Сторонний взгляд (ЛП)

Он ждет от меня молчаливого повиновения. Я могу почувствовать дыхание, выходящее из его груди, пульсацию, охватившую мое дрожащее тело. Я хватаюсь за него руками, это движение он должен интерпретировать как угрозу, а не потребность ощутить тепло, поскольку его следующие слова выходят с тяжелым вздохом.

— Послушай, я не должен был так прикасаться к тебе, я просто привык, что люди делают то, что я им говорю, вообще-то, большинство людей убегают, как только видят моё лицо, и всё же ты проигнорировала мои прямые приказы не один раз, а дважды. И ты смотришь на меня, ни разу не вздрогнув. Ты или глупа, или храбра, или оба эти качества, но если я велю тебе уйти, ты уходишь. Поняла?

Даже с учетом более мягкого тона, я всё ещё могу распознать едва сдерживаемый гнев в его голосе, но он сердится на себя или на меня? Я не могу точно сказать.

Опуская руки по бокам, я поворачиваюсь и смотрю непосредственно на него. Я сделаю так, как он просит, и уйду, но не раньше, чем он услышит мои слова на этот раз.

— Спасибо, — произношу я ещё раз, прежде чем разворачиваюсь и направляюсь к тропинке, что привела меня к ручью, обратно через маленький лес, где кора чувствует грубой под моими пальцами, а мягкая влажная трава щекочет мои ноги. Я ощущаю его взгляд всю дорогу, и я хочу развернуться и вернуться к нему без всякой причины. Я чувствую в его обществе нечто большее, чем вечное одиночество и изоляцию, которые я ощущала большую часть своей жизни. Единственный другой человек, чьей компании я искала, — была моей сестрой, а в «Королевстве» они использовали эту связь против меня.

Мне интересно, чувствует ли этот мужчина — мой спаситель — то же самое. И если он признает это, он тоже будет использовать это против меня?

Глава 6

Грим

Бах. Бах. Бах.

Где-то внутри моей пульсирующей головы этот стук становится всё громче и настойчивее.

Бах. Бах. Бах.

— Открой, *баную дверь, Грим, или я снесу её с петель.

Я кряхчу и перекатываюсь с живота на спину, мой усохший и обезвоженный мозг бьётся об основание черепа, заставляя меня вздрагивать.

— Оставь меня, бл*дь, в покое, — бормочу я. Или, по крайней мере, я думаю, что так делаю. Я не уверен, что прямо сейчас я в состоянии открыть глаза, не говоря уже о моём рте. Галлон янтарного виски, которое я выпил вчера ночью, принес мне смертельные последствия.

— Не испытывай меня, Грим.

Бах. Бах. Бах.

— Коул и твой трофей ждут тебя в его офисе, так что поднимайся, бл*дь.

— Мне плевать, — бормочу я ещё раз, мой голос ничто иное, как глухой скрежет в пустой комнате.

Твердое дерево прижимается к моей щеке, когда я поворачиваю голову в сторону и заставляю слипшиеся от алкоголя глаза открыться. Яркий солнечный свет опаляет сетчатку глаза, в то время как я искоса смотрю и пытаюсь сфокусировать свой пристальный взгляд на входной двери хижины. Через маленький стеклянный квадрат вверху массивной дубовой двери неясно вырисовывается лицо того, кто обычно сдержан и спокоен, его истинная сущность спрятана за маской манер и безразличия. Хотя не сегодня. Сегодня лицо Люка демонстрирует все его эмоции открыто, и даже в моем чуть ли не полудохлом состоянии я вижу, что он в состоянии гребаной ярости.

— Вставай, возьми себя в руки и будь в «Лодже» через тридцать минут или я возьму циркульную пилу и разнесу в щепки твою драгоценную хижину, — заявляет он, в его тоне обещание, а не угроза. Маска Люка мягко возвращается на место с каждым словом, что он выдавливает из себя, пока стоит и смотрит на меня, как на таракана. Я остро ощущаю его презрение даже через барьер стекла и толстой древесины, но это ничего не значит для меня.

Улыбка медленно ползёт с одной стороны его рта. Даже с расстояния между нами и затуманенным алкоголем взглядом, я могу видеть проблеск острых белых зубов, когда его губа искривляется обратно, а также вспышку тёмных искр, когда его глаза сияют как оникс.

— Если ты не хочешь утверждать права на свой новый симпатичный трофей, я уверен, что ей понравится быть дополнением к моему стенду в подвале.

