Монте-верита

Меня поразило, что он не считал свою жизнь разбитой. Я чувствовал, что сломался бы, случись эта трагедия со мной. Мне казалось чудовищным, что какая-то секта высоко в горах могла в считанные дни приобрести такую власть над образованной и полной чувства собственного достоинства женщиной. Понятно, что невежественные девушки из местных деревень теряли душевный покой, а их родные, запуганные суевериями, были не в состоянии им помочь. Я поделился своими мыслями с Виктором. Сказал, что нужно через посольство обратиться к правительству этой страны, организовать общенациональное расследование, привлечь прессу, заручиться поддержкой нашего правительства. Я добавил, что готов сам заняться всем этим. Мы живем в двадцатом столетии, а не в средние века. Такое место, как Монте-Верита, не имеет права на существование. Да я всю страну подниму на ноги, об этой истории узнают и за границей...

-А зачем? - спокойно спросил Виктор. - Для чего?

-Чтобы вернуть Анну назад, - сказал я, - и освободить остальных. Чтобы положить конец насилию над человеческими жизнями.

-Мы не имеем права, - возразил мне Виктор, - разрушать монастыри и обители. Их сотни во всем мире.

-Это другое, - в свою очередь возразил я, - это законные формы организации верующих. Они существовали веками.

-Я думаю, что, наверное, и Монте-Верита тоже...

-Как они живут, чем питаются, что случается с ними, когда они заболевают, где они хоронят умерших?

-Я ничего не знаю. Стараюсь об этом не думать. Я только хочу поверить в слова Анны, будто она нашла то, что искала, и счастлива. Я не намерен разрушать ее счастье.

Потом он посмотрел на меня немного удивленно, но в то же время проницательно, и сказал:

-Странно, что именно ты так рассуждаешь. Ты бы мог понять Анну лучше, чем я. Ведь это ты всегда заболевал горной лихорадкой. Это ты в дни походов, витая в облаках, декламировал мне стихи о том, как мы рвемся уйти от мира.

Помню, как я несколько раз подходил к окну и смотрел вниз на туманные улицы рядом с набережной. Я молчал. Его слова слишком задели меня. В глубине души я знал, почему мне так ненавистен рассказ о Монте-Верита и почему я так хочу разрушить эту обитель. Потому что Анна нашла свою истину, а я нет...

Этот разговор если и не положил конец нашей дружбе, то стал для нее поворотным пунктом. Мы оба прошли половину жизненного пути. Он вернулся к себе домой в Шропшир и позднее написал мне, что решил завещать состояние племяннику, который еще учится в колледже. Он собирался пригласить его пожить в имении и ознакомить юношу с местностью. Что будет дальше, Виктор и сам не знал. Он не хотел составлять планы. Мое будущее в ту пору должно было круто измениться. Дела требовали, чтобы я уехал в Америку на два года. Однако вскоре весь жизненный уклад оказался разрушенным. Настал 1914 год.

Виктор ушел на фронт одним из первых. Возможно, он думал, что это станет для него выходом. Возможно, он полагал, что будет убит. Я не последовал его примеру, пока не истек срок моего контракта в Америке. Война, конечно, не была для меня выходом, и я с неприязнью вспоминаю каждый день моей армейской службы.

Все годы войны я не видел Виктора, мы сражались на разных фронтах и не встречались во время увольнений. Но однажды он подал о себе весть. Он написал мне: "Несмотря ни на что, я устроил так, чтобы каждый год попадать на Монте- Верита, как и обещал. Я провел ночь в деревне в хижине старика и на следующий день поднялся на вершину горы. Все было таким же, как прежде. Мертвенным и безмолвным. Я оставил письмо для Анны у стены и просидел там целый день, глядя на монастырь и чувствуя, что она близко. Но я знал, что она не выйдет ко мне. Назавтра я опять был там, радость переполнила меня, когда я нашел ее ответное письмо. Если это, конечно, можно назвать письмом. Слова, нацарапанные на плоском камне, полагаю, у них это единственное средство связи. Она писала мне, что всем довольна, чувствует себя хорошо и очень счастлива. Она благословляла меня и тебя. Просила меня больше о ней не беспокоиться. Вот и все. Это было, как я говорил тебе в клинике, нечто вроде духовного послания от мертвеца. Я должен быть доволен и смириться. И я доволен. Если я выживу на этой войне, то, скорее всего, уеду из Англии, поселюсь где-нибудь в той стране и смогу быть неподалеку от нее, даже если никогда больше ее не увижу и ничего не услышу о ней, кроме нескольких слов, раз в год нацарапанных на камне. Удачи тебе, старина. Могу только догадываться, где ты сейчас. Виктор".

Когда окончилась война, я сразу же демобилизовался и вернулся к прежней жизни. Первом делом я занялся поисками Виктора. Я написал в Шропшир и получил любезный ответ от его племянника. Он стал хозяином имения и дома. Виктор был ранен, но не тяжело. Сейчас он уехал из Англии и живет где-то за границей, то ли в Италии, то ли в Испании, племянник точно не знает. Но он уверен, его дядя считает, что ему лучше жить там. Если он получит какую-то весточку, то непременно сообщит мне. Однако никаких писем ни от Виктора, ни от племянника я так и не получил. Мне вдруг совершенно разонравился послевоенный Лондон и его обитатели. Я порвал все нити, связывавшие меня с домом, и перебрался в Америку. Я не видел Виктора почти двадцать лет. x x x

Мы встретились вновь, и это был отнюдь не случай. Тут я убежден. Такое предопределяется свыше. У меня есть теория, что жизнь каждого человека подобна колоде карт и те, кого мы встречаем, в кого порой влюбляемся, перетасованы с нами. Мы оказываемся в одной масти в руках у Судьбы. Игра продолжается, а нас сбрасывают из колоды. Какое стечение обстоятельств привело меня в Европу, когда мне было уже пятьдесят пять лет, в данном случае не имеет значения. Вышло так, что я приехал. Я летел из одной столицы в другую, их названия не важны. Самолет, в котором я находился, попал в аварию и был вынужден сделать посадку (слава Богу, все обошлось без жертв) в глухом горном краю. На два дня экипаж и пассажиры (и я среди прочих) оказались отрезанными от мира. Мы разбили лагерь у поврежденного самолета и стали ждать помощи. Информация об этом происшествии обошла тогда всю мировую прессу и в течение нескольких дней не сходила с первых полос газет бурлящей событиями Европы. Лишения, пережитые за сорок восемь часов, были не слишком велики. Среди пассажиров, к счастью, отсутствовали женщины и дети, и мы, мужчины, старались держаться в ожидании помощи как можно хладнокровнее. Мы были уверены, что она прибудет вовремя, ведь радио продолжало работать до момента вынужденной посадки и радист успел сообщить наши координаты. Оставалось только терпеть и не мерзнуть.