Непобежденный

VI

Прежде Никитин как-то не задумывался особенно о своем имущественном и социальном положении. Постепенно за эти три года он привык тому, что он – безработный, без гроша в кармане, бедняк, нищий, влачит жалкое существование, выживает с семьей, добывает деньги на пропитание чем придется и где придется. Одевается он в старенький полушубок на искусственном меху, ездит на старенькой машине, иной раз у него нет денег не только на бензин, но даже на общественный транспорт. Но утешало его то, что он не один такой, с годами он и к этому привык, потому что есть такое человеческое свойство, отвратительное оно или необходимое для выживания, неизвестно, но которое называется так: ко всему привыкается – и к тюрьме, и к суме.

Но оказывается, как всё меняется, когда на уме появляется мысль или мечта о женщине, когда эта мысль-мечта о любви гложет человека, и женщина, в которую он влюбился, мечтает о ней и потерял покой, относится к нему благосклонно. А женщины, какими бы они ни были скромными или притязательными, требуют денег, хотя бы скромных расходов и сносной одежды. Это непременное условие. И нужно было бы остановиться и выбросить все мечты из головы, хотя бы по этой причине.

Но Никитин решил не отступаться. Он провел ревизию своему гардеробу, который представлял из себя что-то старое и жалкое. Особенно обувь – ни одной целой, сносной пригодной для свидания пары. Но это не останавливало его и никак не мешало ему думать и мечтать о Кате. Так удачно познакомился с потрясающей, как ему казалось, женщиной, – и глупо теперь отступать, а ещё глупее ждать, когда он добьется ощутимого достатка, чтобы приодевшись или разбогатев, потом уже мечтать о любви. Что было на нем, то и годилось – ботинки были, брюки на нем были, свитер, рубашки, полушубок, шапка, – всё было – что ещё мужчине нужно? А деньги…их необходимое количество он добудет. Женщина стимулирует сильнее, чем все остальные стимулы.

На следующий день тридцать первого декабря с утра он сел за руль своего «жигуленка» и выехал таксовать. Решил, что за все праздничные дни не выпьет ни капли спиртного. Работать таксистом на своем автомобиле перед Новым голом, в Новогоднюю ночь и на другой день – верный и очень хороший заработок. И он не один раз прибегал к этому испытанному способу. Случалось уже в эти безработные годы, что заработка таксистом в эти праздничные дни хватало на то, чтобы прожить целый месяц, а то и больше.

В этот день он работал до одиннадцати часов вечера, приехал домой, поздравил Полю, жену с наступающим Новым годом, надарил подарков Полине и, не дожидаясь двенадцати часов, снова выехал на «самый сенокос», как говорили в кругу таксистов. При нехватке автомобилей в это время и его «жигулёнок» сходил за первый сорт.

Вернувшись в восемь утра домой, он поспал часа три-четыре, и снова поехал на заработки, и весь день без отдыха отработал. И за эти дни он заработал около десяти тысяч рублей.

И в то же время Никитин не прекращал поиски работы вне биржи, по объявлениям, просматривая газеты или вывески на столбах и заборах. Искал хотя бы какого-нибудь временного заработка. И такой временный заработок нашелся – сторожить автостоянку, правда, всего на три месяца, на время болезни основного сторожа. А отбыв свою смену, Никитин снова садился за руль «жигулёнка» и работал чаще всего по ночам, возвращаясь домой под утро.

Он стал встречаться с Катей, и в первое время местом их встречи стал рынок, куда Никитин приезжал за Катей, помогал укладывать товар в сумки, отвозил ее домой или в магазин за продуктами, потом сидели некоторое время в машине, говорили о чем-нибудь, затем он относил ее сумки к лифту, и они прощались. Катя не относилась к этому серьезно, помогает и помогает, особого повода она не давала на большее. Товарки в рядах шутили, мол, у Кати появился хахаль, грузчик. В выходные дни он отвозил ее в город на большой центральный рынок, где было больше покупателей и где можно было хорошо и быстро расторговаться. А затем забирал обратно.

Это тянулось целый месяц, весь январь без продвижения и без особого сближения, но и без угасания отношений. Они за это время ещё даже не перешли на «ты». А тем временем Никитин скапливал деньги, чтобы снять квартиру, где бы он мог встречаться с Катей.

Но вышло всё куда лучше.

Однажды, когда он вот так подвозил ее, и они более получаса сидели в машине перед ее подъездом, Катя была молчалива, рассеяна и даже грустна, и он почувствовал, что ей не хочется идти домой, не хочется уходить.

– Что с вами, Катя? – спросил он её. – Что-нибудь случилось?

– Не знаю. Что-то на меня сегодня меланхолия напала, – ответила она. И улыбнулась грустно.

