Страница 4 из 7
Наконец, познание веры не упраздняет тайну, а только делает ее наличие более очевидным и представляет ее как необходимый элемент жизни человека: Христос «в самом явлении тайны Отца и Его любви в полноте являет человека самому человеку и ясно показывает ему его наивысшее призвание»[18], т. е. призвание к участию в жизни Триединого Бога[19].
14. Учение обоих Ватиканских Соборов открывает перед философией совершенно новые горизонты. Откровение вносит в историю человечества некую отправную точку, которой человек не может пренебрегать, если хочет постичь тайну своего бытия; с другой стороны, это познание неизменно возвращается к тайне Бога, которую разум не в состоянии до конца понять, а может лишь принять ее с верою. Эти два момента определяют для человеческого разума некое пространство, в рамках которого ему дозволяется исследовать и постигать, ибо он не ограничивается никакой иной вещью, кроме своей конечной природы, перед лицом бесконечной тайны Бога.
Итак, Откровение вносит в нашу историю некую универсальную и совершенную истину, которая побуждает человеческий разум никогда не останавливаться; более того, она подталкивает его постоянно расширять границы своего познания, пока он не познает в совершенстве все то, что в его власти, так чтобы ничего не было упущено. В этой решимости нас спешит поддержать один из наиболее плодовитых и великих мыслителей в истории человечества, на которого с почтением ссылаются как в области философии, так и богословия – св. Ансельм. В Прослогионе этот Кентерберийский архиепископ пишет: «Когда я стал часто и упорно направлять свою мысль к этому предмету, то подчас мне казалось, что я уже вот-вот постигну то, что я искал, но в другой раз он вовсе ускользал от моего умственного взора, и тогда я, вконец отчаявшись, решал прекратить свои занятия, как поиски вещи, которую невозможно найти. Но как только я пожелал прогнать прочь эту мысль, чтобы она не занимала мой ум понапрасну и не отвлекала от других, из которых я мог бы извлечь больше пользы, она все больше и больше, несмотря на мое нежелание и сопротивление, начинала назойливо навязываться мне (…). Но, увы и мне, несчастному, одному из прочих несчастных сынов Евы, удаленных от Бога! Что я начал делать? Что исполнил? Куда держал путь? Куда пришел? К чему стремился? О чем воздыхаю? (…) Значит, Господи, Ты не только то, больше чего нельзя помыслить, но Ты есть нечто большее, чем то, что можно помыслить, ибо если можно помыслить нечто подобное и это будешь не Ты, получается, что можно помыслить нечто большее Тебя: но этого не может быть»[20].
15. Истина христианского Откровения, которую мы обретаем в Иисусе из Назарета, позволяет каждому увидеть «тайну» собственной жизни. Эта наивысшая истина, нисколько не нарушая автономию творения и его свободу, одновременно обязывает это творение открыть себя для трансцендентного. Связь между свободой и истиной достигает максимума, и мы полностью понимаем слова Господа: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин 8, 32).
Христианское Откровение – это подлинный ориентир для человека, который вынужден продвигаться вперед в условиях господства некоей «имманентистской» ментальности, одновременно преодолевая препятствия, создаваемые технократической логикой. Оно представляет собой последнюю возможность, предоставляемую Богом, чтобы полностью вернуться к первоначальному плану любви, началом которого было сотворение мира. Людям, желающим познать истину, если они еще способны отвлечься от самих себя и направить свой мысленный взор выше непосредственных житейских целей, дана возможность обрести истинно необходимое для своей жизни на пути к истине. К вышесказанному хорошо применимы слова из книги Второзакония: «Ибо заповедь сия, которую я заповедую тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека. Она не на небе, чтобы можно было говорить: «Кто взошел бы для нас на небо, и принес бы ее нам, и дал бы нам услышать ее, и мы исполнили бы ее?» И не за морем она, чтобы можно было говорить: «Кто сходил бы для нас за море, и принес бы ее нам, и дал бы нам услышать ее, и мы исполнили бы ее?» Но весьма близко к тебе слово сие; оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его» (Втор 30, 11-14). Эти слова нашли отклик в известном изречении философа и богослова св. Августина: «Не выходи наружу, в самого себя войди, ибо во внутреннем человеке обитает истина»[21].
