Страница 8 из 21
– Да, – сказал Эл. – В другой раз.
Мы наблюдали, как он подошел к другому столу, извинился, солдаты подвинулись, освобождая ему место, и он сходу начал говорить. Похоже, слушали его с интересом.
– Что ты думаешь об этом недомерке? – спросил Эл.
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, – произнес Эл. – Конечно, это наступление он оценил верно. – Эл поднял стакан и взглядом указал мне на свою руку: – Видишь? Уже все в порядке. И я ведь не какой-нибудь забулдыга. Перед боем я вообще никогда не пью.
– Как сегодня было?
– Ты же сам видел. А как это выглядело со стороны?
– Ужасно.
– Вот именно. Точное определение. Это было ужасно. Похоже, он использует тактику и стратегию одновременно, потому что мы атакуем и в лоб, и с флангов. А что в других местах?
– Дюран занял новый плацдарм. Ипподром. Мы стянули силы в узкий коридор, который ведет к университетскому городку. Наверху перешли через шоссе, ведущее в Корунью. И со вчерашнего утра толчемся у Серро-де-Агильяр. Во всяком случае, были там еще сегодня утром. Дюран потерял половину бригады, как я слышал. А как у вас?
– Утром будем снова пытаться взять те фермерские дома и церковь. Главная цель – церковь на холме, которую называют скитом. Весь холм рассечен оврагами и перекрывается продольным пулеметным огнем минимум в трех направлениях. Они там глубоко и очень толково окопались. У нас не хватает сил накрыть их артиллерийским огнем так, чтобы они не могли поднять голову, и нет тяжелой артиллерии, чтобы выкурить их оттуда. А у них в тех домах полно всякого противотанкового оружия, и еще противотанковая батарея возле церкви. Это будет просто бойня.
– На какое время назначено?
– Не спрашивай. Я не имею права говорить об этом.
– Я хотел приготовиться к съемке, – сказал я. – Весь сбор за картину пойдет на приобретение санитарных машин. Возле Аргадского моста нам удалось заснять контратаку Двенадцатой бригады. И ту же Двенадцатую мы снимали на прошлой неделе во время наступления у Пингаррона. Получилось несколько отличных кадров с танками.
– Танки там были не на высоте, – заметил Эл.
– Я знаю, но на съемке получились отлично. Так как насчет завтра?
– Просто занимайте позицию пораньше и ждите, – ушел от ответа он. – Но не слишком рано.
– Как ты себя сейчас чувствуешь?
– Чертовски устал, – зевнул он. – И у меня дико болит голова. Но уже немного лучше. Давай еще по стаканчику, а потом – к тебе, принимать ванну.
– Может, поедим сначала?
– Я слишком грязен, чтобы есть. Можешь занять стол, а я приму ванну и присоединюсь к тебе в «Гран-Виа».
– Я пойду с тобой.
– Нет. Лучше держи место, а я подойду. – Он наклонился и уткнулся лбом в столешницу. – Господи, как же болит голова. Это из-за грохота в наших драндулетах. Даже когда его больше не слышишь, он все равно воздействует на уши.
– А поспать не хочешь?
– Нет. Лучше я побуду немного с тобой, посплю, когда вернусь в часть. Не хочу просыпаться дважды.
– Тебя что, мучают кошмары?
– Нет. Со мной все в порядке. Послушай, Хэнк, не хочу болтать ерунды, но я думаю, что завтра меня убьют.
Я трижды коснулся кончиками пальцев деревянной столешницы.
– Такое чувство бывает у всех. У меня бывало много раз.
– Нет. Мне это не свойственно. Но то, что нам придется делать завтра, бессмысленно. Я даже не знаю, удастся ли мне поднять своих в бой. Как заставить их идти вперед, если они не захотят? Можно их потом расстрелять. Но в тот момент, если не захотят, они не сдвинутся ни на шаг. Даже если начнешь расстреливать на месте, не сдвинутся.
– Может, оно и к лучшему?
– Нет. Завтра с нами будут отличные пехотные части. Они пойдут вперед в любом случае. Не то что те желторотые ублюдки, которые были в первый день.
– Может, все обойдется?
– Нет, – повторил он. – Не обойдется. Но я сделаю все, что смогу. Во всяком случае, заставлю их двинуться вперед и доведу до того места, где они смогут свалить по одному. Может, им это удастся. У меня есть трое, на которых я могу положиться. Если, конечно, одного из них не подобьют в самом начале.
