Проклятие Пифоса

Но что насчет Аттика? Как быть воину, у которого больше не осталось плоти? Капитан был охвачен гневом, в этом Гальба нисколько не сомневался. Но сознавал ли Аттик его пагубность? Видел ли его изменчивую сущность? Этого сержант не знал.

Но знал, что как бы сильно ни досталось Железным Рукам на Исстване V, из Гвардии Ворона и Саламандр выжило еще меньше. И если надежда на победу кроется в выживании, лоялистам нельзя грызть друг другу глотки. Могло статься, что фатальные ошибки были сделаны задолго до сражения. Кровь холодела при мысли о разделении флота X легиона, когда более быстрые корабли оставили «Веритас феррум» и других позади, во весь опор устремившись к системе Исствана. Но, возможно, даже это решение не было определяющим. Быть может, слишком много сил поднялось против праведных последователей Императора. Среди астропатов ходили пересуды, будто темные интриги плетут не только предатели. Так много возможностей, так много ошибок, совпадений, измен… Все это капля за каплей сливалось в бурный поток кровавой судьбы.

Но все это в прошлом. Глядя же в будущее, воин понимал одно — лоялисты, кем бы они ни были, должны держаться вместе.

Даже от крошечной искры надежды может вспыхнуть пламя.

Он вздохнул, переглянувшись с Птероном и Кхи’демом, и нацепил на лицо кривую гримасу, отдаленно напоминавшую улыбку.

— Что будем делать? — тихо спросил Птерон, и говорил ветеран явно не о стратегии.

Гальба печально склонил голову.

— Я буду держать вас в курсе событий. В свою очередь, можете сделать мне одолжение? Вместо моего капитана обращайтесь лучше ко мне.

Учитывая нынешнее положение дел, он опасался, что два космодесантника могут воспринять эту просьбу как неслыханное оскорбление. Но Кхи’дем понимающе кивнул.

— Думаю, так будет лучше для всех.

— Благодарю вас. — Гальба двинулся обратно к мостику.

Птерон поймал его за руку.

— Железные Руки не одиноки, — сказал Гвардеец Ворона. — Не стоит заблуждаться, считая иначе.

Иерун Каншель как раз закончил уборку оружейной кельи Гальбы, когда услышал тяжелые шаги сержанта. Торопливо похватав ведро и тряпки, он встал сбоку от входа, глядя в пол.

Гальба задержался в дверях.

— Как всегда, отличная работа, Иерун, — сказал он. — Благодарю тебя.

— Спасибо вам, мой господин, — ответил слуга. Признательность Гальбы ему была не в новинку. Сержант говорил так каждый раз, когда возвращался и заставал Каншеля еще на месте. И все равно Иерун ощутил прилив гордости, не столько даже за свою работу, сколько за то, что господин заговорил с ним. Его обязанности были просты. Он должен был протирать стеллажи для брони и убирать масляные пятна, оставшиеся после очистительных ритуалов Гальбы, не трогая при этом ничего по-настоящему важного: сам доспех, оружие, трофеи и клятвенные печати. С такой работой мог справиться и сервитор. Но ни один сервитор не смог бы понять той чести, что предполагал этот труд. А Каншель понимал.

Гальба задумчиво побарабанил пальцами по дверному проему.

— Иерун, — произнес наконец он.

Встревоженный необычным поведением господина, Каншель поднял голову. Гальба смотрел на него сверху вниз. Нижняя челюсть сержанта блестела металлом. Космический десантник был лыс, а война вдоволь исполосовала и обожгла его лицо, превратив в усеянную шрамами задубевшую маску — грозный лик существа, медленно, но верно удалявшегося от собственной человечности, но дивным образом не казавшегося злым.

— Мой господин? — переспросил Каншель.

— Я знаю, что бараки слуг понесли серьезный урон в битве. Как вы справляетесь?

— Ремонт продвигается хорошо, мой господин.

— Я спросил не об этом.

Горло Каншеля сдавил стыд, и он с трудом сглотнул. Хватило же ему ума притворяться перед воином легиона Астартес! Он поддался гордыне. Он хотел, чтобы бог перед ним знал, что даже самые низшие обитатели «Веритаса» борются ради общего блага. «Мы делаем свое дело», — так он хотел сказать, но не смог выдавить из себя столь высокомерные слова.

