Острова и море

Когда мокрый и грязный от сажи черт бежит за следующим священником, я предлагаю ему выпить, но он вежливо отказывается: «Спасибо, мистер Бобби, но я никогда не пью на работе». Классная картина получится, Том, если нам только удастся передать истинный размах и великолепие.

– Думаю, на сегодня мы потрудились достаточно.

– Да, черт подери, вы правы, – сказал Бобби. – От работы над картиной у меня даже в горле пересохло.

– Был один человек, Босх, у него здорово получались такие картины.

– Инженер, что ли?

– Нет. Иероним Босх. Он жил давно. Очень хороший художник. Питер Брейгель тоже работал в этом духе.

– Тот тоже давно жил?

– Еще как давно. И тоже очень талантливый. Вам бы понравился.

– Вот, черт возьми! – сказал Бобби. – Но этому старику за нами не угнаться. Да и миру еще не пришел конец, откуда ему знать больше нашего?

– Он сильный соперник.

– Ничего не хочу слышать! – протестовал Бобби. – После нашей картины о нем никто и не вспомнит.

– Бобби, нельзя ли повторить?

– О черт. Совсем забыл о своих обязанностях. За королеву, Том! Надо помнить, какой сегодня день. Сейчас нальем и выпьем за ее здоровье!

Он налил себе рому, а Тому передал бутылку джина, лайм на блюдце, нож и бутылку «Швепса».

– Сам колдуй над своим напитком. Терпеть не могу эти чертовы смеси.

Томас Хадсон составил коктейль, добавил в него несколько капель горькой настойки из бутылки, в пробке которой торчало перо чайки, поднял стакан и окинул взглядом бар.

– А что пьете вы двое? Назовите, если знаете.

– «Песью голову», – сказал один из матросов.

– Точно – «Песью голову», – подтвердил Бобби и достал им из ящика со льдом две запотевшие бутылки пива. – Только стаканов нет. Были здесь пьяницы – целый день швыряли стаканы куда попало. Ну, у всех налито? За королеву, господа! Не думаю, что ее заботит судьба нашего острова, и не уверен, что ей бы здесь понравилось. Но, господа, эта наша королева! Боже, храни королеву!

Все в баре дружно выпили.

– Замечательная, должно быть, женщина, – сказал Бобби. – Но слишком чопорная, на мой взгляд. Мне всегда больше нравилась королева Александра. Очаровательная женщина. Однако воздадим нашей королеве в ее день рождения подобающие почести. Остров наш маленький, но живут здесь настоящие патриоты. Один из жителей с последней войны вернулся без руки. Разве это не патриотизм!

– Так чей же сегодня день рождения, он говорит? – спросил один матрос.

– Королевы Марии Английской, – ответил Бобби. – Матери нынешнего короля.

– Так это в ее честь назвали корабль? – поинтересовался другой матрос.

– Знаете, Том, – предложил Бобби, – давайте следующий тост будем пить вдвоем.

Стемнело. Ветер с моря прогнал комаров и мошек, суда, подняв на борт шлюпки, вошли в гавань и теперь стояли у трех причалов, тянувшихся в море от береговой линии. Наступал отлив. От льющегося с кораблей света вода казалась зеленой, ее засасывало под сваи и закручивало воронкой за кормой большого катера, где собрались мужчины. От обшивки катера отблески света падали на некрашеный настил причала, на который в качестве кранцев подвешивали старые автомобильные шины, а в самой воде привлеченные светом крутились в темном потоке у камней морские щуки – сарганы. Плоские и длинные, они переливались зеленью, как вода, – не ели, не резвились, просто подрагивали хвостами, очарованные светом.

Катер Джонни Гуднера «Нарвал», где хозяин вместе с Томасом Хадсоном ждали Роджера Дэвиса, уткнулся носом в отступающую воду, а к его корме примыкала кормой яхта тех людей, что весь день провели в заведении Бобби. Джонни Гуднер устроился на корме. Он сидел на стуле, положив ноги на другой стул, в правой руке он держал коктейль «Том Коллинз», а в левой – длинный зеленый стручок мексиканского перца.

– Просто чудо, – сказал он. – Внутри все горит от маленького кусочка – но один глоток из стакана, и приходит свежесть.

Гуднер откусил кончик перца, проглотил, выдохнул «ух ты!» сквозь свернутый трубочкой язык и сделал большой глоток из высокого стакана. Полной нижней губой он облизнул типично тонкую для ирландцев верхнюю губу и улыбнулся серыми глазами. Уголки его губ были вздернуты, и потому казалось, что он вот-вот расплывется в улыбке или, напротив, только что улыбнулся, и все же, если не обращать внимание на тонкую полоску верхней губы, ничего понять о нем было нельзя. Глаза – вот на что надо было смотреть в первую очередь. Он был нормального роста и сложения, с легкой тенденцией к полноте, но сейчас, находясь в расслабленном состоянии, когда у большинства мужчин видны все изъяны фигуры, он выглядел замечательно. На загорелом лице выделялся облупившийся нос и лоб, казавшийся больше из-за редеющих волос. Шрам на подбородке можно было бы принять за ямочку, будь он ближе к центру, а переносица была слегка приплюснута. Сам нос не был плоским. Казалось, над ним поработал современный скульптор, который, словно работая с камнем, стесал чуточку лишнего.

