Сторонний взгляд (ЛП)

Я наблюдаю, как руки Кал медленно разжимают свою хватку, когда самолет резко прекращает трястись. Её глаза широко открываются, пока она поглаживает своими пальцами по бёдрам и небрежно оставляет свои руки на коленях. И как только я собираюсь перефокусировать своё внимание на Люка, прежде чем он позовёт меня и в какое бы ни было ещё чуждое дерьмо разверзнется вокруг меня, её голова медленно поворачивается в мою сторону, её глаза захватывают моё лицо.

Улыбка, что она дарит мне, — сплошное облегчение.

«Я знаю, что ты присматриваешь за мной. Спасибо».

Я безучастно отворачиваю лицо от неё и заставляю себя в течение долгого времени смотреть на мужчину и маленькую девочку на фотографии перед мной.

Я игнорирую его и фиксирую свои глаза на ней.

— Он владеет ей? — спрашиваю, не раздумывая.

— Дочь. Её мать мертва.

Люк собирает файлы и забирает фотографию, пряча ее от моего пронзительного взгляда.

— Нет ничего, чтобы позволило бы предложить, что она недовольна, не счастлива или не любима, как ребенок, но у нас есть резервный план забрать её и отвести в «Хантер Лодж», если наше дело увенчается успехом.

Голос пилота раздаётся из динамиков и прерывает нас:

— Мы приземлимся в Париже в аэропорту «Ле Бурже» через пятнадцать минут. Пожалуйста, приготовьтесь к посадке. Транспорт ждет нас на взлётно-посадочной полосе.

Я жду, когда закончится инструктаж пилота, прежде чем поворачиваю лицо к Люку.

Он одет во всё черное и выглядит как дорогостоящий киллер. Его классическая привлекательная внешность заставляет его казаться доступным, пока он не обращает на вас свой ледяной взгляд. И вы можете почувствовать, как мороз обжигает вас с ног до головы.

Сейчас он обращает свой взгляд на меня, но это не останавливает меня от высказывания:

— Ребёнка необходимо забрать вне зависимости от того, преуспеем мы или нет.

Он мгновение оценивает меня, прежде чем отвечает:

— Я лично гарантирую, что так и будет.

Я не благодарю за его обещание. Люк так не работает, также как и я. Несмотря на мою более раннюю демонстрацию гнева ему и Коулу, узы, что у нас есть, не нуждаются в благодарности. Наша дружба вырезана из смерти и выгравирована болью. И нет никаких более сильных эмоций.

Сбоку от меня, Кал регулирует свой ремень безопасности.

Пока я наблюдаю за её приготовлениями к посадке, начинаю понимать, что нет никаких более сильных эмоций, чем те, что связывают меня с Хантерами, но мне становиться известно об одной, что делает меня слабее.

Я ворчу от раздражения, пока тяну свой ремень через колени.

Слабость в моей работе не приемлема.

Прежде чем я убью людей, которые бессознательно ждут острое лезвие моего ножа, я должен уничтожить этот недостаток. Я должен убить все чувства, кроме смерти и боли. Так, как будто она может ощущать моё решение, Кал поворачивается ко мне лицом ещё раз.

Принося себя в жертву.

Добровольно предлагая себя.

А затем она улыбается.

Глава 11

Калия

Частный французский аэропорт был подготовлен и ожидал нашего прибытия.

Мы высадились из самолета, используя узкий авиатрап, спуск по незафиксированным ступеням демонстрирует недостатки моей обычно ладной походки. Как только мои ноги оказываются на твёрдой земле, меня сопровождают к линии транспортных средств и размещают внутри первого из них.

Через несколько минут, проведенных в салоне автомобиля с кондиционированным воздухом, на моих руках появляются мурашки из-за чрезмерной прохлады. Тишина лишь усиливает холод, просачивающийся в мою обнажённую плоть, и я ловлю себя на том, что тяну подол этого греховного короткого платья вниз.

