Империя. Цинхай

Но он не желал делиться страхами и подобными сведениями с женой, чтобы ту не охватывало волнение, и хотя у Дами, без особых причин, всё равно пропало молоко, Энди для себя знал, что не повинен в этом, и бережёт нервы супруги. Заниматься поиском кормилицы не пришлось, Руби сразу же стала молочной матерью Энди-младшего, а заодно у него появился и молочный брат. Преступный босс Цинхая видел в этом добрый знак на будущее, подобные узы свяжут сына Уоллеса, названного Уолтером, с его сыном ещё большей преданностью, чем связаны их отцы. Честное служение Уоллеса, как и Марка, основано на личных качествах и убеждениях, а здесь будет совсем другое, нечто поценнее. Кроме того, в сложившихся обстоятельствах ещё один новорожденный – особая удача. Если потребуется перевезти сына или спрятать, то недруг будет запутан наличием двух младенцев. Несмотря на горячую отцовскую любовь, проснувшуюся ещё во время беременности Дами, Энди ясно видел, что по внешнему облику мальчиков не понять, кто на каких родителей похож. Им следует подрасти, прежде чем обнаружатся фамильные черты. А предвосхищать любые события, даже самые мрачные, входило в обязанности предусмотрительного главаря синеозёрных, и никто не мог ручаться, что никогда не придётся маскировать наследника под чужого ребёнка.

Детская комната находилась через стенку от спальни Руби и Уоллеса, на другом конце квартиры от спальни супругов Лау, чтобы плач не разбудил и не побеспокоил их среди ночи, но Дами спала чутко и всё равно предпочитала вставать, услышав удаленный зов сына. Убедившись, что он всего лишь жаловался на голод или мокрый подгузник, девушка оставляла его на попечение Руби и уходила.

На этот раз проснулся и Энди, зажегший светильник возле кровати и принявшийся читать, пока не вернулась жена. Она приостановилась на пороге:

- Я не хотела тебя потревожить, - сказав это, она продолжила путь и, скинув халат, нырнула под одеяло.

- Я сам проснулся. Всё в порядке?

- Да. Просто… Я чувствую себя виноватой перед Эндимионом, что не кормлю его сама. Это не должно служить причиной тому, чтобы мы с ним меньше времени были друг с другом.

- Ты хорошая мать.

- Пока что никакая. – Удрученная своими заботами, Дами не замечала, что Энди просыпается не столько от детских криков, сколько от волнений за Цинхай и происходящего с ним. Но он умело скрывал это, потому девушке и трудно было обратить внимание на состояние его духа. – Я пытаюсь делать всё правильно. Руби подсказывает.

Господин Лау отложил книгу и взял руку жены в свою. Супружеский долг они ещё не начали выполнять снова, ожидая, когда пройдут положенные три месяца после родов. Оставалось полтора.

- Я уверен, что с Эндимионом не повторится то, что вышло с Джаспером, - признался мужчина. Дами удивилась, что он заговорил на эту тему первым, потому что всегда избегал её.

- Я ничего не знаю о том, как он воспитывался, каким был…

- Ты хочешь знать?

- Это твоё прошлое. Я ничего не знаю даже о твоей первой жене.

- Она была достаточно мелочной особой, но я не могу сказать, что плохим человеком. Я женился по любви, но сам был тогда излишне меркантилен. Возможно, останься Джаспер с ней – всё было бы иначе, но я пожелал видеть сына при себе, а она не стала настаивать на том, чтобы увезти его с собой в Штаты.

- Вы с тех пор не виделись?

- Она приезжала на похороны, - сухо припомнил Энди. – Как бы то ни было, она вышла там замуж снова и родила дочь, с которой Джаспер общался, но мне-то она была никто, так что… Мне было не до этого.

- Мне ты уделяешь столько времени, что любая жена может позавидовать, - улыбнулась приободряющее Дами. – Интересно, в чём причина нашей гармонии? В нас самих, или какой-то предначертанности?

- Ну, мы оба родились в годы красных огненных животных, - без веры в восточный гороскоп сказал Энди, скорее с юмором. – Я – красного огненного барана, ты – красной огненной тигрицы.

- Мне казалось, чисто логически, что Тигр и Баран – не лучшее сочетание, кое-кто кое-кого должен съесть, - пошутила игриво Дами. Муж засмеялся, целуя её:

- Я совсем не против. – «Если бы ты знал, насколько мы – тигрицы, опасные и лживые, не умеющие строить хотя бы честную дружбу, ты бы так не говорил» - подумала сестра Дракона. Чтобы не увлечься поцелуем и не перейти к возбуждению, которому ещё было не место, Энди одёрнул себя и опять отстранился. – Преимущество старых мужей – отсутствие свёкра и свекрови. Это облагораживает брак и делает его приятнее.

- О, дорогой, не называй себя старым, - теперь уже придвинулась сама Дами, коснувшись плечом плеча. Она шепнула ему на ухо: - Старики не способны делать сыновей. И своих жён счастливыми.

