Последний костер

Охотник подошёл к своей лодке и бросил на карабин телогрейку, – неизвестно кто едет. Правда, документы на оружие у него были в порядке, но, как говорится, – бережёного Бог бережёт.

Когда лодка подошла ближе, он узнал её, – Петровича лодка-то. Петрович тоже штатником работает, а летом тоже рыбачит. Только рыбачит-то он совсем на другой реке. Встречаются они лишь в промхозе, Юра не был ни разу на участке у Петровича, да и тот сюда никогда не ездил.

Лодка шаркнулась о песок, мотор заглох. Люди были незнакомые, в руках у переднего двустволка. Не поздоровались. Это насторожило, но уже просто машинально Юра спросил:

– А где Петрович?

– А ты здесь с кем? – вопросом ответил передний.

– Я один, с собакой вон, – кивнул в сторону Юра.

– Это хорошо, что один, греха меньше будет, а оружие есть?

– Нет, зачем оно, лето же.

– Ты простачком не прикидывайся, лучше по-хорошему отдай, а то больно будет.

Собака заворчала, услышав грубый разговор, опустила хвост и отошла в сторону, жадно принюхиваясь к прибывшим.

– В зимовье надо глянуть, покарауль его пока, – это подал голос второй из вышедших.

Двое пошли в зимовьё, моторист ещё возился в лодке, выкидывал на берег вещички. А вещичек было подозрительно мало. Зачем-то снял мотор и вытащил его на берег, пробурчал:

– В лодке надо глянуть.

Юра подал голос:

– Да вы что, мужики, офонарели, что ли? Что случилось-то?

– Заткнись и не дергайся, – ответили гости.

Собака, чувствуя недоброжелательность, отошла подальше и залаяла. Моторист побрел к Юриной лодке, перешагнул через борт, пнул ведро, в котором был приготовлен тузлук для харюзов. Прошёл к мотору, похлопал его по колпаку:

– Послужит, почти новый, да и лодка хорошая, ту можно утопить, а лучше сжечь.

От зимовья возвращались двое:

– Жил он здесь один, а ружья не видно, он рыбак, вот рыбобилет выписан.

Юра окончательно всё понял и начал потихоньку отходить в сторону своей лодки, где в носу под телогрейкой лежал СКС.

– Я же тебя предупредил, – стой здесь и не дергайся, – сказал тот, что с ружьём, – а то больно сделаю.

Моторист позвал остальных, и они все вместе выдернули «свою» лодку на косу.

– Дальше путешествовать будем на той лодке, – сказал моторист, обливая «свою» бензином.

Раздался хлопок, пламя взлетело высоко, языки огня заплясали по всей лодке.

Собака завыла.

– Ну, бля, ты ещё тут будешь душу рвать, – это хозяин ружья ругнулся на собаку, прицелился и выстрелил.

Та упала на бок, закрутилась, заскулила.

– Ты, что делаешь, козёл! – заорал Юра и кинулся к стрелявшему.

Тот резко развернулся и выстрелил под ноги Юре. Дробь и мелкие камни рикошетом больно секанули по коленям. Юра понял, что ружьё не заряжено и, развернувшись, бегом бросился к лодке. Выхватив карабин, он вновь развернулся и увидел, как мужик, который стрелял в него, уже захлопывает заряженное ружьё.

Раздумывать времени не было. Вскинув карабин к плечу, он сразу свалил стрелявшего. Пуля попала тому в грудь. Упавшее ружьё здесь же подхватил моторист. Двое других бежали к Юре, может, они решили, что у него одностволка и торопились не дать ему перезарядить. Но они ошиблись, в магазине оставалось ещё девять патронов. И даже затвор передёргивать не надо, – карабин был полуавтоматический.

Почти в упор он их расстрелял, мужики упали друг на друга.

В это время моторист разобрался с ружьём и выстрелил, но промазал. Юра не стал ждать второго выстрела и всадил пулю в лицо мотористу.

Всё стихло. Только трещала, догорая, лодка, да потихоньку скулила собака. Юра подошёл, она уже ничего не чувствовала, поскуливала в агонии.

И снова охотника душили спазмы, и к глазам подкатывало что-то горячее. И снова он оглядывался по сторонам, боясь, что кто-нибудь увидит, как сотрясаются его плечи от судорожных всхлипываний. Оглядывался и старался удержать этот хрип в себе, и не мог.

