Проклятие Пифоса

Теперь Каншель наконец ощутил, что понимает колонистов. Он осознал, как они сохраняли непоколебимую надежду, сколько бы их ни умирало в пастях Пифоса. Они просто не могли иначе.

Жрец прекратил свой танец. Свет не двигался, но его хитросплетения были настолько запутанными, что взгляд Каншеля не мог на нем остановиться, проворно перескакивая по нитям паутины, от края к центру и по кругу в завораживающей, но отравляющей пляске. Исполин выставил вперед руки ладонями к Каншелю.

— Приветствую тебя, — произнес он. — Стань подле меня.

Его голос был глубоким, грубым, но плавным и текучим. Шепот ледника.

Каншель повиновался. Раньше бы он сомневался, колебался. Но теперь сам стремился туда. От радости у него едва не подкашивались ноги. Слуга побежал к жрецу.

Но когда до центра оставалось всего три шага, а послание уже кристаллизовалось перед ним — грандиозная истина на грани откровения, — он вдруг замер. Неуверенно моргнул. Его ноги будто вросли в пол.

— Что беспокоит тебя? — спросил жрец.

Каншель сглотнул. Его губы обсохли. Горло словно обожгло. Яблочный аромат дурманил. Иерун так желал утолить свою жажду, но не мог. Не должен был. Нужно было подождать.

— Что-то… — прохрипел он. Попробовал снова: — Чего-то не хватает.

Жрец наклонил голову.

— Да?

Каншель попытался отвести взгляд. Быть может, сумей он закрыть глаза, у него получилось бы сосредоточиться и понять, что именно не так.

— Я чувствую… — беспомощный, он умолк.

— Ты еще не дома, — молвил жрец.

Каншель чуть не разрыдался от признательности.

— Да.

Да, так и есть. Он все еще здесь чужак, хотя и желал обратно так же сильно, как страшился ночей на базе.

— Наши песни и само это место еще не знакомы тебе. Тебе нужно ободрение. Знак того, что ты не предаешь свою веру, разделяя с нами нашу.

— Да, — согласился Каншель. Слезы снова хлынули рекой.

— А если я скажу, что наши веры одинаковы?

— Я очень хочу в это верить.

Хотя лицо жреца было скрыто под капюшоном, Каншель ощутил его улыбку.

— Порой вере требуются доказательства. Ты получишь их. Приди к нам снова и принеси символ твоей веры. Тогда ты познаешь истину, и мы восторжествуем вместе.

— Благодарю вас, — прошептал слуга.

Он попытался отойти назад, но его ослабевшие колени подкашивались. Еще чуть-чуть, и он распластался бы на полу. Но вдруг подле него оказалась Ске Врис и подхватила его под руку. Каншель прильнул к женщине и кое-как проковылял к выходу из ложи. Оказавшись снаружи, он заметил в задних рядах толпы нескольких слуг, следивших за ритуалом. На их лицах застыло выражение глубокой, голодной зависти. В ушах Иеруна еще звучали песнопения, а сердце его бешено колотилось, напоенное силой неукротимой веры. Каншеля поразило осознание того, к чему все это могло бы привести. Он подумал о силе, которую обрел в ходе утреннего молитвенного ритуала, и насколько могла возрасти эта сила, взывай к ней столько же верующих, сколько сейчас собралось в ложе. Возносить хвалу Императору, как то должно, и делать это открыто, во много сотен голосов — это, Каншель был уверен, нанесет страху смертельный удар.

Но разве это предел? Видение уносило слугу все дальше. Воображение рисовало ему тысячи, миллионы, миллиарды людей, в едином порыве возносящих хвалу Императору. Он затаил дыхание. Он не был жестоким человеком и никогда не сражался. Он чистил оружие, ухаживал за ним, знал имя и предназначение каждого инструмента смерти, но никогда не сделал ни единого выстрела. Он был Иеруном Каншелем, низшим слугой, незначительной и легкозаменяемой шестеренкой в великой машине X легиона, и не более того. Но во служение своей мечте он чувствовал себя готовым убивать.

Манящее, яркое видение не покидало его, даже когда он погрузился на транспорт обратно на базу. Только когда Иерун ступил на посадочную площадку и услышал шум по другую сторону стен, сияние померкло. Осталось лишь влечение, и Каншель вцепился в него, в обещание силы… Зато вернулся страх, натачивая новые когти и клыки, изобретая новые способы убийства надежды.

