Полтава

Генерал позади вдруг вскрикнул. Что-то тяжело упало на песок. Король не оглянулся. По-другому и быть не могло. Столько пуль, пролетая, могут миновать лишь человека, которому не суждено умереть.

Но генерал остался жив. Под ним убили коня. Животное скатилось с высокого берега, пропахав телом широкую и глубокую траншею.

— Ваше величество! — бежал по песку Левенгаупт, держа в руках тёмную шляпу. — Едем! Всё понятно! Убиты три драбанта. Сохрани Бог... Как без вас армия?

«Убьют? — мысленно завершил король. — Зачем тогда армия? Нужно до конца положиться на Всевышнего...»

Король не отвечал генералу, лишь крикнул уцелевшим охранникам подвести генералу другого коня, а сам начал спускаться ещё ниже, к краю переливающейся блеском при звёздах воды, раздумывая, как подать московитским солдатам знак, что перед ними сидит на коне король!

Генерала не было слышно, не было слышно и драбантов. Никто не приближался к королю. Пули пролетали уже плотнее — над головой, возле ушей. Он направил жеребца наверх, по песку, и хотя не подгонял, но уже верил, что никакая пуля не заденет шведского властителя, что он сейчас же поедет к Терезе, да, да, а на рассвете возвратится и сразу же прикажет штурмовать Полтаву. Её нужно взять. А царь пускай переправляет войска!

И в это мгновение огонь ожёг королю пятку. Он еле сдержал в себе животный крик, но сразу, хотя и понял, что это пуля пробила пятку и застряла в пальцах, поскольку их распирала невероятной силы боль, король заставил себя забыть о боли: он будет Львом Севера! А пуля в пятку — это просто знак, что за ним внимательно следит Бог!

2

Небольшой двор возле панского домика в селе Крутой Берег не вмещал карет и колясок. Их ставили вдоль извилистой улицы, сбегающей к оврагу.

Царь приказал генералам расположиться в яблоневом саду. Он быстро спустился с крыльца, и все, поднявшись, притихли, дивясь, что его тяжёлые ботфорты так тихо ступают по садовой земле. Царь открыто радовался, что крепость приковывает к себе силы врага, давая возможность стягивать к Крутому Берегу артиллерию и пехоту, которые прибывают из глубинных городов государства, но одновременно высказал и свои опасения: от заразы очень поредели все полки.

— Как удержать город? Что делать дальше?

Вопрос ставился ребром. Головкин, Шафиров, даже кабинет-секретарь Макаров, тулившийся в стороне, под яблоней, и что-то старательно записывавший в большую книгу, — все они чувствовали себя сейчас несколько спокойней, пока решалось воинское, а не гражданское дело, а уж военные люди сидели напряжённо, кроме разве гетмана Скоропадского, войска которого имеют задание от князя Меншикова не пускать шведов к Днепру, а потому и стоят они подальше от Полтавы.

Генералы увяли под пристальным взглядом, стремясь не попадать под солнечные лучи, прятались в тень. Когда же царь приказал высказываться — в генеральских речах сразу закипели не очень скрытые укоры: противник под самым носом штурмует нашу крепость, достаточно выйти из сада — её видать... Генералы избегали смотреть в царские глаза, даже сам Данилыч. Почёсывая длинный нос, одним пальцем поднимая парик, чтобы в щель проникал ветер, Меншиков украдкой посматривал в пространство между яблонями, где поблескивает Ворскла. А уж Шереметев — надутый, как сыч, и парик съехал почти что на брови. В летнюю жару, за эти два месяца, пока царь его не видел, Шереметев похудел, и в похудевшем теле появилась решительность. Что же, много чему научился Шереметев, действуя с войском в королевском тылу.

Царь, вышагивая, слушал внимательно. Собственно, у него за несколько предыдущих дней созрел план. Остановившись, чтобы видеть всех, царь приказал переправлять полки за Ворсклу. Он тыкал трубкой в генеральские груди, каждому поручал, что делать, и все записывали, не удивляясь, что он лично даёт конкретные указания, хотя прежде это делал обычно Шереметев, или Алларт, или Меншиков, командиры дивизий, а он раздавал указания разве что им — нет, теперь все понимали важность момента. Первым получил задание кавалерист Ренне, потом генерал Алларт, потом Шереметев. Данилыч, когда настала его очередь, вскочил с места, засмеялся, посмотрел царю прямо в глаза.