— С трудом, — признался он. — Но мы не сдаемся.

Гальба кивнул.

— Вижу. Спасибо, что сказал мне. — Его верхняя губа растянулась, и Каншель догадался, что так теперь сержант улыбается. — И спасибо, что не сдаетесь.

Слуга низко поклонился. Сейчас его переполняла гордость столь же сильная, как и стыд всего мгновение назад. Ему казалось, что он весь светится. Еще бы не так, ведь простые слова Гальбы с новой силой зажгли в нем светоч решимости и воли. И когда Иерун шел обратно по палубам, дорога ему казалась ярче и светлее прежнего. Он знал, что это лишь иллюзия, но эта иллюзия помогала ему, придавая сил.

Они сполна понадобились ему, когда он добрался до кают слуг.

Тысячи людей, чистивших корабли, готовивших еду и выполнявших всевозможные задачи, слишком сложные, непредсказуемые или разноплановые для сервиторов, жили на одной из нижних палуб «Веритас феррум». Их дом был уже чем-то большим, нежели просто судовые бараки, но меньшим, чем община. До ужасов Исствана V здесь царил образцовый порядок. Огромный сводчатый зал простирался на всю длину корабля. Отсюда можно было легко попасть на любую другую палубу — правда, не быстро, учитывая необходимость пешком преодолевать тысячи метров переходов. Зал был достаточно широким, чтобы даже в самые жаркие часы не возникало заторов. Во времена Великого крестового похода зал использовался как рынок, трапезная и место для собраний, поскольку только здесь хватало места для всего этого. Но, так или иначе, главным всегда были дисциплина и эффективность действий персонала, и потому любую трапезу, собрание или базар неизменно рассекал нескончаемый поток тружеников. По обеим сторонам большой зал выходил в жилые помещения — по большей части бараки, рассчитанные на сотню спальных мест каждый, но были также и небольшие личные каюты для самой ценной обслуги.

Вся культура Медузы строилась вокруг идеи почитания силы и осуждения слабости. Железные Руки возвели философию своей родной планеты в абсолют, доведя презрение к слабой плоти до стадии, когда сама бытность человеком уже казалась порочным недугом. Все, что не способствовало созиданию идеальной силы, ими отметалось как бесполезное отвлечение. Ферруса Мануса возмущала необходимость терпеть летописцев в своем 52-м Экспедиционном флоте, поэтому, когда Железные Руки ринулись в бой с Хорусом, он не раздумывая оставил этих надоедливых, ненужных гражданских в системе Каллиниды. Каншеля это обрадовало. Какой бы низменной ни была его работа, он являлся частью великой машины войны. А те жители Империума, которые считали, что Железным Рукам чуждо искусство и неведомо чувство прекрасного, глубоко заблуждались. Искусство должно иметь четкую и сильную цель. Каншель слышал перешептывания о невероятном, чудесном оружии, которое Манус хранил на борту «Железного Кулака», и верил этим историям. Мысль о мощных, смертоносных инструментах, к тому же превосходно исполненных, казалась ему в высшей степени верной, ибо соответствовала всем тем урокам, что преподала ему жизнь на Медузе. Силу воли можно облечь в физическую форму и с ее помощью поставить дикую, жестокую вселенную на колени.

Идея об оружии Мануса также нашла свое воплощение в росписях на стенах «Веритас феррум». В отличие от его корабля-побратима, «Феррум», здесь нашлось место искусству. На борту ударного крейсера Каншель постоянно пребывал в окружении рукотворного величия. Каждый раз, торопливо шагая по огромному залу, он проходил мимо рельефных скульптур гигантов. Героические фигуры были высечены простыми, но смелыми линиями. В изваяниях не было ни единой излишней, вычурной детали, ровно как и ничего грубого, неказистого. Они были величественны. Внушительны. Они вдохновляли. Они сражались и побеждали мифических зверей, символизировавших безжалостные вулканы и лед Медузы. Они олицетворяли собой силу. Слабость была им чужда, и долгом каждого, даже самого низшего слуги, было претворять их заветы в жизнь.