Страница 46 из 68
— Я выросла в детдоме. Моя мама была наркоманкой. Умерла от передозировки, когда мне было три, и я попала в детдом. Всю жизнь меня перекидывали из одной приемной семьи в другую. — Я перевожу дыхание. — В некоторых семьях, куда меня отсылали, было хорошо, а в других... не было.
— Что это значит? — спрашивает Адам.
Пожимаю плечами.
— Неважно.
Он испытующе рассматривает меня.
— Что-то мне подсказывает, что это не так.
Я бросаю на него быстрый взгляд, ненавидя, каким проницательным он бывает.
— Было плохо, просто... тяжело. Опекуны – алкоголики и всякое подобное дерьмо. В системе так много детей, что невозможно разместить их всех, главным образом, из-за того, что просто недостаточно семей, желающих взять их на воспитание. Для некоторых, особенно в пригородах Детройта... это просто почти всегда дополнительный доход. Все это нелегко. Ты быстро учишься быть независимым и никому не доверять. Приходится часто переезжать, и ты стараешься не сближаться ни с кем. — Я снова пожимаю плечами, надеясь, что он больше не будет возвращаться к этому вопросу.
— И? — предлагает продолжить Адам.
Конечно же, он не может оставить все как есть.
Я закрываю глаза, медленно открываю их и делаю глоток.
— До меня домогался один из моих приемных отцов, — говоря это, не могу смотреть на него, потому что ненавижу его резкий вздох и вскипающие беспокойство с гневом, с выражением мне-так-жаль, которое вижу в его глазах, когда, наконец, кидаю взгляд его сторону. — Это продолжалось в течение года, прежде чем набралась смелости рассказать кому-либо. Его арестовали. Оказалось, что я не единственная такая. Но он так хорошо манипулировал, угрожал, убеждал, что бы ты знал: если кому-нибудь расскажешь, то никто тебе не поверит. Он напугал меня. Но в итоге я просто... не смогла больше этого терпеть. Поэтому все рассказала учителю в школе. Я была в ужасе, что у меня будут неприятности... из-за того, что не рассказала раньше, что позволяла ему так поступать, хотя я убеждала его, нет, умоляла его оставить меня в покое. Но учитель... миссис Эрвин. Она поверила мне. И первое, что она сделала, обняла меня и сказала, что сама убедится, что он никогда больше меня не тронет. И сдержала слово. — На данный момент я не могу понять выражение лица Адама.
— Что? — спрашиваю я. — Почему ты смотришь на меня так?
— Господи, Дез. — Он качает головой и вытирает лицо обеими ладонями. — Неудивительно, что тебе тяжело доверять мне.
— Да уж. — Я сильно моргаю от эмоций, бушующих во мне. — Знаешь, я никогда никому не говорила об этом. Даже Рут. Она тоже была приемным ребенком, и мы так близки, потому что обе понимаем это, и, думаю, она догадывается о том, что произошло и почему я такая замкнутая.
— Как ты справилась?
Я смеюсь и шмыгаю носом. Не то, чтобы я плачу, никоим образом. Не стоит оплакивать то, чего больше нет.
— В том-то все и дело, Адам. Как ты не понимаешь? Я не могу. На самом деле.
— Но ты, кажется, доверилась мне на острове Макино. По крайней мере, на какое-то время. Хочу сказать, ты позволила мне пригласить тебя на ужин, и той ночью мы... потрясающе провели время. Во всяком случае, я так думал.
Я мягко качаю головой.
— Аналогично, Адам. Та ночь... была невероятная. Вся эта затея с ужином была чертовски страшной. Все эти знаменитости и папарацци. Это было ужасно, и я не была готова к этому. Но все, что было после, быть с тобой... — Я смотрю на него, позволяя ему все увидеть в моих глазах. – Правда, это было удивительно. Лучшая ночь в моей жизни, во многих отношениях.
Адам берет мою руку, переплетая наши пальцы вместе.
— Моя тоже.
Я слышу что-то в его голосе.
— Но?
Адам не отвечает сразу.
— Но ты закрылась от меня позже в то утро. Я мог бы остаться, мог бы найти способ, чтобы провести с тобой больше времени, но ты просто закрылась.
— Потому что испугалась!
— Чего? — Он, кажется, искренне недоумевает.
— Всего! Посмотри на это с моей точки зрения, Адам. Я - девушка, убирающая мусор, сирота, и просто занимаюсь своими делами - и тут появляется горячий, сексуальный, богатый, знаменитый актер, который увлекается мной. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это должно быть слишком хорошо, чтобы быть правдой. Такое дерьмо не может случится со мной.
— Но ты пошла со мной.
— Да, конечно. Мне понравилось чувствовать себя желанной. Я действительно почувствовала, что нравлюсь тебе, что ты хотел меня. И мне… понравилось это. — Я с трудом сглатываю, отвожу взгляд, избегая глаз Адама. — И когда ты должен был уйти, я просто тебя отпустила. Потому что не смогла бы справиться с тем, что ты вел себя так, словно хотел большего, а потом просто бросил бы меня ради очередной блестящей новой штучки. Не знаю. Для меня это был особенный вечер, и я просто хотела иметь что-то особенное только для себя.
— Он был особенным и для меня тоже, Дез…, — начинает он.
— Нет, — говорю я, чувствуя, что правда словно бомба застревает у меня в горле, осознавая, что она взорвется и причинит боль. — Ты не понимаешь.
— Понимаю, Дез. Правда, понимаю. Это было нереально, и я вижу, куда ты клонишь, думаешь, будто это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но я - просто парень, в конце концов.
Я смаргиваю слезы.
— Нет, Адам. Ты совсем ничего не понимаешь. Просто не можешь.
Адам притих. Кажется, он начинает что-то подозревать.
— Тогда что, Дез? — Его глаза сужаются, путешествуя вниз по моему телу и оценивая. — Мы не… я имею в виду, ты не…
Мои глаза расширяются, понимая, о чем он думает.
— Нет! Боже, нет. Я не беременна. Господи, я бы сообщила тебе это.
— Тогда что?
Я дышу глубоко, решая все ему рассказать. Заставляю себя посмотреть ему в глаза.
— В ту ночь, Адам... — Боже, как трудно заставить себя произнести эти слова. — Ты был у меня первым.
Адам закрывает глаза, зажмуривается, пробегает ладонью по лицу и массирует виски. Наклоняется вперед, ставя локти на колени.
— Скажи, что ты пошутила.
Я качаю головой, потому, что не могу произнести ни слова. Мне необходимо прочистить горло, которое болит, и с трудом не даю слезам пролиться.
— Никто никогда кроме тебя не заставлял меня так себя чувствовать. Был один парень, мы целовались, и он стал меня лапать, но я просто не смогла. Паническая атака, такая же, что случилась в первый день нашего знакомства. В этом дело. Когда парни приближаются ко мне, пытаются прикоснуться, я слетаю с катушек. Не могу дышать. Застываю. Просто не могу никому позволить сблизиться со мной, физически или эмоционально. Каждый мужчина, который когда-либо был в моей жизни, в лучшем случае был равнодушен, просто рассматривая меня как еще одного приемного ребенка, проходящего через систему. В худшем случае, они были такими, как Фрэнк Платт, который сексуально домогался меня. А потом я встретила тебя. И ты увидел меня. Как будто я что-то значу. Как будто я заслуживаю внимания, что со мной можно поговорить. — Мне все труднее и труднее не заплакать, потому что Адам не двигается, не смотрит на меня и не отвечает. — Ты смог меня... заставить почувствовать себя комфортно. Не бояться. И мне надоело бояться мужчин. Мне надоело быть девственницей. И ты заставил меня чувствовать себя хорошо.
— Я забрал твою девственность. — В его голосе звучит боль. — Господи, гребаный боже, Дез! Почему ты, бл*дь, не сказала мне?
— Потому что ты бы стал относиться ко мне по-другому. Ты бы сделал из этого большую проблему. — Трудно говорить, трудно даже шептать. И смотреть на него совершенно невозможно.
— Это большое дело, Дез! Это самое важное дело. Ты была девственницей. А я трахал тебя, как…
Гнев вспыхивает во мне, и у меня прорезается голос.
— Нет... ты... не смеешь. — Я подскакиваю на ноги и стою над ним. Он в замешательстве всматривается в меня обиженными и злыми глазами. — Не смей, бл*дь, делать для меня это менее значимым, чем было на самом деле. Это было именно то, чего я хотела. Это было нечто большее.