Страница 10 из 21
– За что арестовать?
– За то, что у меня нет документов; они говорят, что я все время трусь среди вас и среди людей из бригад, поэтому я, наверное, шпионка. Если бы мой жених не подставился под пулю, все было бы в порядке. Вы мне поможете?
– Конечно, – согласился я. – Ничего с вами не случится, если вы ни в чем не виноваты.
– Может, мне лучше остаться с вами – для верности?
– Чтобы я тоже влип, если за вами что-то числится?
– Значит, мне нельзя остаться у вас?
– Нет. Начнутся неприятности – позвоните мне. Я никогда не слышал, чтобы вы кому-нибудь задавали вопросы, касающиеся военных действий. Думаю, вы чисты.
– Я действительно чиста, – подтвердила она и добавила, отвернувшись от англичанина и склонившись к моему уху: – Как вы думаете, а с ним мне можно остаться? Он-то в порядке?
– Откуда мне знать? – пожал плечами я. – Я его первый раз вижу.
– Все-таки вы сердитесь, – заметила она. – Давайте не станем сейчас об этом думать, а лучше пойдем обедать, и пусть всем будет хорошо.
Я подошел к игравшим.
– Вы пойдете обедать?
– Нет, товарищ, – не поднимая головы, ответил тот, который как раз бросал кости. – Хотите сыграть?
– Я хочу есть.
– Мы вас тут дождемся, – сказал другой игрок. – Ну, давай, бросай, я ставлю.
– Разживетесь деньжатами – тащите их сюда, сыграем.
Кроме Манолиты, в комнате находился еще один знакомый мне человек. Он служил в Двадцатой бригаде, и это он заводил патефон. Это был венгр, но грустный венгр, не из тех, что вечно веселятся.
– Salud camarade, – произнес он. – Это летчики, которые служат здесь по контракту. Наемники… Зарабатывают по тысяче долларов в неделю. Они воевали на Теруэльском фронте, теперь прибыли сюда.
– А в мой номер как они попали?
– Один из них вас знает. Но сейчас ему пришлось уехать на аэродром. За ним прислали машину, когда игра уже началась.
– Рад, что вы заглянули, – улыбнулся я. – Приходите в любое время и чувствуйте себя как дома.
– Я пришел послушать новые пластинки, – сообщил он. – Вам не мешает?
– Нет. Все хорошо. Выпейте.
– Я лучше съем кусочек ветчины, – сказал он.
Один из игроков подошел и отрезал себе ломтик.
– Вы не видели тут парня… Генри, хозяина этой комнаты? – спросил он меня.
– Это я.
– О, – смутился он. – Простите. Не хотите сыграть?
– Позже, – ответил я.
– Ладно, – кивнул он и, набив рот ветчиной, гаркнул: – Эй ты, дегтярь[12] гребаный, бросай так, чтобы кости отскакивали от стенки!
– Тебе-то уже все равно ничего не поможет, товарищ, – проворчал человек, бросавший кости.
Эл вышел из ванной. Теперь он был весь чистый, только вокруг глаз остались круги въевшейся грязи.
– Сотри полотенцем, – произнес я.
– Что стереть?
– Посмотри на себя в зеркало.
– Оно совсем запотело, – объяснил он. – Да и черт с ним. Главное – я чувствую себя чистым.
– Пошли есть, – предложил я. – Идем, Манолита. Вы не знакомы?
Я заметил, как она окинула взглядом Эла.
– Рада познакомиться, – улыбнулась Манолита.
– Очень здравая, я считаю, идея, – сказал англичанин. – Давайте пойдем поедим. Но где?
– Они что, в крэпс играют? – спросил Эл.
– А ты разве не заметил, когда вошел?
– Нет, – ответил он. – Я только на ветчину смотрел.
– Да, в крэпс.
– Вы идите ешьте, – поторопил нас Эл. – А я здесь останусь.
Когда мы выходили, шестеро сидели на полу, а Эл Вагнер подходил к столу, чтобы отрезать себе ветчины.
Я успел услышать, как один из летчиков задал ему вопрос:
– Вы в каких войсках служите, товарищ?
– В танковых.
– Говорят, от них теперь никакого толку, – заметил летчик.
– Мало ли что болтают, – отрезал Эл. – Что это у вас там? Кости?
– Хотите взглянуть?
– Нет, – сказал Эл. – Я хочу сыграть.