Молодая ночь отдавала совсем другими напевами. Свою песню завели кровожадные рептилии. В ушах Каншеля звенели другие призывы и ответы — рев альфа-хищников и отклики их стай. Вокруг базы неожиданно собралось множество ящеров, хотя еще утром ничто не предвещало подобной какофонии. Теперь он слышал бесчисленные голоса рептилий, ревущих вызов стенам крепости. Звери дразнили свою добычу.

Каншель ушел с посадочной площадки. Он не торопился вернуться в барак и застыл на открытом пространстве между строениями. Его ноги еще дрожали, а завывания в темноте причиняли страшную боль, словно челюсти тварей смыкались на его голове.

Там его и нашла Танаура. Выглядела она такой же изможденной, как и он. Но ее твердый подбородок по-прежнему казался выкованным из железа.

— Сколько это уже продолжается? — спросил Каншель.

Болтерный огонь со стены. Рев, перерастающий в визги, а затем обрывающийся. Эхо осады поселения. Чудовища, испытывающие оборону на прочность.

— Утром началось, — изложила Танаура. — Весь день они наглеют.

— Почему? — бросил он вопрос в никуда. Сборище ящеров здесь беспокоило его намного сильнее, чем нападения на деревянный частокол. Уязвимость поселения была очевидна, тогда как базу на возвышенности надежно защищали прочные стены и воины, наделенные силой богов. Так зачем животным такая добыча? Откуда это тупое упрямство?

— Они что, всерьез надеются прорваться внутрь?

— Они животные, — пробормотала Танаура. — Им неведомы надежды.

— Правда? Тогда что держит их здесь?

«О, этим животным знакома надежда, — подумал Иерун. — Они надеются полакомиться нашей кровью».

Треск сломанных веток. Слаженный грохот тяжелых болтеров. Рев ярости и боли. Некоторые чудовища устали ждать и принялись бросаться друг на друга.

— Я не знаю, — пренебрежительно пожала плечами Танаура. — Быть может, надежда в них и есть, но вот мозгов точно нет. Они не попадут внутрь. Легионеры крошат их еще на подходах к стене.

— А что будет, когда закончатся боеприпасы?

— До такого не дойдет.

— Слишком уж ты в этом уверена.

— Легион не задержится здесь так надолго, — она говорила с такой уверенностью, будто сама приняла это решение. Каншель едва не одернул Агнессу за самонадеянность, но увидел, как горят ее глаза. Решительность, надежда, страсть, пророчество… Все они воспылали в ее взгляде. Как и отчаяние.

— Не здесь должна вестись война, — сказала она Каншелю.

— Но именно здесь мы сражаемся, — ответил он.

Рев за стеной становился все громче. Звук был подобен поднимающейся волне, готовой утопить их всех. И отлива не будет. А на самой базе своего часа ждали образы глубокой ночи, жаждущие испытать веру Каншеля.

Глава 14

ПЕТЛЯ СТЯГИВАЕТСЯ. ТЕНИ ПРОТИВ ТЕНЕЙ. ЗАДАЧА СЛЕПОЙ

Планета восстает против нас, — заметил Гальба.

— Это иррациональное утверждение, — огрызнулся Аттик.

— Я не подразумевал наличия у нее сознания.

— Разве? И у тебя нет никакого тайного источника знаний?

Гальба вздохнул. В отличие от капитана, он на такое еще был способен.

— Нет. Я руководствуюсь лишь собственными наблюдениями.

Он жестом указал на джунгли за стеной, охватив восточный склон возвышенности. Огни базы подсвечивали узкую полосу листвы и стволов, превращая зеленые оттенки в серебристые. За ними расстилалась непроглядная тьма, содрогающаяся от безграничной ярости обитающей там чудовищной жизни.

— Ты не должен рассматривать этих животных как реальную угрозу, — объявил Аттик. Утверждение прозвучало с законченностью прямого приказа.

Гальба обернулся к Даррасу за помощью. Второй сержант не проронил ни слова, а взгляд его не отрывался от джунглей. После битвы в руинах он практически не разговаривал с Антоном. Подозрения Аттика окутали Гальбу аурой прокаженности. По роте пошли слухи — дескать, один из них может использовать запретное искусство, силы, как противоречащие приказам Императора, так и оскверняющие дух машины. Интуиция вызывала подозрения в колдовстве. А колдовство было за гранью дозволенного.