Страница 73 из 88
Мария Ярославна покачала головой и, не удостоив его больше ни единым словом, пошла дальше. Она остановилась перед четырьмя женщинами в чёрных платках, глаза их покраснели, видимо от слёз. Одна из женщин, всхлипывая, запричитала:
— Кормильцев лишились мы, что в поход с государем отправились. Убиты, бают. А у нас у кажной ребёнки малы на руках. Как, чем кормить, не ведаем. Помощи также неоткуда ждать. Только на тебя, матушка ты наша, вся надёжа.
Остальные женщины, поддаваясь её горестному причитанию и жалея себя, заплакали.
— Выдать каждой по гривне, — распорядилась великая княгиня и прибавила, обращаясь к вдовам: — Не вы одни бедствуете, многих горе не обошло. Что ж поделать, Господь страдания ваши видит. Не всё же горю длиться, будет и на вашем веку радость.
Анисья стояла в сторонке и боялась поднять глаза. Она было позавидовала вдовам, получившим деньги, которые и ей бы ох как не помешали. Но причитать так же, как они, у Анисьи не получилось бы, а без этого, как ей казалось, и пробовать лучше не надо, только себя позорить.
— Ну а с тобой, милая, что приключилось?
Анисья подняла голову и обмерла. Прямо перед ней стояла великая княгиня и ласково смотрела на неё.
Первым порывом Анисьи было поддаться этому ласковому взгляду и мягкому голосу, рассказать всё, что томило её сердце, поделиться горестью своей. Но тут же она вспомнила о том, что сама себе загадала: если пожалеют её, милостью одарят, значит, нет у неё больше надежды, что вернётся Тимофей. И она сжалась вся, затрепетала, как девушка перед венчанием, которая боится своего будущего.
— Что же ты молчишь? — переспросила Мария Ярославна. — Ко мне не молчать приходят, а боль сердечную выговорить. Может, помочь тебе смогу.
— Прости, матушка, что обеспокоила, — еле слышно выговорила Анисья. — Ничего не надобно мне.
Великая княгиня пристально посмотрела на неё, затем достала из кармашка серебряную монету и вложила в ладонь Анисьи:
— Да хранит тебя Господь.
Она повернулась и направилась к крыльцу, давая понять, что выслушивание просьб на сегодня окончено. Дружинники не грубо, но настойчиво стали подталкивать народ к воротам.
Анисья, томимая сомнениями, побрела домой. Она ругала себя за то, что послушалась соседку и предстала перед великой княгинею такой бестолковой, что и слова выговорить не смогла. Осрамилась вконец, хорошо, не взашей её со двора прогнали. И всё же ей немножко полегчало, в глубине души теплилась надежда, которую она не позволила отобрать у себя. Серебряную гривну она решила не тратить, а спрятать в сундучок до лучшего времени.
Дома её встретила взволнованная Тоня.
— Матушка, без тебя воевода великого князя к нам приходил! О батюшке справлялся. Батюшка в сражении не убит, даже отмечен милостью великокняжеской. Государь Иван Васильевич деревню ему даровал. Прямо верить боюсь!
— Да что ты такое мелешь, глупая?
— Ей-Богу, не вру! — Тоня быстро перекрестилась. — Жив батюшка наш! Может, в пути задержался... — Она всхлипнула.
— Не плачь, — выговорила Анисья слабым голосом, сама готовая разрыдаться. — Чего плакать? Ждать остаётся нам да Бога молить о здравии отца. Знать, сердце-то меня не обманывало. Что за воевода, скажи толком?
— Огромный, прямо медведь. Как лошадь его носит, не знаю. Басом говорит. Ещё, говорит, заедет, попозднее. Батюшка его от гибели уберёг, вот он и благодарен. Заходить просил в его терем на Великой улице. А что, сходим давай?
— Я вот тебе схожу! — пригрозила Анисья, сдерживая улыбку. — Чай, не девчонка по городу бегать. Выросла уж, хошь завтра замуж отдавай.
