Страница 28 из 42
Мы заканчиваем нашу трапезу в тишине, его ноги случайно несколько раз прикасаются к моим под столом. Он подчищает свою тарелку раньше меня, и я слышу, как столовый прибор звенит по пустой тарелке, прежде чем он отодвигает стул и говорит:
— Я помою их, это меньшее, что я могу сделать после лучшей пищи, которую я когда-либо ел, — он отходит от стола, потом возвращается за моей тарелкой и добавляет: — Только не говори Анне то, что я так сказал, когда мы вернемся в «Хантер Лодж», иначе я буду отрезан от её снабжения меня печеньем, а за её печенье, бл*дь, можно умереть.
Он хладнокровный убийца с пристрастием к сладкому, становящийся косноязычным, когда обедает со мной. Существует так много противоречий в этом мужчине, что я не думаю, что когда-нибудь смогу понять его, и часть меня даже не хочет пытаться.
— Я сохраню твой секрет, — спокойно отвечаю я.
Он медленно наклоняется вперед, его большой палец ловит уголок улыбки на моём рте. Его прикосновение в равной степени заряжает электричеством и успокаивает. Еще одно противоречие.
— У тебя… эм, просто было немного соуса здесь, — застенчиво произносит он перед тем, как прекращает ко мне прикасаться, и уходит с грязными тарелками.
Я надеюсь, что звук открытого крана, скрывает моё глубокое и рваное дыхание. Место, где его большой палец прикоснулся к моей коже, покалывает от отголоска прикосновения, и мой живот по-прежнему переворачивается, как это часто случается в его присутствии.
— Я пойду и приведу себя в порядок, — говорю я в его направлении, вставая на дрожащих ногах и используя всё свое умение, чтобы замаскировать мои странные крутящиеся и беспорядочные эмоции. — Я вернусь.
В маленькой пахнущей плесенью ванне я брызгаю водой в лицо и держусь за раковину. Я тянусь к стене над ней и провожу пальцами по маленькому зеркалу. Если бы я могла видеть, кем бы я была, понравилось бы мне моё отражение?
Я, может быть, и слепая, но мой разум нет, и я могу ощущать, как все меняется между Гримом и мной. Эту образовавшуюся связь из колючей проволоки, что навсегда соединила нас, что становится всё сильней, я чувствую, как она крепнет, становясь менее острой при прикосновении и ещё более явной. Мы связаны — он и я, и не просто обстоятельством, а чем-то более материальным.
Глубоко вздохнув, я выпрямляюсь и поворачиваюсь спиной к женщине, которую никогда не увижу. И только из-за того, что я не могу её видеть, не делает её менее реальной или менее сильной. Это как вера. Вы не можете увидеть её, но она есть, даже когда вы ощущаете себя покинутыми. Я не могу видеть её, но она всегда здесь, даже когда я чувствовала себя сломанной и не подлежащей восстановлению.
Я более собрана к тому времени, когда покидаю ванную. Я не подготовлена к чему-либо, что может или не может произойти, но также я не боюсь этого.
Когда я захожу на кухню, там пусто, так что я прохожу дальше в крошечную гостиную, но там его тоже нет. Я отпускаю мои чувства через дом и ощущаю его, мои ноги несут меня к нему, прежде чем я понимаю, что делаю. Дверь спальни приоткрыта, в комнате тихо, но я знаю, что он находится там. Когда я ближе подхожу к двери, медленно приоткрываю её, я жду, тщательно прислушиваясь к любым звукам. В комнате всё ещё тихо, кроме звука его дыхания. Я приближаюсь к кровати и аккуратно опускаюсь на матрас, пока не ложусь на свою сторону лицом к нему. Его дыхание не меняется, он спит, и это один из тех моментов, когда я хочу иметь возможность видеть его. Я оплакиваю упущенный шанс изучить его, испить его, пока он дремлет, и запомнить каждую его черту. Робкими пальцами я тянусь всего лишь для ещё одного воспоминания о его лице. Я не ближе, чем в дюйме от его кожи, когда его рука грубо хватает моё запястье со зверской силой. Я не могу сдержать хныкающий вздох, соскользнувший из моих губ, и в ту же секунду я осознаю, что он открыл свои глаза. Он не дает мне даже мгновения, чтобы вырываться на свободу, прежде чем притягивает к себе, его нога поднимается, чтобы прижать меня к кровати, рука расслабляется на тонких косточках моего запястья. Его горячее дыхание поражает моё лицо, а его слова выходят как хриплое рычание.
— Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне, Кал, но никогда не делай это тогда, когда я этого не вижу. Ты меня поняла?
Моё сердце грохочет в груди, лёгкие усилено работают, чтобы получить кислород, грудь вздымается, касаясь его предплечья.
— Да, — бездыханно отвечаю я. «Да — прикасаться, да — я понимаю».
Его хватка ещё больше ослабевает, и он наклоняется ко мне, его лоб прикасается к моему, и страдальческий тон сопровождает его следующие слова.
— Я не хочу причинять тебе боль, Кал. Я покончу с собой, прежде чем причиню тебе боль.
Я приподнимаю голову, так что теперь мы касаемся носами, наши губы всего лишь в волоске друг от друга. С моим следующим вздохом, я признаюсь:
— Я достаточно сильна для твоей боли, Грим. Если ты нуждаешься в этом, то дай мне это. Дай мне всё это.
Глава 20
Грим
Она так близко, что я могу попробовать её.
Её тело подо мной — божественный экстаз, что я не достоин получить.
Когда она ускользнула в ванную, я вошел в её спальню с намерением всего лишь взглянуть на кровать, в которую я уложил её вчера ночью.
Пока она спала, я наблюдал. Пока она ускользнула в грёзы, я стоял на страже, оберегая её от монстров.
Я сел на кровать и откинулся назад, потому что она манила меня. Я не собирался засыпать, но думаю, что дни без какого-либо отдыха доканали меня, особенно когда от простыней так сильно исходит её аромат. Солнечный свет и свежескошенная трава.
Теперь, она подо мной, и мой Дьявол царапается, желая вырваться на свободу. Он был разбужен ото сна её незваным прикосновением, его кровь сгущается в моих венах, его потребность бушует под моей кожей.
Я так мучительно твёрд, но мои потребности, необходимые для того, чтобы насытиться, не для неё. Она не заслуживает моих извращений. У Кал уже и так было их предостаточно. Её тело использовалось, давая другим ничтожным мужчинам чувствовать себя сильными, и я не позволю, чтобы это случилось вновь, даже если единственный человек, от которого её необходимо сейчас защищать, это я.
— Я достаточно сильна для твоей боли, Грим. Если ты нуждаешься в этом, то дай мне это. Дай мне всё это.
Её сладкое принятие того, кем я являюсь и в чём я нуждаюсь, — почти моя погибель. Я хочу отметить её, кусать её, поглотить её всю, пока я не потолстею и не раздуюсь от её плоти. Я хочу, чтобы она вернула все эти действия: отметила меня, покусала меня, подарила мне удовлетворяющий дар боли и освобождения, но нет. Я не причиню ей боли, даже если её боль будет походить на нектар на моём языке, но я дам ей кое-что в чём она нуждается, не стремясь получить что-то взамен, даже если мне придётся запереть моего Дьявола, чтобы сделать это.
— Дай мне свой рот, Кал, — командую я, нуждаясь взять одну вещь у неё, прежде чем дам ей то, в чём она нуждается. Зовите меня эгоистичным, но я знаю, кто я, и также я знаю, что близок к краю, потому её рта, принадлежащего мне, должно быть достаточно, чтобы удовлетворять зверя.
Она немедленно подчиняется, возможно, из-за её натренированности или из-за того, что она отчаянно хочет свои губы на моих, мне уже всё равно, потому что, когда её рот находит мой, я теряю всё рациональное мышление.
Её губы впиваются в мои, невнятный гул вырывается из ее горла во время контакта. Это похоже на звук, который Вы издаёте, когда в первый раз попробовали что-то, чего так жаждали. И е*ать, если это не сводит меня сума.
Удерживаю ногой её на месте, её рука зажата между нами. Я отпускаю её запястье, чтобы пробежаться своей рукой по всей длине её руки, по изгибу её плеча, пока не сталкиваюсь с её гладкой шеей. Было бы так легко сжать её прямо сейчас, чтобы перекрыть ей воздух и полностью обхватить рукой её горло. И часть меня хочет этого так сильно. Я сопротивляюсь настойчивому зуду и продолжаю кружить вокруг её затылка, где пропускаю пальцы через волосы и сжимаю их на затылке. Она вздыхает в мой рот, её губы только чуть-чуть приоткрыты, чтобы мой язык смог облизать их.