Я прекрасно понимаю беспокойство. «Королевство» ожидает, что их объекты демонстрируются для внимательного визуального изучения остальными. Это то, как мы продаёмся и покупаемся, члены обмениваются нами как имуществом, гарантируя владельцам, что мы никогда им не надоедим. Я потеряла счет количеству мужчин, которые владели мной. Как только я теряла своё обаяние или отслуживала своё предназначение, меня выставляли, так же, как и сейчас, и отвозили на рынок. В некоторых случаях, когда я не была пригодна для презентации, меня возвращали «Королевству» бесплатно. Они так делали только для того, чтобы обеспечить моё выживание, пока не смогли бы продать меня ещё раз.

Этот постоянный ритуал был моей жизнью. Тогда почему по моей коже бегают мурашки от дурного предчувствия ещё раз войти в мир, который я только и знала?

Потому что я познала свободу.

Мои руки дрожат, сжимая кусочек ткани, прикрывающей мой бюст, когда автомобильная дверь открывается. Просторное транспортное средство внезапно кажется крошечным. Я жду, что залезет большее количество людей, но дверь быстро закрывается, и я понимаю, что здесь только мы вдвоем.

Двигатель машины запускается с грубым мурлыканьем, и автомобиль отъезжает моментом позже.

— Прекрати суетиться со своими сиськами, чёрт возьми, — рычит на меня Грим с другой стороны автомобиля. Слова грубые и прямолинейные, они заставляют мои пальцы неловко подрагивать, и румянец ползёт вверх по моей груди и шее.

Меня называли всеми видами развращенных и оскорбительных имен, но Грим, произнесший слово «сиськи» своим агрессивным тоном, заставляет меня сгорать со стыда, но в этом есть и нечто другое. Что-то, что я не знаю даже как описать. Дрожь заменяет мурашки на моих руках, и внезапно в замкнутом пространстве становиться словно на двадцать градусов теплее.

— Возьми меня за руку.

Приказ произнесён нежно, но всё же, кажется, что слова причиняют ему боль, и я практически могу слышать, как его горло разрывалось, когда он заставил слова выйти наружу.

— Зачем?

— Почему тебе обязательно спрашивать меня? С этого момента я, бл*дь, твой хозяин, так веди себя соответственно и возьми меня за грёбаную руку.

«Он не может выносить твои прикосновения», — шепчет голос в моей голове.

«Но я хочу прикасаться к нему, — шепчу я в ответ. — Отчаянно».

Аккуратно, больше в своих интересах, чем в его, я протягиваю левую руку через холодное кожаное кресло, костяшками задеваю ткань, моя ладонь протянута и раскрыта. Он не берет мою руку сразу же, но я чувствую, как он смотрит на неё, взвешивая, сможет ли он это сделать. Я оставляю свою руку там, чувствуя себя раскрытой и в большей степени обнаженной, нежели чем тогда, когда я множество раз была голой, просто ожидая этого первого прикосновения его кожи к моей.

Будет ли его рука мягкой или грубой? Есть ли у него мозоли? Его ладонь сухая? Горячая? Гладкая? Сильная?

Эти вопросы крутятся в моей голове, как песок в приливной волне, и я практически… почти пропускаю сам момент, когда кончики его пальцев скользят по моей коже.

Если б я не знала лучше, то это прикосновение можно было бы считать почтительным. Кончики его пальцев настолько гладкие: они ощущаются как атлас, когда медленно скользят по моей коже, оставляя небольшой фейерверк на своём пути. Когда его ладонь обхватывает мою, и его пальцы близки к тому, чтобы осторожно взять мою руку, я получаю ответы на все кружащиеся в голове вопросы.

Мягкая или грубая? Есть ли на ней мозоли? Мягкая, но с мозолями в верхней части ладони, под основанием каждого пальца.

Сухая? Горячая? Гладкая, Сильная? Сухая, теплая, гладкая, исключая мозоли, и несмотря на его нежную хватку, я могу почувствовать пульсацию силы, таящуюся под кожей. Он может сломать мою руку, не моргнув глазом, если захочет это сделать.

— У тебя нет отпечатков пальцев, — глубокомысленно заявляю я, поражаясь гладкости кончиков его пальцев.

Его рука на малую толику напрягается при моих словах, но он честно отвечает:

— Я — призрак. Призраки не нуждаются в них. Призраков невозможно найти.