Шереметев тоже дёрнулся, чуть ли не вырвался вперёд, уже держа парик в руке и не побаиваясь царского гнева, — так торопился дать войскам приказы, за ним Алларт, Репнин, которому за добрую службу снова возвращён генеральский чин, — побежали все, будто молодые парни. Лишь гетман Скоропадский глядел на пуговицы царского кафтана, утирая лысую голову вышитым платком, подарком Насти Марковны.

   — Вам, господин гетман, — начал царь, и гетман осмелился посмотреть ему в глаза, — нужно подводить казацкие полки к селу Жуки!

   — Славно! — радостно кивнул Скоропадский, опасавшийся перед тем, наверно, как бы не пришлось ему издали смотреть на подвиги других, — что бы сказала тогда Настя Марковна, она же при войске! — и заспешил к своей карете.

Первыми перешли Ворсклу полки генерала Ренне. Возле села Петриковка, вёрстах в десяти к северу от Полтавы, они насыпали на высоком берегу редут и тем подготовили позиции для главных сил. Правда, в наступление на них пошёл фельдмаршал Реншильд, имея намерение столкнуть смельчаков в реку, но к вечеру фельдмаршал неожиданно отвёл войска к селу Жуки — гуда со стороны Днепра уже подходили казаки Скоропадского, — возможно, фельдмаршал намеревался помешать им приблизиться к русским главным силам? Это казалось резонным, но царь заподозрил, что шведы приготовили сюрприз. Царь решил оглядеть переправу на Ворскле, куда уже подтягивалась дивизия Алларта.

Смеркалось, когда в сопровождении Данилыча и небольшого эскорта драгун царь приблизился к мельнице, где остановился Алларт. Данилыч был возбуждён мыслями о будущей баталии на высоком противоположном берегу.

   — Господин полковник! Твою цидулку перебросили! У меня такой артиллерист... Не артиллерист — дамский цирюльник!

Царь молчал. Возле мельницы было пусто, все толпились на переправе. Алларт одиноко сидел в низком сыром помещении, примостясь на куче наполненных зерном мешков. На тёмном столе колыхалось пламя сальной свечи, выгнутой, будто сабля. В высоком бокале искрилось красноватое вино. Вместительные ботфорты, как две собаки, лежали на деревянном полу, и генерал не успел их напялить на свои толстые волосатые ноги, стоял перед царём в белых шерстяных носках, лишь кратко отрапортовал, что всё делается так, как и предвиделось. Полки начали переправляться. В авангарде — опытные офицеры. Видя спокойствие царя, генерал рассказал, что король ранен в ногу, известно точно. Позавчера вечером на чужом берегу вертелись какие-то всадники, наши солдаты стреляли — известно точно.

   — Это он! Он! Пусть не вертится, хампа-рампа! — захохотал Данилыч, а подзадориваемый вниманием Алларт продолжал:

   — Именно в пятку, ваше величество! Не хотел признаваться, что ранен, да разве утаишь? Наши уже знают.

Весть огорошила. Царь молчал, обдумывая услышанное, а Меншиков заговорил о королевской казне, привезённой из Саксонии. Хищные, знакомые царю огоньки вспыхнули в глазах светлейшего.

   — Ваше величество! — заметил Данилыч. — Пока король не может сесть на коня — мы бы генеральную...

Но сразу и прикусил язык светлейший — достаточно царского взгляда. Генерал, уже справившись с ботфортами, наставил было уши, а Меншиков снова заговорил о короле, припоминал подробности, слышанные от своих офицеров.

Царь в задумчивости вышел из мельницы, разрешив Данилычу и Алларту посидеть за столом. Неизвестно зачем вертелось скрипучее мельничное колесо. Хозяина нет, а так никто и не догадывается, что его нужно остановить. Для военных нужд используются иные мельницы, большей же частью муку доставляют из далёких отсюда городов. Колесо ещё какое-то время вертелось и после того, как царь быстрыми шагами приблизился к плотине и поднял заставки, но движение его замедлилось, наконец угасло. Этому колесу ещё хватит полезной работы.