Страница 13 из 21
– Где вы были, когда засекли их?
– В левом эшелоне своего клина. Тогда мы сместились левее остальных эшелонов, спикировали на них и начали стрелять из всех четырех стволов, мы подошли к ним почти вплотную, перед тем как сделать крен и отвалить. Повредили еще три машины. А «Фиаты» летели выше, из-за солнца их не было видно, пока они не спикировали на меня, когда я уже остался один и наслаждался зрелищем.
– Твои ведомые бросили тебя?
– Нет. Это была моя ошибка. Пока я любовался картиной, они улетели вперед. Ведь не существует специального построения для того, чтобы любоваться зрелищем. Думаю, они присоединились к своему эшелону. Не знаю. Не спрашивайте меня. И вообще я устал. Я был на подъеме, а теперь устал.
– Ты хочешь сказать, что засыпаешь. Наклюкался, вот и клонит ко сну.
– Я просто устал, – не согласился Лысый. – Человек в моем положении имеет право устать. А если меня клонит в сон, то и на это я имею право. Как по-твоему, Санта-Клаус? – обратился он к Элу.
– Да, – кивнул Эл. – Думаю, вы имеете на это право. Меня и самого в сон клонит. Ну, так что, играть будем?
– Мы должны отвезти его в Алкалу, да нам и самим уже пора, – ответил один из летчиков. – А что? Проигрались?
– Немного, – подтвердил Эл.
– Хотите разок поставить, чтобы отыграться? – спросил летчик.
– Ставлю тысячу, – произнес Эл.
– Отвечаю, – заявил летчик. – Кажется, вам, ребята, платят не густо?
– Нет, не густо, – сказал Эл, вставая.
Он выложил на пол тысячную купюру, покатал кости между сомкнутых ладоней так, что они зацокали друг о друга, и резко выбросил их на пол. Выпало две единицы.
– Можете бросить еще, – предложил летчик, забирая купюру и глядя на Эла.
– Не стоит, – отказался тот.
– Может, дать взаймы? – поинтересовался летчик, с любопытством глядя на него.
– Незачем, – покачал головой Эл.
– Сейчас нам нужно срочно ехать в Алкалу, – сообщил летчик. – Но как-нибудь в ближайшее время встретимся и сыграем еще. Возьмем с собой Фрэнка и остальных. Может получиться отличная партия. Вас подвезти?
– Да, мы можем вас подкинуть, – подхватил другой летчик.
– Нет, – сказал Эл. – Я пешком дойду. Это рядом, в конце улицы.
– Ну а мы – в Алкалу. Кто-нибудь знает сегодняшний ночной пароль?
– Шофер должен знать. Он днем проезжал мимо и, наверное, уточнил.
– Пошли, Лысый. Пошли, пьяная ленивая соня.
– Я?! – возмутился Лысый. – Я – будущий воздушный ас народной армии.
– Чтобы стать асом, нужно сбить десять самолетов. Даже если считать итальянцев. А у тебя, Лысый, пока только один.
– Он не был итальянцем, – заявил Лысый. – Он был немцем. И ты не видел, как он полыхал внутри. Это был ревущий ад.
– Давай, потащили его, – позвал летчик приятеля. – А то он опять напишет сочинение для своей миссисипской газеты. Ну, пока. Спасибо за гостеприимство.
Все обменялись рукопожатиями, и они ушли. Я проводил их до лестницы. Лифт уже не работал, и я смотрел, как они спускались по ступенькам. Двое тащили Лысого на себе, взяв под мышки, а его голова медленно качалась в такт шагам. Теперь он и впрямь спал.
Те двое, с которыми я снимал кино, все еще трудились над камерой у себя в номере. Это была кропотливая, утомительная для зрения работа, и когда я спросил:
– Как думаете, сумеете наладить? – Тот, что был выше ростом, ответил:
– Да. Конечно. Куда мы денемся? Я как раз делаю новую деталь взамен сломанной.
– Кто был на вечеринке? – поинтересовался другой. – Никогда не удается попасть, вечно надо чинить эту проклятую камеру.
– Американские летчики, – сказал я. – И мой давнишний приятель, танкист.
– Весело было? Жаль, что мне так и не удалось пойти.
– Да ничего, – пожал плечами я, – в некотором роде забавно.
– Тебе нужно вздремнуть. Нам всем рано вставать – завтра понадобится свежая голова.
