Проклятие Пифоса

— К чему это нас приведет, брат? К всезнанию, но абсолютному безмолвию?

— Откуда мне знать? Возможно.

— Ты уверен в мудрости выбранного тобой курса?

— Уверен ли я в конечном результате нашей затеи? Разумеется, нет. Уверен ли я в ее необходимости? Несомненно, — Аттик выдержал секундную паузу. — Братья, настало тяжелое время, и мы должны смотреть в лицо правде, какой бы беспощадной она ни была. Мы больше не можем вести эту войну привычным образом, и мы не можем вернуться на Терру.

Все поняли то, что он не стал произносить вслух. Железные Руки не полетели бы на Терру, даже если бы могли. Они бы вернулись разбитым легионом, чьи останки попросту раскидали бы по другим воинствам Астартес. Их культура была бы забыта. Сыны Мануса и без того натерпелись унижений и не собирались добровольно покоряться еще и этому.

— Мы согласились сражаться, — продолжил Аттик, — в полной мере используя все имеющиеся средства. У нас нет флота, но все еще есть корабли, а этот регион благоволит одиноким хищникам. Остается только выследить добычу.

— И ты нашел способ сделать это? — спросил Плин.

— Я вижу возможность получить массу полезных разведданных.

Сабина слова брата не убедили.

— Это всего лишь предположение.

— Я верю, что оно того стоит.

Все три призрака рассыпались мерцающей фантасмагорией. Звук превратился в воющий электронный ветер. На мгновение Аттику показалось, будто сквозь шипение статики отчетливо пробивается что-то еще, словно чей-то новый голос коснулся его ушей, нашептывая звуки одновременно четкие и невнятные, невразумительные. Но, когда он попытался прислушаться внимательнее, буря миновала, и его братья снова предстали перед ним.

— …Ты понимаешь? — говорил Сабин. Когда Аттик попросил его повторить, тот сказал: — Я спрашивал, понимаешь ли ты, что теперь может значить для легиона потеря даже одного корабля?

— Разумеется, понимаю. Так же, как понимаю и жизненную необходимость любого тактического преимущества.

— Нет смысла спорить, — встрял Халиб. — Капитан Аттик прав насчет обстоятельств, с которыми мы вынуждены иметь дело. Что бы мы ни думали о мудрости его стратегии, решать все равно ему. Каждому из нас придется вести свою собственную войну.

Повисла пауза. Тишина. Даже статика смолкла. Аттик чувствовал тяжесть, давящую на него, и знал, что его братьям не легче. Эта тяжесть не имела ничего общего с ответственностью командира за отданные приказы. Это было чувство, родственное изоляции, но куда более сильное, более глубокое. Чувство потери. Железные Руки продолжали сражаться, но X легион канул в лету. Единое тело, частью которого многие века был Дурун Аттик, жестоко расчленили. Сам капитан отказывался верить в смерть Ферруса Мануса. Такая чудовищная невозможность не могла свершиться ни в какой вселенной, не важно сколь безумной. Разве может ветер гнуть железо? Нет. Значит, и Манус не мертв. Истина порой очень проста. Если она, истина, вообще существует в этом мире.

Но Мануса здесь нет. Он потерян для своих сыновей, и от великой машины войны, выкованной им, ныне осталось лишь несколько жалких останков.

Будто прочитав мысли Аттика, заговорил Сабин:

— У нашего легиона больше нет тела, из всех четырех он изменился меньше прочих. — Голос Сабина еще мог выражать всю глубину скорби и гнева, что терзали их всех. — А кровь наша разбавлена.

«Веритас феррум» был не единственным кораблем, на котором нашли пристанище выжившие Саламандры и Гвардейцы Ворона. Другие капитаны тоже приютили союзников, что прежде подвели их легион.

Аттик поднял руку. Сжал пальцы в кулак. Даже без оружия он был способен пробивать сталь. Сабин был прав — коллективная сущность легиона разбита, но каждый из них еще мог полагаться на себя и своих легионеров, чтобы в прах разбивать черепа предателей.

