Страница 27 из 68
- Мы тут еще несколько часов поработаем - наш барабанщик наливает всем нам чая - А потом вечером на концерт.
- Какой концерт, кто выступает? - вежливо интересуюсь я, сооружая сложносочиненный бутерброд.
Коля прихлебывая чай, выдает
- Да, группа одна из Питера приехала... "Аквариум" называется - слышал?
- Слышал, конечно. Гребенщиков?
- Ну, да... я дружу с Севкой Гаккелем, повидаться с ним хотел, послушать, что у них нового...
Никогда я не был поклонником "Аквариума", но на молодого Гребенщикова взглянул бы, интересно все-таки какой он сейчас... Может, напроситься?
- А меня с собой возьмешь?
- Почему нет? Поехали...
- ...А мне можно с ва-ами?
Мы удивленно переглядываемся и одновременно оборачиваемся на Альдону. Но она, кажется, не шутит.
- Альдон, эта группа, она... такая специфичная, на любителя словом.
- Мне тоже интерее-есно...
- Хорошо, мы тебя с собой возьмем.
И почему мне кажется, что ей по барабану и концерт, и сама группа...? И вряд ли ей это "интерее-есно". По-моему это просто желание провести со мной вечер и побыть рядом. Ну, так я же и не против совсем. У этого спонтанного культпохода может потом нарисоваться очень даже интересное продолжение... Я задумчиво смотрю на Альку, блузка расстегнута на две пуговки, виден кусочек белого бюстгальтера облегающего высокую грудь. Вот же... еще одна провокаторша на мою голову...
---
Первая тренировка после возвращения из США проходит скомкано. Лехи нет (бережет руку), боксеры вокруг все незнакомые. Вниманием я, конечно, не обделен, но после часа упражнений, быстро свертываюсь и бегу в душ. Из кабинета тренера, который оккупировал Киселев, заполняющий какие-то документы, вызываю "Волгу" из гаража МВД.
Спустя сорок пять минут я уже мчусь в Сокольники. Концерт "Аквариума" будет сегодня проходить в очень интересном месте - ДК им. Русакова на Стромынке - признанном шедевре эпохи конструктивизма. В моем времени здесь давно уже царствует Виктюк, проведена отличная реставрация и творение гениального Мельникова признанно памятником советской архитектуры и наследием ЮНЕСКО. Сейчас же, в 79-м году на авангардное здание в виде огромной шестеренки больно смотреть. Даже в сумерках заметна облупившаяся краска на фасаде, старые оконные проемы с треснутыми стеклами, и какой-то общий обшарпанный вид здания. На входе стоит толпа молодежи, жаждущая попасть вовнутрь. Ни афиш, ни даже объявлений на дверях.
Мы встречаемся с Колей и Альдоной подальше от толпы. Альдона сегодня одета "по-простому": узкие темные джинсы заправлены в высокие казаки, купленные в Америке, короткая куртка из дубленой овчины и длинный вязаный шарф ярко алого цвета. Со светлыми волосами - убойное сочетание!
Толпа нас узнает с опозданием. Мы быстро протискиваемся ко входу, Завадский приветливо кивает патлатым парням у дверей и только тогда вокруг начинаются выкрики "Это же Селезнев!".
Внутри здания тускло горит несколько светильников, интерьер разглядеть в их свете невозможно, к тому же мы сразу спускаемся по довольно крутой лестнице в нижний зал и уже там осматриваемся.
Зал средних размеров, кресла со старой потертой обшивкой, сцена с белым экраном на задней стене - все, как в обычном доме культуре. На всем здесь налет времени и ветхости, лучшие годы этого здания давно позади. Места в зале публика занимает произвольно, билеты сданы на входе, и самые шустрые зрители уже плотно оккупировали ближние к сцене ряды. Завадский успокаивает нас - в этом зале лучше сидеть подальше от сцены, а то оглохнешь рядом с колонками. Находит подходящие места в перекрытом секторе "для своих", усаживает нас, а сам отправляется за сцену к друзьям. Мы расстегиваем верхнюю одежду, но не раздеваемся. Похоже, тут так принято. Зал на глазах заполняется людьми, на сцене суетятся какие-то парни, расставляя и налаживая аппаратуру. Публика сгорает от нетерпения, но ведет себя прилично. Правда, в зале очень шумно. Что и не мудрено - здесь исключительно молодежь, в основном студенческого возраста. Взрослого поколения нет вообще. Как рассказал нам Завадский, билеты нелегально распространяются в институтах, техникумах и ПТУ, реже в школах. Продают билеты молодые люди, которые имеют с этого заработок. В зависимости от группы и места проведения концерта цена билета колеблется от рубля до трех. Билет - это зачастую картонка или бумажка в виде приглашения на молодежный вечер отдыха. Ни цены, ни указания места проведения этого "вечера" - все сообщается на словах. Обман случается, но крайне редко, в основном, когда неожиданно переносится место концерта, а распространители билетов не успевают об этом предупредить покупателей.