- Я очень надеюсь, что последнее у меня получается. В первом-то сомневаться не приходится. – Они снова поцеловались и помолчали.

- Какими были твои родители? Даже если отсутствие свёкра и свекрови укрепляет брак, я не хочу, чтобы ты думал, что я рада их смерти. Расскажи о своей семье. Их давно не стало?

- Матери – пять лет назад, отца – девять. Они, смею надеяться, последние свои годы прожили хорошо, потому что вся жизнь не была для них лёгкой и беззаботной. Они не дожили до смерти старшего внука – уже плюс, ведь любили его, хотя отец, мне кажется, испытывал к нему двоякие чувства, видя, какой он. – Устроившись поудобнее на подушке, Энди взялся рассказывать: - Мой род был зажиточным в этих краях, до которых последствия Синьхайской революции* шли очень медленно. Это был род помещиков и землевладельцев. Дед как раз родился в год этой революции, в который территория нынешней провинции перешла под власть клики Ма, создавшей маленькое независимое государство, позже согласившееся подчиниться Пекину и Гоминьдану. Вернее, согласовывать с ними минимальные вопросы и не бунтовать. Как сейчас, так и тогда, основным населением тут были мусульмане: ханьцы, монголы, салары, уйгуры от Ганьсу и на запад исповедуют ислам. Они соседствовали с буддистами, но не желали тесниться с социалистически настроенными безбожниками, отрицающими религию вовсе. Когда вырос дед, в Цинхае началось всё то же самое, что было и во всей стране – борьба между гоминьдановцами и коммунистами. И хотя во время Великого похода Красная армия пыталась прорваться сюда, в тридцать седьмом году клика Ма отстояла самостоятельность и отбила коммунистов. Но хватило этого на двенадцать лет, спустя которые победившая Народно-освободительная армия вернулась и, захватив Ланьчжоу, смела основные силы защитников. – Дами знала, что Ланьчжоу находится буквально в часе езды от Синина на восток. Когда-то Цинхай и Ганьсу были устроены совсем иначе, их куски были объединены или вообще принадлежали другим странам, Монголии или Тибету. Всё перекраивалось и переделывалось под воздействием разных сил, но главным образом самой главной силы – коммунистической партии Китая. – Естественно, дед, как поддерживавший местную клику Ма, попал в тюрьму, где и сгинул. Он не вернулся оттуда. Бабушка вскоре умерла от болезней, вызванных тяжёлой жизнью, непосильным трудом, лишениями, голодом. Отцу было тогда десять лет, он был сыном врага коммунизма, и ему пришлось несладко. Он и сам успел побывать и в тюрьмах, и в трудовых лагерях. Там у него появлялись знакомства из криминального мира, складывалось своеобразное окружение, положившее основу и моим связям с преступностью. Но всё-таки, по рождению, он был честным человеком, представителем ещё имперской аристократии. А трудиться приходилось то на производствах, то на стройках, то перегонщиком яков. Я помню его в своём детстве занимающимся именно этим, до того, как он вынужден был уезжать на строительство Цинхай-Тибетской железной дороги, куда принудительно сгоняли всех «ненадёжных» и уголовников. Отец был неразговорчивым, но если уж открывал рот, то рассказывал мне увлекательные истории о прошлом. О том, какой большой и богатый дом у него был, о том, как хорошо в нём жилось, и как я должен однажды пожить в таком доме. Мне не верилось, я считал, что он придумывает, сказки сочиняет. Но его сказки на меня повлияли. Когда мне было примерно столько же лет, во сколько он остался без отца, умер Мао Цзэдун. И сразу повеяло какой-то свежестью, надеждой на новую жизнь. Старые приятели отца приходили к нам домой, те самые, из мест заключения, дискутировали на тему политики и власти, которыми я тоже стал интересоваться. Наконец, когда мне исполнилось семнадцать, и участок железной дороги от Синина до Голмуда был запущен, а рабочие отпущены по домам, на заслуженный отдых, после того, как отдали всё своё здоровье высокогорным непосильным трудам, Китай подписал соглашение с Великобританией о возвращении Гонконга и я, не думая, махнул туда, посмотреть мир, испытать себя, добиться чего-то в жизни. А во что мог вляпаться семнадцатилетний юнец в чужом, незнакомом огромном городе? Я стал бандитом. И там же познакомился с Чаном, которому тогда было слегка за двадцать, но он уже был намного опытнее во всём. И если меня интересовали тогда в первую очередь деньги, то его – женщины, - Энди посмеялся старым воспоминаниям, - мы с ним оба сильно изменились. Тогда его главной страстью были женщины, и ничего больше. Он не вылезал из борделей, постоянно за кем-то волочился. Я не видел в своей жизни более похотливого типа, но его неутомимая похоть, видимо, и свела его с ума. – Покачав головой, он добавил: - Твой брат почему-то сильно мне напоминает молодого Чана, такой же безудержный и хитрый, такой же устремлённый к тому, чтобы схватить как можно больше.