— Мама, а чего Игнатий-каменщик приходил? — спросила Тоня с опаской.
— Сына свово за тебя сватать, — не стала Анисья скрывать.
— Это Мокейку, это рябого-то?! — воскликнула Тоня в притворном ужасе. — Маманя, не отдавай!
— Не верещи! То не решено ещё. Без отцова благословения и за князя не выдам, так и знай!
Тоня замолчала, задумалась и глубоко вздохнула.
— Скорей бы уж... — произнесла она.
Мать в ответ тоже вздохнула и обняла дочь.
— Ничего, — шептала она, гладя Тоню по голове. — Дождёмся, а там и свадьбу справим, и жизнь наладим. Потерпи, милая, скоро уже. Сердце подсказывает...
Глава пятнадцатая
«Иоанн воссел на престол с мыслию оправдать титул великих князей, которые со времён Симеона Гордого именовались государями всея Руси; желал ввести совершенное единовластие, истребить уделы, отнять у князей и граждан права несогласный с оным, но только в удобное время, пристойным образом, без явного нарушения торжественных условий, без насилия дерзкого и опасного, верно и прочно: одним словом, с наблюдением всей свойственной ему осторожности. Новгород изменял России, пристав к Литве; войско его было рассеяно, гражданство в ужасе; великий князь мог бы тогда покорить сию область; но мыслил, что народ, веками приученный к выгодам свободы, не отказался бы вдруг от её прелестных мечтаний; что внутренние бунты и мятежи развлекли бы силы государства Московского, нужные для внешней безопасности; что должно старые навыки ослаблять новыми и стеснять вольность прежде уничтожения оной, дабы граждане, уступая право за правом, ознакомились с чувством своего бессилия, слишком дорого платили за остатки свободы, и наконец, утомлённые страхом будущих утеснений, склонились предпочесть ей мирное спокойствие неограниченной государевой власти. Иоанн простил новгородцев, обогатив казну свою их серебром, утвердив верховную власть княжескую в делах судных и политике; но, так сказать, не спускал глаз с сей народной державы, старался умножать в ней число преданных ему людей, питал несогласие между боярами и народом, являлся в правосудии защитником невинности, делал много добра, обещал более».
«Серебряные деньги у них бывают четырёх родов: московские, новгородские, тверские и псковские. Московская монета не круглая, а продолговатая и до известной степени овального вида, называется она деньгою и имеет различные изображения. У старинных на одной стороне розы, у позднейших — изображение человека, сидящего на лошади; на другой стороне и те и другие имеют надпись. Сто этих денег составляют один венгерский золотой. Алтын — шесть денег, гривна — двадцать, полтина — сто, рубль — двести. Ныне чеканятся новые, отмеченные буквами с той и другой стороны, и четыреста денег стоят рубль.
Тверские имеют с обеих сторон надпись и по стоимости равняются московским.
Новгородские на одной стороне имеют изображение государя, сидящего на троне, и против него — кланяющегося человека; с другой стороны надпись; по стоимости они вдвое превосходят московские. Новгородская гривна стоит четырнадцать, рубль же — двести двадцать две деньги.
Псковские с одной стороны имеют бычью голову в венце, а с другой надпись. Кроме того, у них есть медные монеты, которые называются пулами; шестьдесят пул по стоимости равны московской деньге».
имофей медленно оправлялся от раны. Весь сентябрь он пролежал в новом разбойничьем лежбище, в лесной глуши, и очень удивился, когда Проха сказал ему, что отсюда до Новгорода Великого не более десяти вёрст. Тут была, однако, неказистая, но довольно крепенькая избушка, в которой можно было даже в случае надобности перезимовать, что Фатьяныч, видимо, не раз проделывал.
Проха ходил за Тимофеем старательно и умело, так что однажды тот промолвил, скрывая за усмешкой свою признательность:
— Тебе бы, Проха, бабой родиться. Лучшей няньки не сыскать было бы.