Последний костер

Нижние венцы зимовья были совсем гнилые, пулю они не задержат, правда и убить не убьёшь, но как-то выгонять надо. Прицелившись прямо под окошком, выстрелил. Заорал медведь благим матом, заходило ходуном зимовьишко. Можно было только представлять, что там творилось. А наружу не выходил. Маленько затихать стал, ещё раз выстрелил Юра, и снова дикий вопль, рёв. Огромный зверина вихрем вылетел из зимовья и, не останавливаясь, не смолкая, со всего маху влетел в прибрежный ерник, только кусты затрещали.      И снова всё смолкло. Далеко в хребте потухло эхо. Тускло, холодным блеском проявились звезды.

В зимовье было всё смешано. Около дюжины банок «сгущёнки» были изжёваны, полувыдавлены, полувыбежали. Мука покрывала всё: нары, пол, стол, стены. Вся одежда, постель, были на полу, всё изорвано, нары наполовину сломаны. В довершение, всё было залито кровью, даже все стены были в крови.

Заткнув окно рваной телогрейкой, и мало-мало пристроив дверь, хозяин стал наводить порядок, хоть что-то выбрать, что ещё можно использовать. А сохранилось совсем мало, главное, это полностью уничтожены сигареты и чай. Видимо придется сворачиваться, заканчивать промысел.

Утром Юра осмотрел место боевых действий. Картина удручающая, – медведь был ранен и, видимо, серьёзно, так как с обеих сторон от следа было много крови.

– Откуда он только взялся на мою голову, – ворчал охотник.

Оставлять шатуна, да ещё раненого, дело негодное, это грозит большими неприятностями. Надо идти по следу. Понимая, что очень рискует, – без собаки, без опыта, один, – Юра всё-таки решил добирать медведя, в душе надеясь, что тот где-то околел и его нужно только найти. Собирался очень серьезно, не торопился. Вспоминались разные истории на тему, но ничего утешительного в голову не приходило.

Хорошо бы напарника для такого необычного дела, но соседние участки были пусты, – все эвенки на соболёвке.

По мере возможности привёл в порядок зимовьё. На клочке бумаги написал записку о том, что идёт преследовать раненого медведя. Положил её посреди стола. Ещё раз огляделся, проверил патроны, нож, машинально погладил рукой винтовку. Надо идти.

Винтовку не повесил на плечо, так и понес в руке.

Прыжки медведя были размашистые и какие-то расхлябанные. Как будто он запинался за свои же ноги и едва удерживался, чтобы не упасть. Эти размышления радовали, вселяли надежду на легкий исход.

Но вот впереди встали стеной заросли. По берегу Ханды кустарник был до того плотным, что местами без топора даже немыслимо было туда соваться. Медведь же прошёл сквозь них, как шило в сено.

Юра остановился, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди. Огромные кочки, сплошь заросшие метельником, тальником, всё это переплетено красноталом. В любом месте медведь мог подкараулить и легко расправиться.

– Бесполезно, по следу идти просто нереально, невозможно.

Убедившись в этом, молодой охотник решил действовать по-другому. Он пересек полосу кустарника и вышел на край калтуса. Зная примерно направление движения медведя, он пошёл параллельно по чистому месту. Пройдя таким образом метров триста, он нашёл место, где лента кустарника сужалась, можно было выйти на ключ, не продираясь сквозь непролазную стену. Так Юра и сделал, – свернул к ключу. Ещё издали он увидел след, по обе стороны которого было множество бисера алого цвета.

Охотник вновь вернулся на край калтуса и пошёл дальше, в одном направлении с медведем. Через какое-то время он вновь свернул к ключу и убедился, что медведь не отстал, а всё так же двигался вперёд, правда, уже шагом. На своем пути он старался выбирать более урёмные места, труднопроходимые.

Несколько раз таким образом охотник проверял след медведя и уходил всё дальше от зимовья, вверх по ключу. Калтус кончился, идти пришлось по листвяжнику, а потом и вообще начались заросли мелкого ельника. След медведя запетлял среди ёлочек, увешанных длинным мхом. Далее пяти метров перед собой увидеть было ничего невозможно.

Юра стал продвигаться ещё осторожнее. Винтовку держал наготове, нервы были натянуты. Любой шорох от взлетевшей птички вызывал судорожное вздрагивание. Зрение и слух обострились до предела. По спине бежали струйки холодного пота.

