Проклятие Пифоса

Корабль задрожал, словно колокол под ударами молота. Из открытых ангарных створок вырвалось пламя. Череда взрывов на корме слилась в гигантский огненный шар, поглотивший двигатели.

— Они пляшут, — произнес Аттик. Капитан стоял у открытого люка пассажирского отсека. Ветер ревел ему в лицо, но лидер Железных Рук держался уверенно, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, словно приваренный к полу.

Многотысячная людская толпа резвилась вокруг подбитого корабля, словно для них это был праздничный костер.

— Да они с ума посходили, — бросил Даррас. — Если они повредят плазменные ядра…

— Похоже, они знают, что делают, — заметил Аттик. — Иначе это бы уже произошло на одном из кораблей, стерев весь регион с лица планеты. А это аккуратные и точные взрывы.

— Но зачем? — настойчиво спросил сержант Ласерт.

— Потому что они не собираются улетать, — объяснил Гальба. — В своих переговорах они постоянно называли Пифос «домом». Теперь так и есть. Они сознательно отрезают себе путь с планеты.

Воин смотрел на полыхающий корабль и думал, что тот оставался верен своему предназначению до самого конца. Эти люди были не просто гражданскими. Они были колонистами.

— Они так сильно хотят здесь остаться? — удивился Даррас. — Да они либо дремучие глупцы, либо безумцы. Подозреваю, что все сразу.

— Дремучесть им больше не грозит, — сказал Аттик и вытянул руку. — Только не теперь.

Явились ящеры. Ветры Пифоса донесли до них зов богатой и легкой добычи, и они вняли ему. Собравшись в огромные стаи, хищники — знакомые и невиданные прежде — обрушились на колонистов. Животные рвали их на куски.

Танцы оборвались. Люди безуспешно пытались защититься. У них не было стрелкового оружия, поэтому они отбивались голыми руками. Некоторые сражались мечами, но удары клинков лишь злили зверей еще больше. Потуги колонистов выглядели наихудшим фарсом. Ящеры пировали сполна.

— Сделай облет, — Аттик передал по воксу брату Катигерну, сидевшему за штурвалом «Железного пламени».

«Громовой ястреб» перелетал от одной посадочной площадки к другой. Везде повторялась одна и та же сцена. Корабли пылали. На проделанных ими просеках кучковались люди, защищаясь пиками, импровизированными дубинами и мечами. Кое-где Гальба замечал лазерные вспышки. По его оценке, на каждую винтовку приходилось по сотне человек, если не больше.

Многие гражданские, убегая от резни на посадочных площадках, собирались на территории, расчищенной Железными Руками. Гальба быстро сбился со счета. Десятки тысяч человек плечом к плечу стояли вокруг колонны и вдоль широкой дороги, ведущей к возвышенности. Одно гигантское стадо. Их прибытие трагическим образом уравняло экологический дисбаланс, так беспокоивший Птерона. На Пифосе появились первые травоядные, и хищники возрадовались этому. Передние линии стада отчаянно боролись за жизнь, прикрывая тех, кто держался за их спинами. Гальба понимал, что на его глазах вершится неимоверный героизм, но сверху он видел лишь уродство смерти. По краям толпы разливалось кровавое болото, заваленное изуродованными телами. А рептилии все продолжали прибывать. Пифос являл людям свою фауну во всем ее чудовищном многообразии.

Исход борьбы был предрешен. Она растянется на много дней, но в итоге дорогу к колонне зальет озеро крови.

— Возвращаемся, — приказал Катигерну Аттик.

— Мы не будем стрелять? — спросил Гальба.

— Куда тут стрелять? — рявкнул капитан.

Гальба не ответил. Аттик был прав. Штурмовой катер — оружие грубое. Его ракеты и пушки перебьют больше колонистов, чем ящеров. Смерти рептилий будут одной каплей в море крови и лишь ускорят неизбежное.

— Слышите? — спросил Даррас, выражая смесь недоверия, недоумения и презрения.

— Да. — От Аттика разило только презрением.

Теперь услышал и Гальба. Пробиваясь сквозь крики умирающих и вой ящеров, перекрывая даже рев двигателей «Громового ястреба», звучал радостный клич. Толпа пела, как единый огромный хор. Люди торжествовали. Их товарищей пожирали заживо, но они все равно праздновали свое прибытие. Гальба не разбирал слов, но общий настрой угадывался безошибочно. Мелодия нарастала — ода победе и силе. Что бы с ними дальше ни случилось, люди были уверены, что свершили великое дело.

Прибыть в эту систему на кораблях, словно откопанных на свалке, — это подвиг. Приземлить большую их часть — в целом, тоже. Но откуда такое стремление к этому миру смерти? Гальба подозревал, что этого уже не узнать. Когда празднование закончится, не останется никого, кто мог бы все объяснить.

— Идиоты, — тихо пробормотал Аттик, отстраняясь от песни. Но он не сводил взгляда от сражающихся колонистов, пока те не скрылись из виду.

— Они мужественно сражаются, — признал Гальба.

— Их борьба бессмысленна. Им не победить. Они слишком слабы. Они пришли сюда умирать, и я не собираюсь этим восхищаться.

«Железное пламя» вернулось на базу к остальной роте. Кхи’дем и его Саламандры ждали на краю посадочной площадки и вышли вперед, когда Железные Руки выгрузились из люка правого борта. Птерон и другие Гвардейцы Ворона тоже присутствовали. Они держались чуть в стороне, но достаточно близко, чтобы все слышать.

— Что скажете, капитан Аттик? — спросил Кхи’дем. Гальба отметил уважительный тон сержанта Саламандр. Но все же в воздухе висело ощутимое напряжение.

— Положение дел вполне ожидаемое, — Аттик не ответил непосредственно Кхи’дему. Повысив голос, он обращался к своим легионерам, выстроившимся вдоль посадочной площадки. — Эти путешественники преимущественно безоружны и против ящеров долго не продержатся.

— Что вы намерены делать? — почти шепотом осведомился Кхи’дем.

Аттик по-прежнему обращался к широкой аудитории.

— Госпожа Эрефрен пробует повторно прочесть варп. Она найдет нам цель — и мы ударим снова.

— Как вы планируете поступить с людьми из флота? — повторил Кхи’дем настойчиво, но все еще мягко.

Аттик наконец перевел холодный взгляд на сына Вулкана.

— Делать? — переспросил он. — Там нечего делать.

Повисла пауза. Воины замерли, опасаясь за сержанта Саламандр. Сам Кхи’дем моргнул несколько раз, но сохранил спокойствие.

— Я не могу в это поверить.

— А я не могу понять твоего недоумения. В течение максимум пары дней ситуация разрешится сама собой.

— Разрешится… — повторил Кхи’дем, не в силах скрыть ужаса в голосе.

— Либо выжившие научатся давать отпор, либо никого не останется.

— И это, по-вашему, нас заботить не должно?

— С чего бы? — настал черед Аттика недоумевать. — Что бы ни произошло, эти колонисты не представляют для нас угрозы. Они сами отрезали себе все пути к отступлению. Даже если кто-то и уцелеет, мы легко блокируем их возможные попытки связаться с соратниками за пределами системы. Впрочем, думаю, это маловероятно.

— Я не имел в виду безопасность нашей операции, — ответил Кхи’дем.

— Что ж, очень жаль, — Аттик заговорил почти так же тихо, как и Саламандра. Но чем мягче был его голос, тем больше шипящего гнева доносилось из его вокализатора.

— Я думал, — продолжал Кхи’дем, — о нашей ответственности за колонистов.

— Ее нет.

— Но там же настоящая бойня.

— Я в курсе, брат. Я видел это своими глазами. Ты — нет.

— Тогда как вы можете просто стоять здесь и ничего не делать?

— Они сделали свой выбор. Пока мы с тобой разговариваем, они там распевают торжественные песни, празднуя окончание своего пути. Но мы — легионеры Астартес. Наш долг — защита Империума, а не потворство смертной глупости.

— И не бездействие, равносильное убийству.

Опустилась тишина. Воздух загустел от веющего насилием напряжения, заглушив звуки джунглей. Аттик оставался неподвижен. Гальба с трудом сдержал инстинктивный порыв поднять болтер. По рядам Железных Рук прокатилась рябь. По первому же слову Аттика легионеры были готовы отомстить за честь командира.

Но капитан не отдал приказа. А заговорив снова, он словно облекал в слова ледяную тишину.