Непобежденный

И семья Никитина со второй половины мая зажила сытнее, уже забыла о голодных весенних днях. Карасей и сазанов жарили, а из щук заготавливали рыбный фарш, делали котлеты, замораживали на будущие дни. Дома, в семье есть рыба, значит, будут рыбные котлеты, уха, суп из рыбы, и голодать они уже не будет до самой осени, до следующей рыбалки, когда пойдет осенний ход кеты. Были сыты и кот Васька, ходивший с крутыми боками, объевшийся рыбой, и тело Черныша заметно округлилось, были сыты и все окрестные коты и собаки, которым тоже перепадало рыбных отходов. Но хороших денег на продаже речной рыбы не заработаешь – только едой обеспечить семью, да денег заработать немного на хозяйственные мелочи. А чтобы отдать долги, собрать Полю в школу, – а это пять-шесть тысяч рублей, на одни учебники, говорили, нужно тысячу рублей, а ещё портфель, школьная форма, то да сё, – и сделать большие важные и нужные покупки – об этом и речи не было. Такие деньги могла принести только осенняя рыбалка

Никитин раз в два дня отвозил мешок рыбы домой, четверть мешка им с Катей, больше не вмещала морозильная камера холодильника, а оставшуюся пойманную рыбу быстро сбывал у продовольственных магазинов. Соскучившиеся по речной рыбе жители города, покупали её хорошо, влет, что называется, потому что стоила она очень дешево – караси тридцать-сорок рублей, сазаны – восемьдесят, щука тоже семьдесят и восемьдесят. Вырученные деньги делили с товарищем пополам, и этой половины Никитину хватало и на бензин, и на остальную еду – хлеб, муку, крупы, и купить кое-что по хозяйственным мелочам. И даже на то, чтобы сделать маленькие подарки Кате или пригласить ее куда-нибудь.

С открытием парка они с Катей гуляли по его аллеям. Уже не таились, ходили, взявшись за ручки, по-юношески. У них появилась скамеечка на детской площадке, вдали от центральных аллей и от чужих глаз, где они назначали друг другу свидания. Иной раз он шел по ближайшей к площадке аллее и видел, что Катя его уже ждет. Или Катя шла по аллее, а он сидел и ждал ее.

В парке катались на цепочной карусели, потом на качелях и словно бы окунались в свое детство, в пионерское прошлое, в летние месяцы, проведенные обоими в пионерских лагерях.

Никитин распланировал так: в субботу он водил Полину в парк на аттракционы, из которых она больше всего любила прыгать на батуте и кататься на цепочной карусели. А в воскресенье они встречались с Катей в парке на своей лавочке или она она поджидала его в съемной квартире, а потом шли гулять по улицам или в парк.

Наступило лето – лучшая пора в их жизни. И в жизни его семьи. Летними солнечными днями, чаще всего в ее выходные, не совпадавшие с календарными выходным, они с Катей катались по Амуру на катерке. Оба были счастливые, свободные, беззаботные, быть может, единственное за всё время в жизни – беззаботные. А беззаботность – это уже половина для счастья, счастливого настроения. И эту беззаботность вселял в них Амур, его ширь, его, казалось, безбрежные просторы, ветерок, свистевший в ушах, волны и брызги, окатывавшие их, когда лодка на скорости ныряла в волну, вызывавшие смех, восторг и ощущение, что они оба вернулись в детство. Накатавшись, причаливали к песчаному островку посередине Амура, отмели, разделявшей Амур надвое и уже зараставшей травой и тальником. Здесь они загорали, валяясь прямо на песке.

– Я люблю тебя, Катя! – кричал на весь остров Никитин.

– Я тебя тоже люблю! – отвечала она ему.

Никитин приносил из носа лодки приготовленных кирпичей, составлял их друг на друга, натаскивал сушняка, разводил огонь и жарил купленные в магазине куриные крылышки и спинки из субпродуктов – что-то вроде куриного шашлыка. Затем ели этот куриный шашлык и пили вино.

– Как вкусно! Как пахнет дымом! – восторгалась Катя, и глаза ее сияли от счастья. – Никогда не думала, что дым может так вкусно пахнуть!