Мы спустились в холл – я, Манолита и высокий англичанин – и обнаружили, что все остальные уже ушли в ресторан «Гран-Виа». Венгр остался в очередной раз слушать новые пластинки. Те двое, с которыми я снимал кино, уже поели и, вернувшись домой, продолжили чинить камеру. Я хотел есть, а еда в «Гран-Виа» была паршивая.
Ресторан находился в цокольном этаже, чтобы попасть в него, приходилось идти мимо часового, потом через кухню и вниз по лестнице. Заведение было сомнительным.
В меню значились пшенный суп, желтый рис с кониной, а на десерт апельсины. Также указан турецкий горох с колбасой, который, по общему мнению, был отвратительным, но он закончился. Все журналисты собрались за одним столом, за другими сидели офицеры и девушки – завсегдатаи бара Чикоте, служащие цензорского ведомства, которое располагалось тогда в здании телефонной станции напротив, и неизвестные мне граждане.
Владел рестораном какой-то анархистский синдикат, и на всех винных бутылках были наклеены этикетки королевских винных погребов с датой закладки. По большей части вино оказывалось таким просроченным, что либо отдавало пробкой, либо просто выдохлось или прокисло. Этикетку не выпьешь, и я забраковал три бутылки, прежде чем нам наконец принесли более-менее годную для употребления. Пришлось поскандалить.
Официанты ничего не смыслили в вине, они просто брали первую попавшуюся бутылку, а там уж – как вам повезет. Они отличались от официантов бара Чикоте, как черное от белого. Здешние были наглыми, избалованными чаевыми и всегда имели в запасе особые, не входящие в меню блюда вроде омара или цыпленка, за которые драли втридорога. Но все эти деликатесы тоже закончились к моменту нашего появления, так что пришлось довольствоваться супом, рисом и апельсинами. Это место всегда злило меня, потому что официанты являли собой банду бесчестных спекулянтов, и поесть здесь – тем более если заказывал особое блюдо – обходилось так же дорого, как в Нью-Йорке в «21»[13] или в «Колони».
Мы сидели за бутылкой вина, которое оказалось не настолько плохим, чтобы его невозможно было пить и чтобы стоило устраивать из-за него скандал, когда появился Эл Вагнер. Оглядев зал, он увидел нас и подошел.
– Что случилось? – спросил я.
– Они меня ободрали, – объяснил он.
– Не много же им для этого понадобилось времени.
– Этим много времени не нужно, – заметил он. – Они играют по-крупному. Чем тут кормят?
Я подозвал официанта.
– Слишком поздно, – произнес он. – Мы уже не обслуживаем.
– Этот товарищ – танкист, – сказал я. – Он был в бою весь день и завтра ему снова в бой, и он сегодня еще ничего не ел.
– Это не моя вина, – не уступал официант. – Слишком поздно. Ничего не осталось. Почему этот товарищ не поел у себя в части? Армия прекрасно снабжается продовольствием.
– Я пригласил его пообедать со мной.
– Вам следовало предупредить об этом заранее. А теперь уже поздно. Мы больше никого не обслуживаем.
– Позовите метрдотеля.
Метрдотель сказал, что повар ушел домой и плиту на кухне уже погасили, после чего удалился. Они злились на нас за то, что мы отослали назад три бутылки вина.
– Ну и пусть катятся к черту! – вспыхнул Эл. – Пошли в другое место.
– В это время уже нигде не поешь. А у этих припасы наверняка есть. Попробую-ка я умаслить метрдотеля.
Так я и сделал. Мрачный официант принес нам тарелку нарезанного холодного мяса, половину колючего омара с майонезом и салат из латука и чечевицы. Метрдотель выдал все это из своих личных запасов, которые держал для того, чтобы либо унести домой, либо продать припозднившимся посетителям.
– Дорого обошлось? – спросил Эл.
– Нет, – солгал я.
– Наверняка дорого, – не поверил он. – Я расплачусь с тобой, когда нам выдадут жалованье.
– И сколько ты сейчас получаешь?
– Еще не знаю. Раньше платили десять песет в день, но теперь я офицер, так что жалованье повысят. Только нам пока еще не платили, а я не спрашивал.
12
Шутливое прозвище жителей Северной Каролины.
13
Чрезвычайно престижный ресторан в центре Нью-Йорка, славящийся исключительным качеством обслуживания и отмеченной наградами винной картой.