Опустившись на закровеневшие колени, он вздрагивал плечами. Или от жалости к себе, или собаку жалко… Сумерки сгущались.

Таймыр

Часть I

На полуострове Таймыр, недалеко от Норильска, открывался новый госпромхоз. Государственное промыслово-охотничье хозяйство. Название он получил сразу и навсегда «Таймырский». Там и раньше были всевозможные охотничьи конторы, занимавшиеся заготовкой дикой пушнины. Но теперь… госпромхоз, – государственное хозяйство. Деньжат на открытие ввалили прилично.

Основное направление деятельности создаваемого предприятия – заготовка мяса дикого северного оленя, а сопутствующие отрасли – это и пушнина, и рыбалка, и звероводство, и сувенирные цеха, и прочее.

Студенты-охотоведы пронюхали где-то информацию об этом событии на полуострове и решили, что путёвой презентации без них не получится.

Желающих хлебнуть тундровой романтики на отстреле диких северных оленей набралось шестнадцать человек. Досрочно сдали сессию, утвердили бригадира, которым вновь был избран Петя, пошили единую униформу, чтобы больше походить на организованную группу, типа стройотряда, и двинулись на штурм пространств, времён и мнений.

В Норильск прилетели без приключений и задержки. Но сразу после самолета были вынуждены подыскивать место, где можно переждать почти семь часов, – электричка до города будет только поздно вечером. Зала ожидания, как токового, в порту не было, – так себе, забегаловка.

И вообще, аэродром был на половину военным, – рядом с гражданскими самолетами стояли истребители. Благо, погода была прекрасная, ярко светило солнце, легкий ветерок отгонял назойливую мошку. Мы расположились здесь же, за ограждениями, развалившись на рюкзаках.

Но размориться под лучами заполярного солнышка не успели. Появился пухлый, грузинской наружности, человек. Он предложил, а вернее попросил, помочь разгрузить самолет с яблоками. Расчёт натурой. Мы с удовольствием согласились. Самолёт был большой, настоящий. Под окнами кабины пилотов большими буквами и цифрами было выведено: ИЛ-18. Но студенты работать умели. Не прошло и часа, как все вернулись к своим рюкзакам, каждый принес коробку яблок, – натура.

Яблоки были огромные, удивительно красивые и до одури ароматные. Коробки быстро опустошались под натиском тренированных зубов и желудков. Яблоки были прохладными, и их было приятно даже держать в руках. Уже стали наедаться, когда снова появился дядя в кепке.

– Ето ви самолеты разгружаете?

Все молча перевели взгляд на бригадира. Тот ответил вопросом:

– А что там у вас?

– Пэрсики, дарагой, пэрсики.

И снова ИЛ-18 забитый коробками под самый потолок, и снова каждому по коробке удивительно сочных и мохнатых персиков. О, это было объедение. Когда издалека донесся голос: «Гдэ здэсь грузчики?», – все только охнули. Уже не то, что работать, уже шевелиться не хотелось, все валялись, объевшись персиками. Но бугор нашёл в себе силы, поднялся и пошёл навстречу разыскивающему грузчиков человеку. Они о чем-то поговорили, и Петя с улыбкой вернулся к бригаде:

– Будем кушать виноград.

В электричку, которая состояла из двух вагонов, охотоведы сгрузили около тридцати коробок с фруктами, закинули рюкзаки и ввалились сами. Все выглядели изрядно уставшими, помалкивали. По вагону резко запахло яблоками и виноградом. Петя ещё нашёл в себе силы, чтобы вытащить из коробки янтарную, как будто налитую солнцем, гроздь винограда и, отрывая по одной ягоде, начал есть.

– Смешно получается, – самых южных фруктов мы досыта наелись на самом крайнем севере.

Кто-то из ребят угощал виноградом детей, кто-то вообще предложил раздать всё пассажирам электрички, – куда нам эти коробки. Так и сделали, себе оставили совсем немного. Позднее встречали в Норильске те самые яблоки, персики, виноград, – поражались высокими ценами севера.

На электричке доехали до города, дотащились по пустым улицам до автовокзала и стали тарабанить в закрытую дверь. Вышел человек и заспанным голосом спросил: