Страница 6 из 21
Следующее, что я помню, как бегу вниз в гостиную и вижу, что у папы похмелье и виноватое лицо, у мамы по лицу текут слезы, и она сгибается пополам от кашля.
– Джек Осборн, – заорала мать в перерыве между кашлем. – Какого черта ты…
А потом закашлялась так сильно, что вставная челюсть вылетела у нее изо рта и разбила окно, впустив холодный ветер с улицы. Взлетело пламя – и диван вспыхнул как гребаный костер. Я не знал, смеяться мне или обосраться от страха. Все-таки каким-то образом нам с папой удалось потушить огонь, а мама пошла в сад искать свою челюсть.
В доме воняло еще несколько недель.
Но это не помешало мне курить. Я был уверен, что с сигаретой выгляжу круто. И, возможно, был прав, потому что через несколько недель после пожара мои отношения с девочками наконец-то пришли к счастливой развязке. Незадолго до этого я обнаружил, что пенис нужен не только для того, чтобы мочиться в ведро, и стал неустанно дрочить. Я передергивал повсюду. Я не мог уснуть, потому что всю ночь гонял лысого. И вот однажды я пошел на танцы в паб в Астоне. Это было еще до того, как я начал пить, но в дальнем зале был чей-то развеселый день рождения. Там была девчонка постарше – в жизни не вспомнить, как ее звали, Богом клянусь, – и она со мной танцевала. Потом привела к себе домой и трахала всю ночь. Понятия не имею, почему она выбрала меня. Может, просто припекло, а я оказался единственным незанятым членом в этом пабе. Кто знает? Во всяком случае, я не жаловался. Конечно, после этого мне захотелось продолжения. Поэтому на следующий день побежал к ней домой, как пес, который второй раз нюхает тот же столб.
Но она выпалила: «Какого хрена тебе здесь надо?»
– Как насчет перепихнуться еще раз?
– Отвали.
Так закончился наш чудесный роман.
В пятнадцать лет я закончил школу. И что же за десять лет я получил от британской системы образования? Листок бумаги, на котором написано:
«Джон Осборн посещал школу «Birchfield Road Secondary Modern»».
И подпись:
«Мистер Олдхэм (Директор)».
И всё. Ни одной оценки. Ничего. Поэтому у меня было два карьерных пути: физический труд и физический труд. Первым делом я стал искать работу в рубрике вакансий на обороте «Birmingham Evening Mail». В газете как раз был специальный раздел для тех, кто только что закончил школу и интересуется перспективами трудоустройства. Я просмотрел их все: молочник, мусорщик, работник сборочной линии, укладчик, дворник, водитель автобуса и тому подобное – и выбрал работу водопроводчика, потому что это, по крайней мере, ремесло. А мне говорили, что без знания ремесла в жизни ничего не добьешься.
К тому времени, когда я получил эту работу, наступил конец года, начинало холодать. А я не знал, что водопроводчики больше всего надрываются в середине зимы, когда лопаются трубы. Так что в основном ты торчишь, наклонившись над люком в минус пять градусов, бодро отмораживая себе яйца. Меня не хватило даже на неделю. Но меня сломил не холод. Меня выперли за то, что я воровал яблоки в обеденный перерыв.
Старые привычки дали о себе знать.
Моя следующая работа была менее претенциозной. Я устроился на промышленный завод недалеко от Астона. Там производили автомобильные запчасти, а я отвечал за большой чертов аппарат для удаления смазки. Тебе дают корзину с кучей деталей – проводов, пружин, рычагов и прочего, – ты кладешь их в бак с бурлящими химикатами, и они очищаются. Химикаты были токсичными, и наверху аппарата висел знак: «ОПАСНО! НИКОГДА НЕ СНИМАЙТЕ ЗАЩИТНУЮ МАСКУ. НИКОГДА НЕ НАКЛОНЯЙТЕСЬ НАД БАКОМ».