По следам было видно, что медведь уже несколько раз останавливался. И тогда по обе стороны от стоянки можно было увидеть углубления, куда сбегали капельки крови.

– Может, он всё-таки издох, ведь столько крови потерял, – предполагал охотник.

Но след продолжал петлять, а ельник не кончался.

Осторожно, шаг за шагом, ощупывая глазами каждое подозрительное место, охотник продвигался вперёд. От напряжения сводило лопатки, а глаза начинали слезиться. Торопливо смахнув слезинки, Юра здесь же оглядывался во все стороны, боясь упустить малейшее движение. Он слышал о том, что раненый медведь делает большой круг и ложится на свой след, караулить преследователя. Но сам никогда с этим не сталкивался, как это выглядит на практике – не представлял. Да и вообще, с медведем он впервые встретился.

– Эх, напарника бы, хоть бы просто для поддержания духа.

Ожидал постоянно, с самого начала ожидал этого момента, а когда увидел всплывающего медведя, вздрогнул всем телом, так вздрогнул, что шапка слетела и, не задев плеча, в снег упала.

Медведь вылетел, казалось, совсем с чистого места, там и прятаться негде было. Открытая пасть, обрамлённая кровавыми сосульками и кровавым же снегом, издавала жуткий рёв, но Юра в первый момент не услышал этого рёва, мелькнула мысль о том, как зловонна эта пасть. Облако снежной пыли взметнулось над медведем. Лес вздрогнул от охлаждающего душу рёва раненого зверя. Каждое дерево замерло в ожидании развязки.

Юра не успел бы выстрелить второй раз. Слишком близко был медведь. Он и первый-то раз выстрелил машинально, от пояса.

Но винтовка сделала своё дело, да и повезло здорово. Пуля угодила прямо в пасть и развалила шейные позвонки на мелкие косточки. Это уже в мертвого он расстрелял всю обойму, а потом ещё долго пинал его мягким ичигом и надрывно всхлипывал, преодолевая спазмы горла. Было неловко, казалось, что кто-то может увидеть. Он оглядывался по сторонам, быстро смахивал непрошеную слезу.

…Прошло семь лет. Юра стал настоящим охотником. Он и молодых обучал уже, и в передовиках хаживал. Промхоз по некоторым причинам пришлось сменить. Теперь он работал штатным охотником Мамского коопзверопромхоза, совсем на севере. Участок свой имел в верховьях реки Тары.

Хрустальной чистоты вода, пологие горные склоны, покрытые крупными россыпями. Ближе к вершинам гор появляется кедровый стланик. Местами он опоясывает вершину горы как кружевной воротник. В те годы, когда стланик дает урожай орешка, – вся живность окрестных тайг собирается под его пологом, – лакомиться великолепным кормом, нагуливать жир на зиму. Особенно любят эти орешки соболь и медведь. Дивно их собирается тогда в горах.

Любит Юра свой участок, обустроил тайгу за последние годы, – три зимовья поставил, путики прорубил, ловушек понастроил.

Летом всегда рыбачил на участке, в своем базовом зимовье жил. Напарника постоянного так и не завел. Брал с собой любителя одного на месяц, а так всё один.

В этот раз он тоже был один, рыбачил. Два бочонка отборных хариусов и ленков уже стояли на льду в погребке. Работа была неспешная, нетрудная, для души. Между делом наготовил дров на зиму во всех зимовьях, ловушки подновил, ещё изладил несколько.

Собирался на вечернюю зорьку – «помушкетёрить», – харюзов потаскать, когда услышал снизу мотор.

– Странно, кто бы это? – удивился Юра.

Гости в этих местах – большая редкость. Река была с норовом, не каждого пускала через свои перекаты, да заломы.

Собака радостно повиливала хвостом, чувствуя новых людей, втягивала влажным носом речной воздух.

Когда лодка вынырнула из-за ближайшего мыса, Юра приложил к глазам бинокль и ещё больше удивился, – в лодке сидели четыре человека. В этих местах принято ездить по двое, – один в носу, один в корме. Редко можно увидеть троих, – одного везут пассажиром, он обычно бездействует. А если уж четверо в одной лодке, это вообще ненормально, что-то случилось, наверное.