Затем, завалившись на песок, загорали, целовались и признавались друг другу в любви…в десятый, в сотый уже раз, но им казалось, что каждый раз по-новому.

Потом купались, смывая песок, бесились в воде, осыпая друг друга брызгами, опять испытывая тот особенный восторг от воды, хохотали и тут же в воде опять целовались в порыве какого-то дикого восторга и ощущения счастья.

Потом снова пили вино и под вечер начинали петь. Тут, на острове, они были не одни; чувствовалось здесь в некотором отдалении присутствие других людей. Несколько лодок стояли, уткнувшись носами в песок, а по ночам горело два-три костерка таких же полуночников, как они с Катей. Но даже несмотря на ощутимое присутствие людей, они на острове ощущали себя в полном уединении, вдали от чужих глаз и ушей, и они давали волю своим голосам, не стесняясь и не думая о том, что могут кому-то помешать или потревожить, как это бывало в квартире, когда они начинали петь.

– Ой ты, степь широкая,

Степь раздольная…-

Начинал Никитин. И она затем входила в песню:

– Ой ты, Волга-матушка

Волга вольная…

– Как жаль, что никто про Амур не написал такой отличной песни, – с сожалением сказала Катя.

– Как это не написал? Ещё как написал! Сашка Сергунов, наш местный поэт, сколько стихов про Амур написал, на музыку их положил, мы в хоре их пели. Вот слушай, акапельная вещь…

И Никитин стал петь:

Эх, по Амуру да по батюшке

Белый-белый туман стелется

До Великого до Тихого

Океана Океаныча.

И плывет-плывет-качается

В том тумане лодка быстрая

Мимо бережка угрюмого,

Вдоль тайги дремучей-матушки.

И сидят-сидят в той лодочке

Казаки ребята крепкие,

Машут веслами тяжелыми

И поют про Русь раздольную.

– Какая интересная, сложная музыка, – задумчиво сказала Катя. – Это он сам ее сочинил?

– Конечно.

– И слог у стихов сложный, необычное построение слов в строке.

– Именно песенное построение строчек! Знаешь, как она звучит в хоровом исполнении, многоголосием? У-У! Мы в хоре пели около двадцати сашкиных песен, на смотрах призы брали, вне конкуренции с этими песнями.

– Наверное, в нашей России, в каждом крае, в области живет такой простой человечек, местный поэт, которые сочиняет песни и стихи на местные темы, на местном материале, – задумчиво говорила Катя, покусывая травинку. – А эти стихи и песни украшают потом местные хоры, ансамбли…

К вечеру Никитин ставил палатку. Ещё приносил сушняка и свежих веток тальника, чтобы дымом отгонять тучи мотыльков и комаров.

– Ты ночевала когда-нибудь в лодке?

– Нет.

– А хочешь попробовать?

– Это было бы очень романтично, Саш. А комары нас не закусают?

– А мы от них спрячемся.

По ночам было душно. Каждые полчаса ходили купаться и, казалось, что можно спать тут же, на берегу, на песке, вблизи воды, если бы не мотыльки и не комары…Вода в реке была теплая, почти не ощутимая телом. На противоположном берегу горел своими яркими многочисленными огнями город. Никитин раздевался, заходил в воду и заплывал далеко. Катя же боялась ночью заходить далеко в воду, а тем более заплывать, и барахталась вблизи берега.

– Катя! – кричал Никитин как бы издалека, заплыв слишком далеко. – Катя, плыви ко мне!

– Саша, не заплывай далеко, я боюсь!

– Катя! Я люблю тебя! – кричал он от счастья.

И голос его далеко разносился по воде, и этот звук влюбленного, быть может, слышали другие люди, которые ночевали рядом с ними на острове.

Ложились спать в лодке, выстлав дно рыбацкими полушубками и куртками, которые валялись в носу лодки всегда, в любое время года. Никитин вбивал в песок несколько стоек, сделанных из веток тальника, и привязывал к ним тент сверху. И бока также обтягивал тентом, – получился такой лодочный домик.

Почему-то всегда долго не спали, возбужденные и взволнованные, словно бы опьяненные счастьем. Слушали, как время от времени плещется о катерок волна, и на том берегу, должно быть, в ресторане отмечают какое-то событие, и оттуда в выходные всегда слышался треск и хлопки фейерверка.