Страница 15 из 41
Она пожимает плечами, не выглядя обиженной,
— Могло быть и хуже. Она могла сказать, что мне надо сбросить парочку фунтов.
Я хмыкаю.
— Поверь мне, ты никогда не услышишь такое от женщин в моей семье, ты идеальна такая, какая есть.
Улыбка, появляющаяся на ее губах, говорит мне о том, что я выбрал правильные слова.
Мой дядя отодвигает для нее стул, прежде чем у меня появляется шанс.
— Что я могу предложить вам выпить? — спрашивает он. — Камилла делает потрясающую «Маргариту».
— «Маргарита» звучит отлично. Спасибо.
Дядя переключается на меня.
— Как обычно?
Я киваю.
— Одно «Модело» и одна «Маргарита» скоро будут.
Как только он уходит, СиСи открывает свое меню, просматривая несколько страниц. Я даже не тружусь открыть свое, потому что всегда беру одно и то же.
— Понятия не имею, что это все такое.
Я качаю головой, все еще с трудом осознавая подобное.
— Как тебе удалось всю жизнь прожить в этом городе и не попробовать мексиканскую кухню?
Она пожимает плечами.
— Мы не часто ели вместе всей семьей, а если такое бывало, то посещали загородный клуб.
Вполне ожидаемо. Вероятно, она росла, питаясь деликатесами, которые стоят больше, чем я зарабатываю за месяц.
— Что ты порекомендуешь? — спрашивает она.
— Флаутас, — отвечает моя тетя, подходя к нашему столу. Она ставит перед нами наши напитки вместе с корзиной с чипсами и сальсой. — С Флаутас (прим. пер. традиционное блюдо мексиканской кухни - лепешка с различными начинками, свернутая в виде трубочек) ты никогда не прогадаешь.
— Хорошо, тогда это и возьму, — говорит СиСи, закрывая меню.
Моя тетя берет оба меню, зажимая их под мышкой.
— И я уже знаю, что будет mi mijo, свое любимое. Тостадос де тинго (прим. пер. блюдо с соусом, соленым луком и измельченной курицей, подается на хрустящей лепешке), — она треплет меня за щеку, прежде чем уйти.
СиСи наклоняется над столом и похлопывает меня по другой щеке.
— Mi mijo, — она произносит слова неправильно, но все равно смеется.
Я хмыкаю, нисколько не удивляясь.
Ее сексуальные губки обнимают трубочку, когда она делает глоток своего напитка. Мой член твердеет, пока я представляю, как эти же губы ласкают мой...
— У тебя большая семья? — спрашивает она.
Прочищая горло, ерзаю на стуле, пытаясь облегчить давление в джинсах.
— Четыре брата, девять теть и дядь, и даже не спрашивай, сколько кузенов и кузин.
— Четыре брата? — пищит она.
Киваю.
— И ни одной сестры?
— Неа.
И слава богу. Мне хватило детства в окружении кузин.
— Бедная твоя мама, особенно если они хоть немного похожи на тебя, — подначивает она.
— Я ее любимчик.
Посмеиваясь, она закатывает глаза.
— Сколько твоим братьям?
— Двадцать четыре, двадцать один, восемнадцать и шестнадцать.
— Ты самый старший?
— И самый мудрый.
Это приносит мне еще одну милую улыбку.
— Чем занимается твоя мама?
— Убирает дома, и время от времени помогает здесь. А так же посещает колледж, чтобы стать учителем.
— Вау, — говорит она, впечатленная. — Определенно звучит, как супер мама.
— Так и есть.
Я очень сильно уважаю свою маму, и рад, что после всего того, что она принесла в жертву ради нас, я в состоянии отправить ее учиться, чтобы она смогла делать то, что всегда хотела.
— А твой отец?
Мои мышцы напрягаются, ненависть кипит в крови.
СиСи морщиться, выражение лица смягчается.
— Больная тема?
— Больше похоже на запретную, — говорю я, умудряясь говорить спокойно.
— Поняла.
— А как насчет тебя? — спрашиваю я. — Братья, сестры?
— Неа. Единственный ребенок.
Информация меня совсем не удивляет.
— В большинстве случаев это было здорово. У меня была любовь и внимание родителей, особенно отца, — говорит она, задумчивая улыбка появляется на ее губах. — Но я росла со своей лучшей подругой Эмили, которая тоже была единственным ребенком, и мы всегда были больше похожи на сестер. Поэтому я не была полностью одинока.
