К-9: Ученик. Учитель

Александр (Ichimaru) Диденко

К-9: Ученик. Учитель

Пролог

Вход в город — до тошноты муторная канитель. Понимание необходимости никогда не делало её приятнее, и многое кажется больше данью традиции, чем чем-то по-настоящему важным.

Проверка одежды, проверка физического и морального состояния, беседы с психологами и врачами, беседа с командованием: ни одну встречу с бродягами не могли оставить без внимания. Но когда Микки доложил об их гибели и назвал имена тех, кто спас его самого, на небольшую допросную обрушилась угрюмая давящая тишина.

И даже после того, как Микки покинул стены местного штаба имперских войск, эта тишина продолжала цепляться за плечи, вдавливать в каменную мостовую диким осознанием невозможного.

Жак Ферро мертв.

Герой, человек, на которого Микки равнялся всю жизнь, которого считал лучшим и непобедимым, — убит. Выдержав все напасти Пустоши, выжив в считавшемся непроходимым Черном Замке, глупо погиб по глупым законам глупых Вольных. Ублюдков, крыс, отказавшихся от покровительства тех, кому сама история дала в руки власть над миром.

Нет, виноват только один.

Остальные просто не захотели мешать; не позволили вмешаться и тем, кто хотел. Ради Жака Ферро их всех стоило перебить к чертям, наплевав на «негласные» законы и угрозу какой-то там войны. О, Микки много сказал своему командованию. Так много, что удивительно, как его до сих пор не лишили звания и не отправили в карцер.

Но с каждым шагом до боли, до тошноты скручивала ненависть, бессильная злоба от осознания того, что Микки обязан жизнью убийце Жака Ферро.

Знай он об этом раньше, предпочел бы остаться в Пустоши на века вместе с тем проклятым отрядом.

Часть 1

— Вот, твоя доля! — Джейд с легкой усмешкой передала футляр с тремя из добытых хвостиков и поморщилась от движения. Последствия сотрясения, удвоенные стимуляторами, давали о себе знать особенно сильно. Девчонка оказалась прикована к постели на несколько недель, а то и дольше, несмотря на всю оказанную помощь. Нет, она кое-как могла ходить и вполне себе соображала, но Джей видел, с каким трудом Джейд дается все, кроме глубокого спокойного сна. Потому коротко кивнул и вышел из палаты.

Их пути всегда расходились вот так — просто. Впрочем, точно так же и сходились. Джейд падала на голову, когда ей хотелось, Джей уходил, как только считал договоренность исполненной.

А сейчас у него еще очень много дел. Джейд никогда не входила в число тех, у кого бывают серьезные проблемы в городе, и о ней волноваться больше не стоит. Заказчик же выполнил свою часть уговора, и Джей получил официально настроенный выделенный канал, личную связь, которая не откажет ни при каких условиях. Какие бы воспоминания ни вызывало происходящее и какой бы болью ни отдавалось в сердце, «К-9» собрался снова. Совершенно иной отряд, но его имя не изменится, пока жив лидер. И вряд ли кто-то посмеет изменить после.

Доставшиеся хвостики обеспечили связью троих: Джея, Хаука и Кастиэля, хотя последний принял это с явно наигранным раздражением. Необходимость постоянной надежной связи для ученика и учителя была очевидна, что же касается Каса... Джей никогда не признается, что передал ему третье устройство ради себя самого.

Чтобы не волноваться лишний раз о последнем из своей девятки.

Песок.

Всюду проклятый песок.

После того, как Хаук ухитрился познакомиться с ним собственной мордой, скрип песчинок на зубах стал отчетлив до ненависти, несмотря на закрывавшую рот и нос повязку. Драгоценный учитель зачем-то заставил её поднять и запретил снимать. Тем временем от духоты кружилась голова, а жажда давала о себе знать все чаще и чаще. Хаук уже сбился со счета, сколько раз Джей останавливал свою «летучку» и по-простому затаскивал на нее за шкирку.

На «летучке» было хорошо.