Наконец, Завадский возвращается из-за кулис, и вскоре концерт с большим опозданием, но начинается. Ну, что сказать... не любил я никогда Гребенщикова, и видимо никогда уже не полюблю. Но надо отдать должное - публика затаив дыхание, слушала питерскую группу. Очень многозначительные, но непонятные тексты, и такой же многозначительный и загадочный Борис на сцене. Длинные волосы, повязка на голове, широкая простая рубаха - он в образе то ли хиппи, то ли мессии. Некоторые в зале подпевают ему, хотя пением это можно назвать с большой натяжкой - Борис скорее пафосно декламирует вибрирующим голосом свои замудреные тексты. Мне с высоты моих прожитых лет, немного смешно смотреть на все эти странные понты, и я тихо посмеиваюсь про себя, но ... "пипл хавает", и при этом, кажется, доволен до соплей. Помнится, читал где-то, что на одном из конкурсов Борис своим эпатажем довел жюри до белого каления - они в полном составе встали и покинули зал. А Гребенщикова за это потом исключили из комсомола. Не удивительно...
На одном особенно нелепом и пафосном Борином пассаже я не выдерживаю и начинаю тихо ржать, из-за чего Альдона толкает меня локтем в бок, хотя сама она при этом тоже улыбается. Песни Гребенщикова так похожи одна на другую, что их можно было бы петь без остановки, и никто не заметил бы перехода на новую мелодию. Слова, произносимые речитативом, временами напоминают какой-то бред сумасшедшего. Я пытаюсь напрячь свою память и вспомнить, что он такого замечательного еще создаст в ближайшие годы, но на ум не приходит ничего, кроме припева "Не пей вина Гертруда" и первой строчки "Под небом голубым". Впрочем, в последней песне и сами слова, и музыка вообще не Гребенщикова. ...А Борис в это время вещает со сцены что-то важное про карму, нирвану и прочие прелести, доступные лишь избранным просветленным умам. Все это конечно забавно, но уже начинает навевать скуку.
И стоило мне только подумать о скуке, как в зале начало происходить что-то совершенно непонятное. Раздался топот, захлопали двери, кто-то вскочил с места и резво побежал к дверям, а потом в зале и вовсе включили яркий верхний свет.
- Всем оставаться на местах! Милиция!
В зале началась легкая паника, поднялся шум, музыка на сцене смолкла, и музыканты как-то удивительно быстро свинтили за кулисы! Я смотрел на происходящее с большим интересом, но Коля моего веселья не разделял и почему-то отнесся к появлению милиции очень серьезно.
- Так, ребята, это милицейская облава! Идем за мной... Только без паники.
Ну, паниковать собственно никто и не собирался, нам же менты, как родные, но раз Николай считает, что лучше сейчас исчезнуть по-английски, то спорить с ним неразумно. В общем-то, действительно, пока нас с Альдоной народ не узнал, надо выбираться отсюда. Завадский тем временем уже ведет нас по каким-то узким коридорам и лестницам, мимо закрытых дверей. Алька крепко держит меня за руку и не отстает ни на шаг. Это счастье, что она сегодня не на высоких каблуках, а то бы точно ноги переломала в этих темных катакомбах. Мы пробираемся через подсобные помещения, пахнущие вековой пылью, но за очередным поворотом темного коридора, я неожиданно теряю из вида Николая, и мы с Альдоной остаемся одни. Начинаем метаться по коридору, не понимая, куда нам иди дальше, но вскоре попадаем на лестницу черного хода, и через минуту оказываемся на свежем воздухе. Свобода уже так близка, нам осталось только спуститься по широкой боковой лестнице, как вдруг...