— А что насчет твоего бутика?
— А что с ним?
— Как давно ты им владеешь?
— Почти три года, и все идет даже лучше, чем я представляла, — говорит она, с гордостью улыбаясь.
Ей и следует гордиться. Если и есть что-то, что я узнал благодаря этому ресторану, так это то, что владеть собственным бизнесом - непросто. Быть такой молодой и успешной - это восхитительно, но меня подобное не удивляет, ни когда дело касается ее. По ней можно сказать, что она управляет каждым аспектом своей жизни.
— На самом деле, я на полпути к расширению. Рано утром у меня встреча в банке по поводу кредита для моей мужской линии. Если будешь милым, я, возможно, позволю тебе быть моделью.
— Нет уж, черт возьми, спасибо.
Мой менее чем восторженный ответ заставляет ее разразиться смехом, прекрасная мелодия, заставляющая меня почувствовать нечто незнакомое.
— А название, — интересуюсь я, — почему «Кенсингтонский дворец».
Выражение ее лица смягчается, глаза темнеют от боли.
— Мой отец всегда называл меня принцессой и говорил, что наш дом был моим дворцом, — она пожимает плечами, но я не пропускаю, как она с усилием сглатывает. — Это мой способ сохранить частичку папы в своем магазине. Он умер до того, как смог его увидеть.
Я вспоминаю, как мы стояли перед цветочным магазином, и как она практически вздрогнула, когда я назвал ее принцессой. Теперь я чувствую себя самым большим идиотом в мире.
— Как он умер?
Начинаю сожалеть о своём вопросе, когда боль в ее глазах становится глубже.
— Как насчёт того, чтобы сегодня вечером поместить разговоры о наших отцах в запретную зону? — предлагает она.
Я поднимаю пиво, наклоняя его в ее сторону.
— Справедливо, Bella.
Она прищуриваются в раздражении.
— Зачем ты это делаешь?
— Делаю что?
— Называешь меня неправильным именем. Хочешь, чтобы я бросила чипсы тебе в лицо?
Ухмыляясь, я потираю челюсть и решаю сжалиться над отсутствием у нее знаний.
— Я называю тебя Bella, потому что это ещё один способ назвать тебя красивой на испанском.
— Ой, — она прочищает горло и застенчиво смотрит на меня. — На случай, если ты не заметил, я полный профан в испанском.
Я смеюсь и молчу, решая не говорить, что я это определённо заметил.
— Подожди секундочку, — снова говорит она, — Ты назвал меня Bella в тот день около цветочного, когда мы ругались.
— И?
— А это значит, ты даже тогда думал, что я красивая.
Хмыкаю в ответ.
— Я подумал, что ты красива ещё в самую первую ночь, когда нашёл твою наполовину прикрытую попку, торчащую в воздухе, пока ты спасала ту чёртову сумку. Нелепая, но красивая.
На ее лице отражаются разные эмоции, и от одной ее улыбка тускнеет.
— Ладно, Пожарничек. Настало время для правды.
Я поднимаю бровь.
— Эта чёртова сумка была последним подарком моего отца, — говорит она. — Он сделал на ней гравировку, и я не собиралась бросать ее.
Вина скручивает мой желудок в узел, когда я осознаю, насколько сильно ошибался на ее счёт.
Удерживая ее взгляд, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.
— Хорошо. Признаю. Я мудак. Я недооценил тебя и ситуацию.
Она поднимает подбородок.
— Да, так и есть.
— Мне жаль.
— Извинение принято.
— Но...
Она выпрямляет спину.
— Что ты имеешь в виду под «но»? Ты не можешь закончить извинение словом «но».
Локтями опираюсь на стол, когда наклоняюсь ближе.
— Я понимаю, почему ты не хотела бросать ту сумочку. Но эта вещь не будет иметь значения, если ты погибнешь.
Мысль о том, что могло бы случится с ней, если бы пожар был более серьезным, заставляет меня испытать физическую боль. Я видел, как выглядит обугленное тело, и надеюсь никогда не увидеть подобное, особенно если дело касается ее тела.
— Пообещай, что никогда снова так не сделаешь, СиСи. Нет ничего важнее человеческой жизни, и, уверен, если бы твой отец был здесь, он бы сказал то же самое.