— Нет, — отрезал капитан, наслаждаясь нечеловеческим, бесплотным скрежетом своего голоса. — Мы все еще его тело. Если мы не можем быть сокрушающим молотом, значит, будем изводить врагов, словно рак. Мы на их территории. Они думают, что здесь безопасно, но они заблуждаются. Нас слишком мало, и поэтому нас трудно найти. Мы будем изводить их, мы заставим их истекать кровью. А даже если им повезет уничтожить одного из нас, что с того? Как это повлияет на операции других? Никак. Один-единственный удар уничтожил большую часть наших сил. Но, чтобы добить оставшиеся, ударов врагу не сосчитать. У нас есть сила, братья. Нам нужно лишь осознать ее.

После этого четверо командиров проговорили еще несколько минут. Аттик узнал об операциях, которые запланировали другие капитаны, и о том, как они рассчитывают выслеживать свои цели. Он внимательно слушал. Откладывал информацию в памяти. Но понимал, сколь мало значит для него это знание. «Веритас феррум» остался сам по себе.

Сеанс литосвязи закончился. Призраки исчезли, а вместе с ними на мгновение исчезло и чувство изоляции. Неожиданно Аттика охватила уверенность, что если он сейчас обернется, то увидит за своей спиной на платформе гололита кого-то еще. Но он подавил в себе это желание и просто сошел с платформы. Как он и предполагал, ощущение чужого присутствия развеялось. Сколько бы слабой плоти у него ни отсек нож апотекария, его мозг оставался человеческим, а значит, подверженным навязчивым идеям и порочным побуждениям. Нужно было распознавать эти слабости и изживать их фактическим рационализмом, который преподали ему примарх и Император.

Но когда капитан вернулся на мостик, поднялся за командную кафедру и отдал приказ «Веритас феррум» пересечь пояс астероидов и взять курс вглубь системы Пандоракс, кое-что произошло. Нечто настолько мимолетное, что любой бы, не задумываясь, отмахнулся от него. И Аттик отмахнулся. Нечто настолько слабое и блеклое, что его запросто можно бы проигнорировать. И он проигнорировал.

То, от чего он отмахнулся и что проигнорировал, было иррациональным фантомом. Простым и незначительным, как попавшая в глаз ресница.

И отчетливым, как коготь, нежно царапающий кору мозга.

Это было приветствие.

Глава 2

ХОЗЯЙКА ПЕСНИ. ВРЕМЯ ЧУДЕС.

ЗЕЛЕНЫЕ ЗЕМЛИ

Страх — нормальное явление, когда имеешь дело с течениями варпа. И необходимое. Ридия Эрефрен давно поселила его в своем сердце, сделала своим неизменным спутником. Другом, на которого всегда можно положиться. Она даже научилась впадать в ужас, если страх покидал ее, оставляя беззащитной в огромной опасности.

Эрефрен искренне верила в мирскую вселенную, провозглашенную Императором. Она приветствовала свержение всех богов. Искоренение в человеческой расе всего иррационального было великим начинанием, необходимость которого астропат горячо поддерживала. Но, несмотря на ее непоколебимую верность догматам Империума — а возможно, из-за них, — она также испытывала благоговейный трепет, перетекающий в священный ужас. Причиной тому были силы варпа. Он олицетворял все, против чего боролся Империум, но без него невозможно было распространять среди звезд свет Императора. Варп был невозможностью в несуществующей реальности, отрицанием пространства и мерилом всех путешествий. И он манил, дабы разрушать.

В этот день варп казался соблазнительнее, чем когда-либо прежде, и наваждение росло с каждой секундой. Он завлекал женщину чистотой и ясностью, открывая одну завесу за другой, наполняя ее голову знанием о близлежащих системах и обещая больше. Намекал, что до всезнания рукой подать. Оно достанется ей, если она и «Веритас» подойдут чуть ближе к определенной точке в системе Пандоракс. «Следуй к Пифосу», — шептал он. Насылал видения, что пестрым парадом проносились перед ее незрячими глазами, нашептывал на ухо тайны. Стоя за кафедрой алтаря и управляя астропатическим хором, Эрефрен чувствовала растущий экстаз снизошедшего на нее понимания. Сияющий рассвет озарил ночь варпа. Найти это новое солнце не составило труда. Наоборот, невозможно было пропустить его. Но вот не потерять себя — это было испытанием. Ведь в свете знания так легко утонуть…