Журавль в ладонях

— Там конфиденциальная информация…

— Я вас умоляю. Кто в здравом уме станет это читать? — закатил глаза Сергей. — Спорю, даже если он заскучает, предпочтет открыть не папки, а какого-нибудь набившего оскомину Чейза.

Я хотела отказаться, правда хотела, но слишком верила в Гордеева, который уже довел сына до армии, а меня — до водительских прав. И не стала портить отношения с потенциальным будущим руководством «ГорЭншуранс» еще на подлете. В общем, взяла и сказала «хорошо». Мне даже в голову не могло прийти, что это станет началом чего-то.

Добравшись до Дворцовой набережной, мы обнаружили, что очередь практически подошла, что было весьма к месту. Для майского Петербурга погода была почти чудесной, но Нева нас не пожалела, и из-за ветра я замерзла в момент. Оглядев длинный хвост очереди позади, я мысленно окрестила людей безумцами. Заскучать мне, однако, не дали. Новийский составил целый список всего, что нужно делать, и что делать не рекомендуется. Первые залы он собирался пробежать чуть не бегом, и ни в коем случае не отставать, ибо иначе ни за что не найдемся. Именно тогда я поняла, что у каждой картины мы будем зависать на века. А ведь моя любовь к искусству была так скромна…

Как только мы прошли контролеров, Новийский подставил мне локоть, предлагая взяться. Я как представила себя бегающей под ручку с разведенным политиком, так чуть не расхохоталась в голос, но день уже был настолько странным, что очередная дерзость потонула в общем шквале. Я знала, что это просто жест вежливости и попытка не потеряться в толпе, но было очень некомфортно.

По дороге в «дальние залы», куда мы вынуждены были добираться чуть ли не бегом, Новийский рассказывал мне об экспозициях. Даже пытался оправдать свое невнимание к части коллекции Эрмитажа, рассказывал о командировке в Москву и последнем визите в Третьяковскую галерею, а потом спросил, была ли там я. Пришлось признаться, что я ни разу не была в столице, да и Петербург покидала всего пару раз. Новийский очень удивился. Кажется, ему и в голову не приходило, что такое возможно.

Кстати, нехватка эрудиции, вызванная, в первую очередь, финансовыми ограничениями, явилась одной из причин, по которым я не стала искать работу по специальности — журналистике. Забывшись, я зачем-то рассказала и об этом. Тогда Сергей пожал плечами и сказал, что нет ничего более наживного, чем кругозор. Посоветовал больше общаться с Гордеевым, который пусть и сухарь, но человек очень образованный. Представив, как я бы пристала к начальнику с вопросами о Рубенсе, я чуть не расхохоталась в голос, но покивала.

Когда мы пробежали все, что Сергей счел в достаточной мере освоенным, у меня дико кололо в боку. Но от присутствующих я не отличалась. Все добравшие до конца экспозиции посетители выглядели так, будто готовы упасть и выбираться из Эрмитажа уже ползком. И когда Новийский, полюбовавшись моим страдальческим выражением лица, предложил присесть, меня загрызла совесть. Тем, кто преодолел все залы, стулья были нужнее. Тогда Новийский предложил постоять около лучшей картины в зале.

— Не думаю, что хотела бы иметь в своем доме нечто подобное, — пожала я, разглядывая очередной выполненный в коричнево-золотой гамме портрет, на мой скромный вкус ничем не отличающийся от остальных. — Либо нужно иметь жилище, где стены обиты деревянными панелями, зеркала установлены в резные рамы ручной работы, а в библиотеке десяток стеллажей под самый потолок и еще огромный глобус на ножках.

— Да, — кивнул Новийский, заложив руки за спину. — Согласен, предметы роскоши обязывают, но этого мало. Иметь в доме чужой портрет не каждый согласится. Я бы тоже не хотел.

— Значит, против собственного не возражаете? — прицепилась я к словам.

— Почему нет? — с энтузиазмом спросил он.

— Увековеченная история семьи на полотнах размером с этаж. Что это за грех? Гордыня?

— Именно, — хмыкнул Сергей. — Но разве не она двигает нас вперед? Лень создает функциональное, а гордыня — прекрасное. Создать нечто потрясающее и назвать своим именем мечтает каждый. Не отрицайте.

— И именно из этого разряда «ГорЭншуранс».

В тот миг портрет был окончательно позабыт, а Новийский испытующе уставился на меня.