– И кто они, эти твои надежные?
– Один здоровенный грек из Чикаго, этот полезет напролом куда угодно. И в обороне не отступит. Француз из Марселя; у него левое плечо в гипсе и две раны еще кровоточат, но он попросил выписать его из госпиталя в «Палас-отеле», чтобы участвовать в этом наступлении, ему придется как-то пристегиваться в кабине, и я даже не знаю, как он сможет это сделать. Я имею в виду – чисто технически. Смотришь на него – и сердце разрывается. Дома он был таксистом. – Эл помолчал. – Я чересчур много болтаю. Ты меня останавливай, если я слишком разговорюсь.
– А третий кто? – спросил я.
– Третий? Разве я сказал, что у меня есть третий?
– Да, сказал.
– Ах да! Третий – это я.
– А остальные?
– Они умеют управлять танком, но пока еще не умеют воевать. Не могут правильно оценить обстановку. И все боятся умереть. Я пытался помочь им преодолеть этот страх, но он возвращается перед каждым боем. Когда видишь их, в шлемах, стоящих рядом со своими танками, – настоящие танкисты. Когда они садятся в танки – тоже бравые танкисты. Но когда они закрывают за собой люки – всё, пустое место. Никакие они не танкисты. А новых делать пока времени нет.
– Ну что, пойдешь купаться?
– Давай еще немного посидим, – попросил он. – Тут хорошо.
– Да, забавно, если учитывать, что война идет в конце улицы, так что на нее можно сходить, а потом вернуться обратно.
– А потом снова идти туда, – сказал Эл.
– Как насчет девушки? Тут во «Флориде» сейчас две американки, корреспондентки газеты. Может, познакомишься?
– С ними же придется разговаривать, а я не хочу. Слишком устал.
– А вон там, за угловым столиком, – две марокканки из Сеуты.
Он посмотрел на них. Обе смуглые, у обеих – копна волос. Одна высокая, другая маленькая, и обе, безусловно, крепенькие и энергичные.
– Нет, – не заинтересовался Эл. – На марокканцев я завтра вдоволь насмотрюсь, не хватало мне на них еще и вечером время тратить.
– Да девушек вообще-то полно, – заметил я. – Во «Флориде» есть Манолита. Хмырь из Seguridad[11], с которым она живет, уехал, в Валенсию, кажется, а она хранит ему верность со всеми подряд.
– Слушай, Хэнк, что ты меня сватаешь?
– Просто хочу, чтобы ты взбодрился.
– Я уже вышел из этого возраста, – сказал он. – Еще по одной?
– Давай.
– Я ничего не имею против того, чтобы умереть, – произнес он. – Смерть – просто куча дерьма. Только зря умирать не хочется. А в этом наступлении – все зря. С танками я теперь хорошо управляюсь. Было бы время – я и хороших танкистов мог бы воспитать. А если бы у нас были танки, которые двигались бы чуть быстрее, противотанковые орудия не досаждали бы им так, как нынешним, неповоротливым. Слушай, Хэнк, они оказались не такими, как мы надеялись. Помнишь, все думали: если бы только у нас были танки!..
– В Гвадалахаре они показали себя не так уж плохо.
– Конечно. Но там на них воевала старая гвардия. То были настоящие солдаты. И воевали они против итальянцев.
– Ну и что случилось с тех пор?
– Много чего. Наемники записываются в армию на полгода. Большинство из них французы. Пять месяцев воюют неплохо, а в последний месяц хотят только одного – выжить и вернуться домой. Тогда – грош им цена. Русские инструкторы, которые приехали, когда правительство закупило танки, – ребята что надо. Но теперь их отзывают, говорят – в Китай. А новички из испанцев кто как: одни хороши, другие нет. Чтобы вырастить хорошего танкиста, нужно полгода, я имею в виду – действительно хорошего. А чтобы научиться действовать с умом и пониманием, нужен еще и талант. Нам же приходится натаскивать их за полтора месяца, и талантов среди них не так уж много.
– А летчики из них получаются отличные.
– Танкисты тоже получились бы. Если бы можно было выбирать тех, у кого есть призвание. Это же как со священниками. Нужно иметь особый склад ума. Особенно теперь, когда появилось столько противотанковых средств.
11
Отдел безопасности (исп.).