– Что поделывал последнее время, Том, бездельник?

– Довольно упорно трудился.

– Как бы не так! – С этими словами Джонни откусил еще кусочек. Сморщенный и подвядший перец был около шести дюймов длиной.

– Жжет только вначале, – сообщил Джонни. – Как и любовь.

– Вот уж нет! Жжет долго.

– А любовь?

– К черту любовь, – сказал Томас Хадсон.

– Сколько эмоций! Какие слова! В кого ты превращаешься? В полоумного овцевода на острове?

– Нет здесь овец, Джонни.

– Тогда в безумного крабовода, – настаивал Джонни. – Мы не хотим, чтобы ты жил здесь в заточении. Попробуй перчика.

– Уже пробовал, – ответил Томас Хадсон.

– Наслышался я о твоем прошлом, – сказал Джонни. – Не пудри мне мозги, рассказывая о славных приключениях. Может, ты все выдумал. Знаю-знаю… Может, ты вообще первый привел всех в Патагонию верхом на яках. Но я современный человек. Послушай, Томми. Я ел перцы, начиненные лососем. Начиненные треской. Чилийским тунцом. Грудкой мексиканского голубя. Индюшатиной и мясом крота. Чем только не фаршируют эти перцы, и я все перепробовал. Чувствовал себя при этом, черт возьми, чуть ли не властелином мира. Но все это извращения. Нет ничего лучше вот этого длинного, вялого, неприглядного, ничем не фаршированного старого перца с соусом из чупанго.

Вот черт, – выдохнул он снова сквозь сложенный трубочкой язык. – Слишком много откусил.

На этот раз Джонни основательно приложился к «Тому Коллинзу».

– Лишний повод выпить, – объяснил он. – Жжет, собака, надо охладить чертову глотку. А ты что будешь?

– Пожалуй, опять джин с тоником.

– Эй, бой! – крикнул Джонни. – Один джин с тоником для господина.

Нанятый капитаном местный юноша, по имени Фред, принес спиртное.

– Пожалуйста, мистер Том.

– Спасибо, Фред, – поблагодарил Томас Хадсон юношу. – Боже, храни королеву, – и приятели выпили.

– А где наш старый греховодник?

– У себя дома. Скоро придет.

Джонни пожевал еще один стручок – теперь уже без комментариев, допил спиртное и спросил:

– Ну а на самом деле как ты тут, старик?

– Нормально, – ответил Томас Хадсон. – Я привык жить один и много работаю.

– И тебе здесь нравится? Я имею в виду – жить постоянно?

– Ты знаешь, да. Устал мотаться по свету. Лучше уж здесь. Мне здесь неплохо, Джонни. Совсем неплохо.

– Хорошее место, – согласился Джонни. – Хорошее – для парней вроде тебя, с богатым внутренним содержанием. А для такого, как я, который сам не знает, чего хочет, тут погибель. Скажи, правда, что Роджер подался в красные?

– А что, уже пошли слухи?

– На материке говорили об этом.

– Что все-таки там случилось?

– Всего я не знаю. Но что-то плохое.

– Действительно плохое?

– Рассказывают всякое. Знаешь, у них свои представления. Это не растление несовершеннолетней, если ты об этом. Просто в райском климате, при обилии свежих овощей и прочего, все развиваются не хуже их здоровенных футболистов. Девчонки в пятнадцать выглядят на все двадцать четыре. А в двадцать четыре они уже как Мэй Уитти[5]. Если у тебя нет намерения жениться, внимательно смотри на их зубы. Впрочем, и по зубам ничего не поймешь. И у всех есть отцы и матери или кто-то один, и каждый хочет кушать. Такой климат пробуждает зверский аппетит. Все несчастье в том, что иногда просто голову сносит – нет, чтобы посмотреть ее водительские права или карточку социального страхования. Стоило бы вместо возраста судить по данным о росте, весе и вообще по тому, на что они годятся. Иначе творится много несправедливости. По отношению ко всем. Вот в спорте преждевременное развитие не наказывается. Совсем наоборот. Привлечение юниоров даже поощряется. Как и в скачках. Меня тут по этому делу даже упекли в кутузку. Но старину Роджера застукали на другом.

5

Мэй Уитти (1865–1948) – британская актриса; в эти годы перешла на возрастные роли.