Никитин почувствовал сильное желание поцеловать её, как тогда, в первый день знакомства. Да и в последующие дни хотел поцеловать, когда они вот так же сидели в машине или стояли на площадке у лифта. И теперь он привлек ее к себе и поцеловал – нежно, не поддаваясь страсти, которой ещё не пришло время. Она отдалась ему без сопротивления, словно бы ожидала этого поцелуя и даже ещё чего-то большего, запрокинула голову, так что ее шапочка свалилась с головы, волосы рассыпались по плечам, и она прервала поцелуй.

– Ох, не нужно бы это! – с грустным вздохом проговорила она. – Не нужно бы всё это начинать!

А затем вздохнула как-то обреченно, словно бы покоряясь тому неизбежному, что должно было случиться.

– Я люблю тебя, Катя, – неожиданно перешёл он на «ты». С первого же встречи, как вошел во дворец в тот вечер, как увидел тебя, а потом узнал… Только о тебе и думаю, милая женщина, ищу тебя, хочу быть с тобой…

– Ты женатый, ничего хорошего из этого не выйдет, – добавила она с той же грустью. – Ничего хорошего из этого не бывает. Нич-чего!

– Выйдет или не выйдет, лучше не думать об этом, – сказал Никитин, уже взволнованный поцелуем и своим признанием и ее грустной, как понял он, покорностью и всем тем, что должно иметь желанное и скорое продолжение.

– А я не могу любить без оглядки. Как-то не привыкла или не приучена. Любить, значит и о будущем думать. Вы, мужчины, всегда думаете о будущем меньше женщин. Будущее вас не волнует.

– Будущее-будущее! Живешь, и всё время оглядываешься на это будущее. А есть ли оно вообще, это будущее? Мы как-то всё время живем этим будущим, и поэтому, наверное, никогда не бываем счастливыми. А оно, как солнечный зайчик – солнце скрылось, и нет зайчика, и никогда его не поймаешь. Мне скоро пятьдесят лет – какое у меня будущее, Катя? Жизнь почти прожита для любви, а любви в моей жизни так и не было. У меня уже никакой другой или там новой жизни не будет, о чем я могу мечтать? Вот мое будущее сейчас сидит передо мной – это ты, и я не хочу ни о чем думать, и меньше всего о будущем.

И он снова поцеловал ее – продолжительнее и страстнее. Она, закрыв глаза, не прерывала поцелуй, отдаваясь ему в поцелуе, а когда он кончил поцелуй, она, не открывая глаза, дышала глубоко и часто, должно быть, взволнованная и его признанием и поцелуем. А может, и ещё чем-то – куда большим и желанным событием.

На другой день, когда он встретил ее на рынке, Катя была весела в отличие от вчерашнего дня и после того, как погрузили товар в машину, сказала ему, как-то само собою, уже переходя на «ты»:

– Что ж мы с тобой, Саша, как бездомные, то в машине, то на улице, а то ещё в подъезде, поедем сегодня в гости…

– К тебе?

– Нет, ко мне нельзя. К тебе, я так полагаю, тоже нельзя, – добавила она с иронией. – Подружка моя уехала работать по контракту, ключи мне оставила.

– А товар?

– Отвезем ко мне домой, и поедем отмечать наше новоселье.

– Значит, у нас сегодня праздник?

– Вроде того…

После того, как отвезли товар домой к Кате, приехали во двор трехэтажного дома сталинской планировки вблизи заводского парка. Катя открыла двери ключом, который достала из сумочки, вошли в квартиру, разделись…

Квартирка оказалась однокомнатной с высокими потолками, с просторной комнатой и кухней, расположенных «трамваем», так что одно окно выходило на улицу, а другое – во двор. Она была уютная, обжитая, неплохо меблированная. Главным недостатком в ней был холодильник, который грохотал, как работающий трактор. А когда он умолкал, наступала блаженная тишина, как в горах после обвального камнепада. А главной ее достопримечательностью были двойные массивные двери с двумя створками, одна из которых запиралась на длинный железный крючок. Наверное, за такими дверями не страшно было отсиживаться в дни самых кровавых смут, чувствуя себя в полнейшей безопасности. Ни пробить, ни выломать, ни снести такие двери было невозможно. Чувствовалась забота прежней власти не только о том, чтобы жильцы чувствовали себя, согласно поговорке «дом мой – крепость моя», но и о том, чтобы жильцам было удобно перемещать мебель из квартиры на лестницу или обратно. Не то, что квартиры в домах последних пятилеток, двери в которых можно было выдавить пальцем, а протащить через них заурядный шифоньер – математическая задача со многими неизвестными…