Страница 7 из 30
Но он просто взял меч, словно я протянул ему прейскурант.
– Спасибо, – сказал он.
– Не за что, – ответил я. – Что ж, прощай. Теперь можешь идти, – добавил я, видя, что он не двигается с места. – Я занят.
– Есть кое-что еще, – сказал он.
Я уже повернулся к нему спиной.
– Что?
– Я не умею фехтовать.
Он рассказал, что родился в амбаре, на болоте возле отцовского дома в полдень Иванова дня. Мать, которой следовало бы проявить большее благоразумие, настояла на том, чтобы вместе со своей служанкой поехать в тележке, запряженной собаками, на обед во время соколиной охоты. Начались роды, а вернуться в дом не было времени, но рядом оказался амбар, в нем было полно чистого сена, а неподалеку протекал ручей. Отец, возвращаясь с охоты с соколом на руке, увидел, как она лежит на сене с ребенком на коленях. Мы славно поохотились, сказал он. Добыли четырех голубей и цаплю.
Отец не хотел отправляться в Ультрамар, но он подчинялся герцогу, а герцог пошел на войну, и у отца не осталось выбора. Герцог умер от тифа через неделю после высадки. Отец парня продержался девять месяцев; потом в бессмысленной драке в таверне его убил лучший друг. Отцу было двадцать два, когда он умер.
– Я сейчас в том же возрасте, – сказал парень.
– Печальная история, – сказал я. – Вдобавок очень глупая. Кстати, если хочешь знать, все истории про Ультрамар глупые.
Он мрачно посмотрел на меня.
– Возможно, в мире слишком много глупости, – сказал он. – Может, я хочу как-то это изменить.
Я кивнул:
– Ручаюсь, ты можешь значительно уменьшить ее количество, если умрешь. Но, наверно, это слишком дорогая цена.
Глаза у него были холодные и яркие.
– Человек, который убил моего отца, еще жив, – сказал он. – Пустил корни, процветает и счастлив, у него есть все, чего ни пожелает. Он вернулся из кошмара Ультрамара, и теперь мир для него снова полон смысла, а сам он полезный член общества, им восхищаются, его уважают и равные, и те, что выше его.
– И ты задумал перерезать ему горло?
Он покачал головой.
– Вряд ли, – сказал он. – Это было бы убийство. Нет, я хочу сразиться с ним на мечах. Я побью его, докажу, что я лучше. Затем я его убью.
Я тактично помолчал. Потом сказал:
– И ты ничего не знаешь о бое на мечах?
– Нет. Меня должен был обучить отец, как обычно делают отцы. Но он погиб, когда мне было два года. Я не знаю даже самых азов.
– Но собираешься бросить вызов старому солдату и доказать, что ты лучше. Понятно.
Он смотрел прямо мне в глаза. В таких случаях я всегда испытываю неловкость, хотя большую часть жизни смотрел на раскаленный металл.
– Я расспрашивал о тебе, – сказал он. – Люди считают, что ты был великим мечником.
Я вздохнул:
– Кто тебе это сказал?
– Это правда?
– «Был» означает, что дело прошлое, – сказал я. – Кто рассказал тебе про меня?
Он пожал плечами:
– Друзья отца. По-видимому, в Ультрамаре ты был легендой. Все слышали о тебе.
– Определяющая характеристика легенды та, что это неправда, – сказал я. – Я могу сражаться – и не более. А при чем тут это?
– Ты меня научишь.
Помню один случай в Ультрамаре. Мы грабили деревню. Мы часто грабили. Это называлось chevauchée – атакой рыцарей, но ничего рыцарского в этом не было, только поджог амбаров и охота за курами. Предполагалось, что такие нападения подрывают у неприятеля волю к борьбе. Забавно, все происходило с точностью до наоборот. Так вот, я был на этой ферме, с факелом в руке, и собирался поджечь стог. И там была собака. Глупая собачонка, каких держат для охоты на крыс, сама ненамного больше крысы; она залаяла, прыгнула на меня, вцепилась в ногу и не разжимала зубов, а я не мог дотянуться и ударить ее ножом, не задев при этом себя. Я уронил факел и принялся скакать по ферме, пытаясь ударить собаку о стену, но безрезультатно. Это было нелепо, но в конце концов собачонка одолела меня. Я выбежал на улицу, и, как только я это сделал, она разжала зубы и убежала в амбар. Моему сержанту пришлось поджигать стог горящими стрелами, а я так и не мог загладить эту свою ошибку.