Помню, поинтересовался у кого-то, что в баке, и мне ответили, что это дихлорметан. Я подумал про себя: «Хм, интересно, можно ли словить приход от этой штуки?» И как-то раз снял маску и на секундочку наклонился над баком. Это было нечто: «Ого-о-о-о-о-о-о!» – как будто нюхаешь клей. Только, черт возьми, в сто раз сильнее. Так что я стал каждое утро нюхать дихлорметан – это было намного дешевле, чем ходить в паб. Потом стал делать это два раза в день. А затем три. А потом каждые долбаные пять минут. Проблема была в том, что, каждый раз, когда я туда наклонялся, мое лицо становилось черным и жирным от испарений. Ребята на заводе быстро догадались, что происходит. Я уходил на перерыв, а потом они видели мое лицо, покрытое этой черной дрянью, и говорили: «Ты что, опять торчал у обезжиривателя, да? Ты, на хрен, убьешь себя, приятель».
– О чем вы говорите? – отвечал я с невинным видом.
– Это же токсично, черт возьми, Оззи.
– Поэтому я никогда не снимаю защитную маску и никогда не наклоняюсь над баком, как написано на табличке.
– Брехня. Прекрати, Оззи. Ты убьешь себя.
Через несколько недель дошло до того, что я постоянно был не в себе и разгуливал по заводу, напевая песни. У меня даже начались галлюцинации. Но я продолжал нюхать – просто не мог остановиться. И в один прекрасный день я пропал. Меня нашли лежащим на баке без сознания. «Вызовите «неотложку», – сказал надзиратель. – И чтобы больше этого идиота я не видел».
Мои родители, когда узнали, что меня снова уволили, чуть с ума не сошли. Я продолжал жить в доме номер 14 на Лодж-роуд, и они ждали, что аренду мы наконец будем платить вместе, несмотря на то, что я старался проводить дома как можно меньше времени. Мама поговорила со своим начальником и устроила меня на работу на завод «Лукас», чтобы я хотя бы там был под присмотром. «Это отличная возможность научиться новому, Джон, – сказала она. – Большинство людей твоего возраста отдали бы правую руку на отсечение за такой шанс. Ты приобретешь очень полезный навык – станешь настройщиком автомобильных клаксонов».
У меня сердце в пятки ушло.
Настройщиком автомобильных клаксонов?
В те времена работяги рассуждали так: получаешь хоть какое-то образование, идешь в подмастерья, тебе дают дерьмовую работу, ты этим страшно гордишься, несмотря на то, что она дерьмовая. А потом занимаешься этой дерьмовой работой до гробовой доски. Твоя дерьмовая работа – это всё. Многие люди в Бирмингеме даже не доживали до пенсии. Они просто падали замертво прямо на пол завода.
Мне нужно было свалить на хрен, пока я не попался в этот капкан. Но я понятия не имел, как уехать из Астона. Попытался было эмигрировать в Австралию по специальной программе, но не смог оплатить сбор в 10 фунтов. Я даже пытался пойти добровольцем в армию, но меня не взяли. Парень в военной форме взглянул на мою рожу и сказал: «Извини, нам нужны люди, а не вещи».
Так что я пошел работать на завод. Своему другу Пэту я сказал, что теперь работаю в музыкальном бизнесе.
– Что ты имеешь в виду под музыкальным бизнесом?
– Настраиваю всякое, – туманно ответил я ему.
– Всякое какое?
– Не суй нос не в свое собачье дело!
На том обсуждение моей новой работы было закончено.
В первый день работы на заводе «Лукас» мастер привел меня в комнату со звукоизоляцией – в ней предстояло работать. Моя работа заключалась в том, чтобы брать автомобильные гудки с конвейерной ленты и класть в хитрый аппарат в форме колпака. Затем подключать их к электрической сети и регулировать отверткой, чтобы раздавались звуки: «БИП, БУ-У, УИ-У, УР-Р, БИ-УП». И так 900 раз в день – столько автомобильных гудков требовалось настроить в соотвествиии с дневной нормой. Контролеры вели подсчет, поэтому каждый раз, когда гудок был готов, нужно было нажимать на кнопку. В одном помещении нас было пятеро, так что пять гудков бибикало и пищало, и верещало одновременно, с восьми утра до пяти вечера.
Когда выходишь из этой чертовой комнаты, то в ушах звенит так громко, что не слышно собственных мыслей.
Так проходил мой день.
Берешь гудок.
Подсоединяешь провод.
Настраиваешь отверткой.
БИП, БУ-У, УИ-У, УР-Р, БИ-УП.
Кладешь гудок обратно на ленту.