Мягкое равномерное движение почти не чувствовалось, тело приятно укачивало, и Хаук проваливался в зыбкую полудрему. Мир в такие моменты плыл: даже редкие схватки с тварями воспринимались мельком, «сквозь». В себя Хаук приходил все больше по ночам, стараясь каждой порой своего тела впитать опускающуюся на желто-коричневый ад прохладу. Но очень скоро сил перестало хватать даже на то, чтобы сказать Джею пару ласковых. Весь организм казался высушенным, выпитым и избитым одновременно. Остановки, еда, передышки и ночевки больше не приносили отдыха. Но когда Хаук в очередной раз открыл глаза, проклиная как джеев способ будить, так и само утро, он с удивлением увидел, что солнце уже высоко, а сам Джей невозмутимо обедает какой-то зажаренной над ядром хвостатой тварью.

— Что за черт? — сипло спросил Хаук. Язык ворочался во рту распухшим червем, а слышать ответ совсем не хотелось. Зато очень хотелось пить.

– Шустрик, их тут много, – отозвался Джей с невозмутимостью, бесящей с первых шагов изнурительного бега, – я тебе оставлю пару штук. Вряд ли ты сейчас хочешь есть... Воды дать? Или сам?

– Сам... Но какого черта мы стоим?

— А ты в состоянии бежать?

Хаук демонстративно отвернулся, почувствовав смешок затылком. Но тут в поле зрения попала полная фляга воды и сразу стало плевать на все, кроме сладковатой жидкости на губах, языке и, главное, — внутри.

– Так что за приступ милосердия? – повторил свой вопрос Хаук, когда почувствовал себя живым, но уставшим и голодным. На скорченных, как будто обугленных существ он смотрел теперь с определенным интересом. Джей уже не раз успел доказать, что для еды внешний вид не главное.

— Никакого милосердия. Все по плану. Сначала ты работаешь на износ – потом два дня восстанавливаешься. Затем снова бегом... и так до тех пор, пока мы не достигнем Каньона Новичков. В городе у тебя будет еще два дня куда более полноценного отдыха, потом уже, если ты выдержишь забег, начнем нормальное обучение.

— А если не выдержу -- сдохну?

– Ну, это самый крайний вариант. Если не выдержишь – дорога в Пустошь для тебя закрыта. Я откажусь тебя учить и любым способом настою на том, чтобы ты больше не вышел за границы купола в рядах «внешних».

– Прямо любым? – хмуро брякнул Хаук, все же берясь за хвост одной из зажаренных тварей и внимательно принюхиваясь. Но Джей заставил прикусить язык одним взглядом.

– Любым, Хаук. Если придется – буду стрелять по коленям. «Правильная» травма, и тебя никто не возьмет, пока не сделаешь протез. А пока на него накопишь – глядишь, энтузиазм поубавится.

– Ты это серьезно сейчас?

– Абсолютно. По мне лучше лишить тебя ног, чем позволить тупо дохнуть в Пустоши от отсутствия мозга.

– Ну, знаешь...

Недоговорив, Хаук по примеру Джея содрал почерневшую шкурку и впился зубами в неожиданно мягкое мясо. Только сказанное, увы, было слишком хреновой приправой к завтраку.

Так продолжалось вечность.

Долгую, жаркую, тягучую. Под конец Хаук вовсе перестал различать что-то перед собой, Джею повиновался на автомате. Двигался – тоже. Два дня передышки казались незначительными секундами, а в голове упрямо бился один единственный вопрос: когда? Черт возьми, когда все это закончится?!

И, увидев перед глазами вместо пронзительной синевы освещенный скупым светом потолок, Хаук подумал, что вот он: его собственный рай. Вокруг было тепло и непривычно мягко. Волосы шевелил легкий прохладный ветерок. Всё казалось невероятным сном, проснуться после которого в выжженной пустыне стало бы худшим кошмаром.

Впрочем, появившаяся в поле зрения морда драгоценного учителя привела в себя не хуже раскаленного песка.