Я посмотрел на него. Мне было знакомо выражение этого глупого розового лица.
– Хорошо, – сказал я.
– Да. Мне нужен лучший меч и лучший учитель. Я заплачу. Можешь взять пятую монету.
Золотой безант. На самом деле его настоящее название – гиперперон, что означает «высшей пробы». Враг в Ультрамаре отобрал их у нас столько, что использовал вместо своей валюты. Такова война: враг превращается в вас, а вы – во врага, как железные и стальные стержни под молотом. Единственные безанты, которые сегодня можно увидеть, – это вернувшиеся оттуда, но сейчас они в ходу повсеместно.
– Меня не интересуют деньги, – сказал я.
– Знаю. Меня тоже. Но, если я заплатил человеку за работу и он взял деньги, он мне должен.
– Я плохой учитель, – сказал я.
– Ничего страшного, я безнадежный ученик. Справимся в два счета, быстро, как амбары горят.
Если у меня когда-нибудь будет собака, то только терьер-крысолов. Может, мне просто нравятся агрессивные твари, не знаю.
– Можешь забрать свою монету и засунуть туда, где не светит солнце, – сказал я. – Ты и так переплатил за меч. Назовем это сдачей.
Меч – не лучший вид оружия. Большинство доспехов, даже правильно подбитый джеркин, защитят от него, он слишком длинный, чтобы использовать в драке, и слишком легкий и непрочный для серьезной стычки. В серьезном бою я предпочитаю копье или топор, и вообще в девяти случаях из десяти лучше обойтись обычными сельскими орудиями: баграми, вилами, крюками, если они сделаны из хорошего материала и правильно закалены. А еще лучше, дайте мне лук и противника, скрывшегося под доспехами. Для воина на поле битвы лучший вид – вдоль стрелы на подмышку копейщика. Для самозащиты на дороге я предпочитаю дубину; для схваток на улицах и в помещениях, где часто не хватает места, лучше всего подойдет нож, которым ты бреешь бороду и чистишь яблоко. Во-первых, ты к нему привык, и ты знаешь, где он у тебя за поясом, даже не глядя.
Единственное, для чего меч поистине хорош, – это фехтование на мечах, что практически означает дуэль, что нелепо и противозаконно, или просто фехтование – игра в бой, хорошее развлечение, где никто не пострадает (но у меня другое представление о забавах), а еще рисовка. Нет надобности говорить, что именно поэтому мы отправляемся в Ультрамар, препоясавшись мечами. У некоторых прекрасные новые мечи, у самых везучих – настоящие старые мечи, семейное наследие, стоящее тысячи акров доброй пахотной земли вместе со зданиями, скотом и поселянами. Дело в том – только не говорите, что я вам это сказал, – что старые мечи не обязательно лучшие. Двести лет назад хорошей стали было еще меньше, чем сейчас, а люди были сильнее, поэтому старые мечи тяжелее, ими труднее пользоваться, они шире, и у них закругленный конец; они предназначены скорее для того, чтобы рубить противника, а не пронзать. Большинство этих молодых мечников умирает от поноса раньше, чем пустынное солнце высушит одежду, в которой они прибыли. Их вещи продадут, чтобы оплатить съеденное ими в солдатской столовой. Там, в Ультрамаре, иногда можно таким образом раздобыть уникальное оружие.
– Я не знаю, как учить, – сказал я. – Никогда этого не делал. Поэтому я буду учить тебя так, как учил меня отец, это единственный известный мне способ. Согласен?
Он не заметил, что я подобрал грабли.
– Хорошо, – сказал он, поэтому я снял с граблей поперечину с зубьями – она всегда насажена свободно – и треснул его черенком.
Я очень хорошо помню свой первый урок. Главное отличие в том, что отец использовал метлу. Сначала он черенком сильно ткнул меня в живот. Когда я согнулся, хватая воздух, он ударил по коленной чашечке, и я упал. Тогда он приставил конец черенка к моему горлу и надавил. Я едва мог дышать.