них были связаны с тем, что я оставила тебя и уехала. Но теперь я стараюсь загладить свою вину.

– Я знаю, мамуля.

– Ты прав насчет щенка. Просто моим первым побуждением было отнестись к этому так, словно ты все еще подросток, а не взрослый мужчина. Но давай подумаем об этом вместе, Лукас. По условиям договора аренды нашей квартиры в доме нельзя держать никаких животных.

– А кто об этом узнает? Наверное, единственное преимущество того, что мы живем в квартире, которую все в нашем доме считают самой паршивой, – это то, что ее дверь выходит на улицу, а не во двор. Я стану выносить щенка на улицу на руках, и к тому времени, когда я буду ставить ее на землю, никто из нашего жилого комплекса уже не сможет определить, где я живу. Я никогда не буду выпускать ее во двор, и она все время будет на поводке. – Мужчина перевернул меня на спинку и поцеловал в животик.

– Но у тебя еще никогда не было собственной собаки. Это большая ответственность.

Мужчина ничего не ответил, а просто продолжил тыкаться носом в мой животик. И тогда женщина рассмеялась, весело, беззаботно.

– Пожалуй, в чем ты совершенно не нуждаешься, так это в моих нравоучениях о том, как быть ответственным.

За следующие несколько дней я приспособилась к моей новой чудесной жизни. Женщину, как я скоро узнала, звали Мамуля, а мужчину – Лукас. – Хочешь лакомство, Белла? Лакомство?

Я смотрела на Лукаса, чувствуя, что он чего-то от меня ждет, но не понимала, чего именно. Тогда он вынул руку из кармана, дал мне маленький кусочек мяса, и на мой язык обрушилась целая лавина восхитительных ощущений.

Лакомство! Скоро это стало моим самым любимым словом.

Я спала вместе с Лукасом среди мягких одеял, которые я немного порвала, прежде чем понять, как это его огорчает. Лежать рядом с ним было еще приятнее, чем под боком у Мамы-Кошки. Иногда я осторожно брала его пальцы в рот, когда он спал, не для того, чтобы укусить, а для нежного-нежного прикусывания, исполненного такой любви, что у меня даже начинала слегка ныть нижняя челюсть.

Он называл меня Белла. Несколько раз в день Лукас брал в руки поводок, как он называл ту штуку, которая со щелчком пристегивалась к «ошейнику». Он использовал этот поводок, чтобы тащить меня на нем в ту сторону, куда ему хотелось идти. Поначалу я ненавидела эту штуку, потому что никак не могла уразуметь, почему меня тянут за шею в одну сторону в то время, когда я чую запахи множества чудесных вещей, идущие с другой. Но потом я поняла, что когда Лукас снимает поводок с крючка рядом с дверью, это значит, что мы с ним сейчас пойдем «гулять», а мне это так нравилось! А еще я очень любила, когда мы возвращались домой и дома была Мамуля, я бежала к ней, чтобы она меня потискала, любила, когда Лукас наполнял мою миску кормом, садился, чтобы я могла поиграть с его ногами.

Еще я любила бороться с ним и то, как он сажал меня к себе на колени. Я любила его самого. Лукас был центром моего мира, и всегда, когда мои глаза были открыты, а нос ощущал запахи, я стремилась к нему. И каждый день приносил мне новые радости, и я училась новым играм с моим Лукасом, моим человеком.

– Белла, ты самый лучший щенок на свете, – часто говорил он мне, целуя.

Мое имя было Белла, и скоро я стала мысленно называть себя именно так: Белла.

По крайней мере, один раз в день мы ходили к моему прежнему логову. Там было несколько стоящих в ряд домов, в которых не было людей, но только в одном из них обитали кошки. Дома были обнесены забором из проволочной сетки, но Лукас всякий раз оттягивал сетку от столба, к которой она была прикреплена, и мы подходили к логову.