Страница 15 из 262
- Ладно, сойдет, - пробормотала Грейс, отворачиваясь от своего отражения.
Вот только цвет ее кожи был излишне бледным - но тут уж от нее ничего не зависело. Слишком много времени проводила она в залитых светом люминесцентных ламп операционных и слишком мало - под горячим колорадским солнышком. Каждое лето она обещала себе почаще выбираться на природу, зная в глубине души, что не сдержит обещания. Да и к чему тратить время на подобные глупости, если все ее жизненные интересы сосредоточены здесь, в этом здании?
ДЕВУШКА-ПОДРОСТОК ИЗУЧАЕТ МЕДИЦИНУ, - гласил газетный заголовок, - В ПАМЯТЬ О РОДИТЕЛЯХ, КОТОРЫХ ОНА НИКОГДА НЕ ЗНАЛА.
Газетчики обожают душещипательные истории такого рода. Это у них называется "человеческий фактор". У Грейс до сих пор сохранилась вырезка ломкая и пожелтевшая от времени, - засунутая между страниц старого школьного альбома. У нее хватало здорового цинизма, чтобы не держать его при себе, но и выбросить на помойку не позволяли остатки былой сентиментальности. Сопровождавший статью снимок запечатлел долговязую шестнадцатилетнюю девчонку в слишком большом для нее белом лабораторном халате. Ее короткая стрижка выглядела так, будто волосы обрезали скальпелем. Держа в руке человеческий череп, она смотрела прямо в камеру с самым серьезным выражением лица, что не могло, однако, скрыть веселых чертиков, пляшущих в глубине зрачков девичьих глаз. Собственно говоря, веселье было вызвано исключительно тем обстоятельством, что бравшая у Грейс интервью симпатичная репортерша оказалась чрезвычайно впечатлительной особой. Увидев череп, она едва не лишилась чувств. Даже будучи ребенком, Грейс считала подобные проявления слабости не только смешными, но и - что более важно - достойными презрения.
- Итак, моя сладкая, - просюсюкала Коллин Адара из "Денвер пост", продолжая одновременно энергично жевать большой ком жвачки, - ты утверждаешь, что не знала своих родителей, не так ли?
- Не знала, - согласилась Грейс. - Потому что, когда я была еще совсем крошечной, они оба... умерли!
Буквально выкрикнув последнее слово, она для пущего драматического эффекта ткнула черепом чуть ли не в глаза репортерше. Выражение непередаваемого ужаса на лице мисс Адара привело к тому, что толстый слой заботливо наложенной на него косметики осыпался и растрескался, как глина под палящими лучами полуденного солнца. Пускай это была маленькая победа, но в то время Грейс ею очень гордилась. Тогда она еще официально числилась приютской воспитанницей, и визит журналистки пришелся на тот бесконечно долгий пятилетний период в ее жизни, который она мысленно окрестила игрой в "передай сиротку". Это были нелегкие годы, и любой самый незначительный эпизод, когда ей удавалось взять верх, служил для нее немалым психологическим подспорьем.
Как и следовало ожидать, мисс Адара все безнадежно переврала в вышедшей наконец статье. Отнюдь не тени безвременно ушедших родителей побуждали Грейс двигаться вперед по выбранному пути, а напротив - кое-что очень даже живое.
Она грызла предварительный медицинский курс в Колорадском университете с яростным самозабвением, что позволило ей выдержать конкурс в престижный медицинский колледж при университете Дюка. Загрузив нехитрые пожитки в багажник своего подержанного серого "мустанга", она сменила сухой и солнечный климат Колорадо на влажные тенистые субтропики Северной Каролины. Впервые попав на юг, Грейс, привыкшая к более суровой природной зоне на западе страны, была потрясена буйной пышностью здешней природы. Повсюду кипела жизнь. Ее проявления можно было встретить в вымахивающих до гигантских размеров рододендронах, побегах кизила и величавых соснах, покрытых ворсистыми мхами. Камни, почва, вода в ручьях и реках - все буквально кишело живностью. Даже ее убогая квартирка в старом доме георгианской эпохи с высокими потолками и рассохшимися деревянными половицами, казалось, тоже живет, растет и дышит. И не только из-за сверчков или неистребимой плесени в ванной комнате, которую Грейс тут же окрестила террариумом. Душными августовскими ночами, когда она лежала без сна обнаженной под скрипучим металлическим вентилятором, деревянные стены вместе с нею точно так же потели и вздыхали, страдая от невыносимой жары.
За четыре года, проведенных в медицинском колледже, Грейс Беккетт проявила необыкновенное рвение и тягу к знаниям, повергавшие профессоров как в беспокойство за ее рассудок, так и в восхищение ее феноменальным трудолюбием. В то время как другие студенты на занятиях по анатомии нехотя и с подчеркнутой брезгливостью ковырялись в человеческих трупах, Грейс с интенсивностью крота вгрызалась в каждое мертвое тело, полная решимости постичь суть назначения каждой косточки, мышцы, сухожилия и соединяющей их нервной ткани. Это занятие настолько поглощало девушку, что один из преподавателей как-то в шутку назвал ее Микеланджело. Она лишь усмехнулась в ответ, не разжимая губ и не прекращая дисеекцию. Курс она, правда, окончила не первой, а только одиннадцатой в своем потоке. Чтобы подняться выше, необходимо было, помимо чисто академических успехов, проявить и другие качества: общительность, дружелюбие, актерские способности. И ни в коем случае не демонстрировать столь явно свое превосходство в интеллектуальном плане. Разумеется, далеко не все медицинские специальности требуют от врача умения произвести впечатление на пациента. Поэтому доктор Джейсон Бриггс, куратор Грейс, прочивший ей большое будущее, был неприятно разочарован, когда она объявила о своем решительном отказе от заманчивого предложения специализироваться в интернатуре по радиологии. Получить подобное приглашение было бы пределом мечтаний для любого студента-медика, рассчитывающего на успешную карьеру, общественное признание и членство в престижном загородном клубе. Когда же достопочтенный профессор узнал, что она согласилась занять пост врача в отделении экстренной помощи заурядного госпиталя, он пришел в ярость и без обиняков заявил, что она совершает глупейшую ошибку. Согласно кивая, Грейс молча выслушала все упреки куратора, но в тот же вечер снова собрала пожитки, с легкостью уместившиеся в багажник ее постаревшего "мустанга", и отбыла в Колорадо. Прощаться ей было особенно не с кем: настоящих друзей за четыре года обучения она так и не завела, а сверчки за стенкой ей уже порядком надоели.