Его слова, его намеренья и его разнузданное предупреждение бьёт меня прямо под дых, распространяя огонь по венам, который сжигает последние остатки алкогольного опьянения, как будто подпалили фитиль фейерверка.

Мгновение — и я на ногах, бросаюсь к двери, широко открываю её и реву ему в спину, в то время как он шагает прочь по высокой траве.

— Тронь её, и я буду носить твои внутренности как ремень.

Он не оборачивается, но поднимает одну руку в пренебрежительном жесте.

Ублюдок точно знает, на какие точки нужно надавить, и пока я наблюдаю, как его одетая в костюм фигура исчезает за деревьями, меня поражает видение утонченных изгибов, заключенных во влажный белый хлопок, проделывающее те же самые вещи, что и вчера.

Я наблюдал, как Каллиан без усилий прокладывала свой путь через лес, ни разу не поколебавшись или не оглянувшись назад. Она передвигалась так, как будто плыла по воздуху. Беззвучно, не спотыкаясь, не оставляя ни единого следа, доказывающего, что она хотя бы ещё раз была передо мной.

Хотя остался её аромат. Он кружил в ветре вокруг меня, облизывая мою кожу и проникая в мой разум.

Солнечный свет, дикие цветы и недавно скошенная трава. Это въелось в мои чувства и удерживало меня зачарованным. Проходили минуты, а я алчно впитывал его, и я всё равно страдаю от жажды. Мой язык — засохшая плоть, приклеившаяся к нёбу, мои вкусовые рецепторы жаждали ощутить больше её вкуса.

Я не знаю, как дошёл до хижины, мои ощущения туманны и поглощены ею. Осталась только жажда, что она создала, и я стремительно подавил её, очистив из своего тела полной бутылкой односолодового виски «Пендерин» (прим. «Пендерин» — марка виски, выпускающегося единственной винокурней в Уэльсе). Я редко пил. Эффект от алкоголя или наркотиков при моих нестабильных эмоциях приводил мой организм в беспорядочное и буйное состояние. Я, может быть, по мнению многих людей, и неудержимый маньяк, но вот только я всегда, всегда всё держу под контролем. Слава богу, литр виски сделал своё дело, и я вырубился на паркетном полу хижины, не причинив никому никакого вреда.

Проснуться с барабанами и басами, пульсирующими в моих глазах, не было частью плана. Почему головная боль после употребления спиртного не может сопровождаться достойным саундтреком: как Мартин Дин, Сэмми Дэвис Младший или Фрэнк Синатра? Почему к следующему утру всегда прилагается бешенное техно?

Ну, да, вы можете называть меня оксюмороном. Я — убийца, который жаждет беспорядка и кровопролития, являясь при этом чистейшим образцом ОКР.

Травмированный маньяк, у которого всегда всё под контролем, даже если я и выхожу из себя; головорез, который дал имя любимому ножу; кто становится твёрдым, когда люди умоляют его о сохранении их жизней; и все ещё слушающий «Крысиную стаю» (прим. команда деятелей американского шоу-бизнеса 1950-х и 1960-х годов, которая группировалась вокруг Хамфри Богарта и его супруги Лорен Бэколл), поскольку те мужчины — явный класс.

С последним быстрым взглядом на теперь уже пустой лесу, я разворачиваюсь на пятках, закрываю дверь позади себя, прежде чем окончательно обнажусь с этим яростным стояком. Ха, видимо, поэтому Люк и не задержался. Слишком много мужчины для него, он, скорей всего, почувствовал себя некомфортно. Я ухмыляюсь себе в течение целых пяти секунд, прежде чем его слова раздаются в моей голове.

«Если ты не хочешь утверждать права на свой новый симпатичный трофей, я уверен, что ей понравится быть дополнением к моему стенду в подвале».

Улыбка сползает с моего лица, и дикий звук вырывает из горла, пока я штурмую спальню, полный решимости одеться и добраться до «Лодж», прежде чем Люк даже подумает воплотить в жизнь свою угрозу. Игнорируя зловонный запах спиртного, исходящий от меня, я натягиваю какие-то джинсы, плещу водой в лицо и фактически выполаскиваю целую бутылку жидкости для полоскания рта, которую я выплёвываю на траву возле хижины. Я оставляю переднюю дверь широко открытой, безразличный к тому, что кто угодно может войти в моё убежище, пока я шагаю через лес, натягивая рубашку через голову и закрепляя в ножнах мою любимую «Мисси», пока преодолеваю необходимое расстояние.