За гранью

Трэвис поспешно схватил шкатулку и вскочил на ноги. Им вновь овладела паника; Одно дело попивать кофеек - или как там его? - и вести обстоятельную беседу с Фолкеном, и совсем другое - двинуться вместе с ним неведомо куда. В конце концов, рекламный щит выбросил его именно на этот горный склон, и если он сейчас отправится бродяжничать по чужому, незнакомому миру, бог весть, сумеет ли он отыскать это место снова?

- Погоди минутку, Фолкен, - поспешно заговорил Уайлдер. - Ты ведь так и не ответил на мой последний вопрос. На кой хрен меня сюда занесло? А заодно скажи, если знаешь, как мне вернуться домой?

Бард печально покачал головой.

- Прости, друг Трэвис, но из уст моих ответа дождешься ты, боюсь, увы, не скоро. Но ежели ты, отбросивши сомненья, пойдешь со мною, то в пути, надеюсь, отыщем вместе ключ мы от загадки. Ты можешь верить мне или не верить, но мнится мне, однако, не случайно с тобою встретились мы в этой глухомани.

Паника сменилась недоумением.

- О чем это ты, Фолкен? - удивленно спросил Уайлдер. Взгляд барда затуманился.

- Судьбы богиня, дав обет безбрачья, и день, и ночь за прялкою сидит, следя за тем, чтоб втуне не пропал пусть самый крошечный обрывок ее пряжи. Любой огрех она пускает в дело, порой такие выводя хитросплетенья, что в узелке единственном сокрыты деяния и участь миллионов. - Легкая усмешка заиграла на губах Фолкена. - Держи глаза открытыми, мой друг, и мы с тобой, ручаюсь, все узнаем!

С этими словами он повернулся и зашагал вниз по склону, уверенно пробираясь между стволами. Трэвис уставился ему вслед. Что делать? Как поступить? В глубине души он понимал, что выбора у него нет, но какое-то мальчишеское упрямство мешало ему безоговорочно признать этот неоспоримый факт. Жизнь снова заставляла его подчиниться обстоятельствам и плыть по течению. Именно это и бесило Трэвиса, заставляя сопротивляться до последнего. В конце концов он все же сдался, сунул руки в карманы и с угрюмым видом поплелся вслед за Фолкеном.

23

Весь день Трэвис тащился по пятам за Фолкеном сквозь дебри окутанной ледяным безмолвием Зимней Пущи.

Его одолевало великое множество вопросов. Как далеко до Кельсиора? Что это за люди, с которыми собирался повидаться бард? И сможет ли кто-нибудь из них помочь ему найти дорогу домой? Увы, ему так и не представилось случая узнать ответ хотя бы на один. Фолкен задал такой темп, что Трэвис едва успевал угнаться за ним по усеянной корнями и кочками мерзлой почве. Пыхтя и задыхаясь, карабкался он по кручам, скатывался, спотыкаясь, в заметенные снегом лощины и овраги. Несмотря на свои длинные ноги и преимущество в возрасте, он вынужден был признать, что его спутник оказался куда лучшим ходоком. В продолжение первого дневного перехода лес практически не менялся. Структуру его по-прежнему составляли главным образом не-эспены, перемежающиеся редкими купами не-сосен. Ближе к полудню, однако, Трэвис отметил появление нового вида: вечнозеленого кустарника с голубоватой хвоей, перистые ветви которого усеивают мелкие жемчужного цвета ягоды. Соблюдая последовательность, он решил окрестить его не-можжевельником.

Солнце тем временем поднялось над вершинами деревьев и все выше карабкалось по синему небосводу. Светило здешнего мира, как и все прочее, имело свои отличительные особенности. Оно выглядело крупнее земного солнца, но уступало ему в яркости. Исходящие от него лучи несли достаточно света, но придавали всему своеобразный тусклый оттенок наподобие краске на лаковом покрытии картин кисти мастеров эпохи Возрождения. Трэвис не сразу, но все-таки вспомнил, где и когда ему довелось увидеть нечто похожее. Это случилось несколько лет назад в Кастл-Сити во время частичного солнечного затмения. Луна ненадолго закрыла собой часть солнечного диска, и озаренные солнцем поверхности приобрели благородную окраску старой бронзы. Потускневшее сияние светила как будто состарило разом все вокруг и наложило отпечаток старины даже на абсолютно новые вещи. Точно как в этом мире.

Временами, с гребня очередного холми, Трэвису удавалось разглядеть сквозь редколесье отдаленную горную гряду, протянувшуюся темной полосой через весь горизонт от края и до края. Хотя большая часть неба была безоблачной, над кинжально острыми пиками горной цепи постоянно нависали мрачные грозовые тучи. От этих гор словно исходила некая безымянная угроза, порождающая в душе Уайлдера тягостные предчувствия. Оставалось только радоваться втихомолку, что Фолкен вел его не к ним, а в противоположном направлении.

Ближе к вечеру он разминулся с бардом.

Кряхтя от напряжения, Трэвис преодолел трудный подъем и выбрался на скалистый гребень. Наклонился вперед и оперся руками о колени, переводя дыхание. В животе громко забурчало - от вкусной похлебки, съеденной рано утром у костерка, остались одни воспоминания. Сколько еще, интересно, им предстоит пройти, прежде чем Фолкен соблаговолит сделать привал и - Трэвис очень на это надеялся - сообразит что-нибудь пожрать? Отдышавшись, он поднял голову и поискал глазами фигуру барда, имевшего скверную привычку уходить вперед, не дожидаясь отставшего спутника.

Фолкена нигде не было видно. Трэвис стал растерянно озираться по сторонам, но его окружал один только молчаливый лес без признаков жизни. Разом утратив самообладание, он сложил ладони рупором и отчаянно закричал:

- Э-эй, Фолкен! Фолкен, ты где?!

- Да не ори ты так, дубина! - прошипел прямо ему в ухо чей-то рассерженный голос.

Трэвис едва из кожи вон не выпрыгнул от страха и неожиданности, но вопить перестал. Резко обернувшись, он с несказанным облегчением увидел Фолкена. Физиономия барда выражала хмурое неодобрение. Эхо от крика быстро заглохло, словно завязнув в густой, как патока, сверхъестественной тишине.

- Прости, Фолкен, - прошептал Трэвис, страшась лишний раз потревожить царящее в пуще безмолвие, столь же угнетающее, как то, что некогда окружало маленькую ферму в Иллинойсе, где он родился и вырос.

Ему уже исполнилось тринадцать. Отец день за днем с утра до вечера, как робот из космического телесериала, трудился по хозяйству, словно не замечая, что мать состарилась и поблекла, как выгоревшие полосатые занавески на кухонном окне. Атмосфера в доме накалилась до такой степени, что Трэвис не осмеливался произнести вообще ни слова, не говоря уже о том единственном, которое имело значение. Элис. Теперь, когда ее не стало, а маленький гробик с ее телом поглотила земля, они все молчали и делали вид, будто ее никогда не существовало.