— Только не говорите, что вы пришли сюда по приказу Гордеева, чтобы переубедить.

— Ч-что? — несколько опешила я. — Вы сами меня позвали…

— Верно, но он же хитрый черт, кого угодно подговорит и обманет. А вас это еще и восхищает.

— Гордеев меня не восхищает, — покачала я головой.

— Еще как, — не согласился Новийский.

— Нет! — резко отозвалась и, осознав промашку, отвернулась. — Этот человек разрушил отношения со своей семьей и остался в полном одиночестве, но так и не признал свою неправоту. Он заслуживает жалости, а не восхищения.

Повисло молчание. Я упорно не смотрела на собеседника, пытаясь сделать вид, что рассматриваю картину. Однако мне помешали: какой-то особенно дотошный посетитель загородил ее спиной и наклонился ближе, чуть не ткнувшись носом в раму. И только он, старчески шаркая, отошел, набежала толпа судорожно хватавшихся за фотоаппараты китайцев.

— От Ивана есть новости? — нарушил молчание Сергей. — Если не ошибаюсь, он должен в скором времени вернуться.

— Но не вернется. Даже он сам не знает, когда это теперь случится.

— Думаете, Гордеев вызвал меня поэтому?

Я понятия не имела, сколько было известно Новинскому о нас с Ванькой. Иногда достаточно было шагнуть в лифт, чтобы узнать все офисные сплетни. Ну или Гордеев мог правдиво объяснить Сергею мое отсутствие в те выходные, когда мы поехали кататься на лыжах. Как бы то ни было, я не стала даже намекать на какие- либо отношения с Иваном. Его они не касались. Вместо этого повернулась к Сергею, взглянула на него и предельно честно сказала:

— Я тоже думаю, что Гордеев заставит меня играть против вас, принуждая согласиться на должность заместителя «ГорЭншуранс». Но еще я думаю, что вы поступили правильно, отказавшись. Уверена, что в скором времени меня пошлют ставить вам палки в колеса. Я люблю в своей работе все, кроме вот этой части, поэтому не буду отказываться. Если не хотите настоящих неприятностей, подыграйте.

Губы Новийского дрогнули в едва заметной усмешке. Не сказав ни слова, он жестом предложил мне двигаться дальше. Я даже немного расстроилась, решив, что мой благородный порыв не оценили.

Глава 2

Если бы после прогулки по Эрмитажу меня заставили давать показания в суде, обязательно задали бы два проясняющих ситуацию вопроса: почему я пошла смотреть экспозицию с едва знакомым мужчиной и как часто занимаюсь подобными вещами в принципе. Потому что это является нехарактерным поведением. Во всяком случае для меня. Зная Новийского, я не исключала, что ему не составляло труда пригласить кого-нибудь в музей, напоить кофе или подвезти до дома. Но сама-то я так поступать не привыкла. Так зачем согласилась? Из карьерных соображений? Потому что было скучно и одиноко? Или, может, хотела поделить напополам свою депрессию, раз каждый из нас с Сергеем столкнулся с личными проблемами? Я не знала ответа на свой вопрос, и поэтому скрыла от Поны факт прогулки. Сказала, что провела выходные очень скучно. И почувствовала себя отвратительно, когда сестра начала извиняться за то, что обрекла меня на вынужденное одиночество.

Забирать документы из будки охранника с утра пораньше было не более приятно. Тот, который взял бумаги на хранение, был из числа моих любимчиков, а вот его коллега, заступивший на смену дружелюбием не блистал. За неподобающее обращение с архиважной информацией я получила полноценную выволочку, а еще обещание в следующий раз «настучать» Гордееву. В общем, Эрмитаж при всем своем очаровании даром не прошел!

И тем не менее жалеть не получалось, потому что после разговоров о Ваньке, хитром начальнике и наших сложных взаимоотношениях, Новийский провел мне блестящую экскурсию по музею. Остальным литературным жанрам он, по собственному признанию, предпочитал биографии. Оттого мог рассказать много интересного о создателях полотен и скульптур как о живых людях со своими слабостями и прегрешениями. Мне это было куда интереснее техники мазков. От некоторых подробностей я даже заливалась краской и смеялась так громко, что смотрители начинали недовольно шипеть. Тогда Сергей очень достоверно раскаивался и обещал, что шуметь мы больше не станем. Но ему явно нравилось меня подначивать. Впрочем, я бы на его месте тоже стала. Да вот только было нечем.