Их этих предварительных рассуждений можно сделать первый вывод: истина, которую позволяет нам познать Откровение, не есть зрелый плод или итог какого-либо чисто человеческого размышления. Напротив, эта истина есть бескорыстный дар, она сама будит мысль и требует, чтобы ее приняли как проявление любви. Эта богооткровенная истина вписана в нашу историю как предвестие окончательного и совершенного видения, которое Бог собирается дать тем, кто в Него верит и ищет Его с искренним сердцем. Итак, конечная цель жизни каждого человека – это предмет изучения как философии, так и богословия. Обе эти дисциплины, несмотря на различия в методах и содержании, указывают «путь жизни» (Пс 16 (15), 11), в конце которого, как учит вера, нас ожидает полная и непреходящая радость созерцания Триединого Бога.
2. Верую, чтобы осознавать
«Премудрость все знает и все разумеет» (Прем 9, 11)
16. Уже в Священном Писании встречаются удивительно точные утверждения, которые показывают, насколько глубоко познание веры связано с рациональным познанием. Это, прежде всего, подтверждается на примере Книг Премудрости. Непредвзятый читатель Писания явственно видит, что эта книга хранит не только веру Израиля, но и духовные богатства ныне уже не существующих культур. Кажется, что в силу особого замысла мы снова слышим голос Египта и Месопотамии, и некоторые элементы цивилизаций древнего Востока оживают на этих страницах, содержащих множество необычайно глубоких мыслей.
Не случайно, что, когда автор Книг Премудрости желает дать образ мудреца, он представляет его как человека, любящего и ищущего истину: «Блажен человек, который упражняется в мудрости и в разуме своем поучается святому. Кто размышляет в сердце своем о путях ее, тот получит разумение и в тайнах ее. Выходи за нею, как ловчий, и строй засаду на путях ее. Кто приклоняется к окнам ее, тот послушает и при дверях ее. Кто обращается вблизи дома ее, тот вобьет гвоздь и в стенах ее; поставит палатку свою подле нее, и будет обитать в жилище благ. Он положит детей своих под кровом ее, и будет иметь ночлег под сенью ее. Он прикроется ею от зноя, и будет жить в славе ее» (Сир 14, 21-27).
Как видим, по мнению богодухновенного автора, стремление к познанию есть свойство, присущее всем людям. Благодаря наличию интеллекта, всем – как верующим, так и неверующим – дана способность черпать из «глубоких вод» познания (см. Притч 20, 5). Несомненно, в древнем Израиле мир со всеми его явлениями познавался без абстрагирования от восприятия вещей, в отличие от познавательных методов, свойственных ионийским философам и египетским мудрецам. Правоверный иудей тем более не использовал методы познания, свойственные современной эпохе, стремящейся разделить знания на отдельные дисциплины. Несмотря на это, библейский мир внес свой вклад в обширную сокровищницу человеческого познания.
В чем он заключается? Отличительной особенностью, характеризующей библейский текст, является убеждение, что между рациональным познанием и познанием веры существует глубокая и неразрывная связь. Мир и то, что в нем происходит, а также история и судьбы народа – это действительность, которую следует постигать, анализировать и оценивать с помощью средств, имеющихся в распоряжении разума, но так, чтобы вера не была отстранена от этого процесса. Вера необходима не для того, чтобы лишить разум автономии или ограничить его поле деятельности, но лишь для того, чтобы объяснить человеку, что в этих судьбах присутствует и действует Бог Израиля. Итак, подлинное познание мира и исторических событий невозможно, если отсутствует вера в Бога, Который действует в них.
18
Второй Ватиканский Собор, Пастырская конституция о Церкви в современном мире Gaudium et spes, 22.
19
Второй Ватиканский Собор, Догматическая конституция о Божественном Откровении Dei Verbum, 2.
20
Prooemio и пп. 1.15: PL 158, 223-224. 226. 235.
21
De vera religione, XXXIX, 72: CCL 32, 234.