– А сколько вам еще возиться с этой камерой?
– Да вот, опять заело. Черт бы побрал такие пружины.
– Не волнуйся. Мы все сделаем. Потом тоже поспим. В котором часу ты за нами зайдешь?
– В пять годится?
– Хорошо. Как только рассветет.
– Спокойной ночи.
– Salud. Иди поспи.
– Salud, – кивнул я. – Завтра нужно будет подобраться поближе.
– Да, – поддержал он. – Я тоже так думаю. Гораздо ближе. Хорошо, что ты тоже так считаешь.
Эл спал в моем номере, сидя в глубоком кресле, свет падал ему на лицо. Я укрыл его одеялом, но он проснулся.
– Надо идти.
– Спи здесь. Я поставлю будильник и разбужу тебя.
– Будильник может не сработать, – не согласился он. – Лучше я пойду. Не хочу опаздывать.
– Жаль, что тебе не повезло в игре.
– Они бы в любом случае меня ободрали. Эти парни насобачились кости бросать.
– В последний раз бросал ты сам.
– Держать банк они тоже насобачились. Странные ребята. Не думаю, что им завышают жалованье. Если уж делать то, что делают они, за деньги, то никаких денег не достаточно, чтобы оценить их труд.
– Хочешь, я тебя провожу?
– Нет. – Он встал и застегнул свой широкий брезентовый ремень с висящим на нем кольтом, который снял, когда вернулся после обеда поиграть. – Нет, я отлично себя чувствую. И снова вижу все в правильном свете. А это главное – видеть все в правильном свете.
– Я бы с удовольствием прошелся.
– Нет. Поспи. А я пойду и еще добрых пять часов сосну там, пока не начнется.
– Так рано?
– Да. Ты не сможешь снимать – света еще не будет. Так что можешь поваляться в постели. – Он достал из кармана своей кожаной куртки конверт и положил его на стол. – Вот, возьми, пожалуйста, и отошли моему брату в Нью-Йорк. Его адрес на обратной стороне конверта.
– Конечно. Но мне не придется его посылать.
– Ну да, – сказал он. – Сейчас и мне кажется, что не придется. Тут фотографии и кое-какие мелочи, которые они наверняка хотели бы сохранить. У брата очень славная жена. Хочешь посмотреть?
Он достал из кармана фотографию, вложенную в воинскую книжку.
На снимке была запечатлена хорошенькая смуглая девушка, стоявшая возле гребной лодки на берегу озера.
– Это в Катскиллских горах, – объяснил Эл. – Да. У него славная жена. Она еврейка. Да, – повторил он. – Не позволяй мне снова раскисать. Пока, малыш. Не расстраивайся. Я тебе правду сказал: теперь я в порядке. Это днем, когда я выбрался оттуда, было паршиво.
– Давай я все же провожу тебя.
– Нет. На обратном пути, когда будешь проходить через Пласа-д’Эспанья, можешь нарваться на неприятности. Ночью попадаются очень нервные люди. Спокойной ночи. Увидимся завтра вечером.
– Вот это другой разговор.
В комнате надо мной Манолита и англичанин производили немало шума, так что ее явно не арестовали.
– Правильно. Так и надо разговаривать, – пошутил Эл. – Только иногда требуется часа три-четыре отдыха, чтобы повторить.
Он надел свой кожаный шлем с толстым валиком, выражение его лица казалось хмурым, под глазами – темные круги.
– Встречаемся завтра вечером у Чикоте, – сказал я.
– Точно, – согласился он, не глядя мне в глаза. – Завтра вечером у Чикоте.
– Во сколько?
– Слушай, это уже лишнее, – покачал головой он. – Завтра вечером у Чикоте. Зачем уточнять время?
И он ушел.
Тому, кто не слишком хорошо знал его и кто не видел плацдарм, на котором ему предстояло завтра идти в наступление, могло показаться, что он очень сердит. Думаю, где-то в глубине души он и был сердит, очень сердит. Человека многое может рассердить, например, то, что ему придется умереть зря. Но с другой стороны, наверное, именно сердитое настроение лучше всего подходит для атаки.
Под гребнем
В самую жару, глотая поднятую ветром пыль, мы вернулись – во рту пересохло, нос забит, тяжело нагруженные, – спустились с длинного гребня над рекой, за которым шел бой, в расположение резерва испанских войск.