Страница 2 из 47
Жили за спиною дяди в тесном тереме всей семьёю, с матерью трое сыновей – Всеволод, Игорь и младший, Святослав. Глеба – погодка Игорева, ещё при жизни отца взяла его сестра, тихая бездетная Предислава. Глеб принял её, как родную мать, а она его – как любимого сына. Души в нём не чаяла. Ни сам Олег Святославич, ни его княгиня не решились разъять эту Богом данную связь.
Дядя Давыд, много старше брата Олега летами, по натуре был человеком весьма послушным, даже угодливым. Старался никому не перечить, а уж перед Киевом выю7 всегда держал поклонно, беспрекословно выполняя великокняжескую волю. Но в семье своей – голова, рачительный, даже скуповатый, лишку не давал и родному семени, поэтому родову брата держал в чёрном теле.
Жили Ольговичи с матерью, мало что нуждаясь, получая от князя Давыда более чем скромные кормовые…
2.
Старик пел:
Свычая и обычая были вечи Трояни,
Минула лета Ярославля,
Были скитания Ольговы,
Ольга Святославича.
Будто Олег мечом крамолу коваше
И стрелы по земли сеяше.
Ступает ли во злат стремень
Во граде Тьмуторокани,
Звон тот слышит
Хитрый великий Ярославов
Сын Всеволод,
А Володимир от так и уши
Закладаше на утро
Во Чернигове…
Слушатели зашевелились розно, смешок возник и покатился, ширясь, а кто-то и гыкнул всласть.
Всё понимали люди, сгрудясь вокруг певца, веря ему и поощряя в слове.
Игорь утаённо снял набежавшую слезу, думая своё, но и не теряя песенного лада, каждое слово ловя сердцем.
Сколько лет минуло с тех тяжких скитаний отца, сколько, не считано, враждовали меж собою князья, губя жизнь человеков, сжигая и превращая в прах их домы и нивы, но помнится, хранится в слове правда о времени том.
Не приняли люди землепашенные, мастеровые, плоть от плоти и соль от соли земли подложного навета и, вопреки всей неправде слова властвующих, холят и хранят своё тайное, но правдивое слово.
На что дядя Давыд смотрок, умеет могучую выю свою покаянно склонить и поддакнуть там, где во весь голос следовало бы некнуть, да и тот не сдерживался, с оглядкой ронял с души:
– Да не было того! Лесть одна, и только…
Успокаивал Игоря, зарёванного, с разбитым носом, вконец задразненного княжьей малышнёй.
– Врут они всё… Тятька твой лепший8 из князей был.
– Почему врут? – спрашивал. Но дядя уже и волок его прочь, заметно негодуя на себя за сказанное.
Так бывало редко, и было-то всего разок-другой, но запомнилось безответное на всю жизнь…
Старик пел:
Бориса же Вячеславича слава та
на суд приведе.
И на кан9 ину, зелену, паполому10 постла
За обиду Ольгову – храброго
и младого князя.
И вопреки княжеским наветам, вопреки переписанным угодливым книжником летописям, вопреки поучениям и наущениям, как знать и как помнить про то да про это, Русь пела и несла правду о свершившемся зле, кое пытаются доныне выдать за благо, сочувствуя всем сердцем не победителю и устроителю бывшей и текущей ныне жизни, но побеждённому, понапрасну ославленному, остающемуся в её сердце, в её правде – храброму и молодому князю Олегу. Его отцу.
Игорь уже не смахивал слёз, и они текли по щекам. Пусть текут. Коли плачут глаза – живо сердце, и душа жива, принимая в себя не только боль тела, но и боль всего сущего мира, откликаясь желанием кресать11 правду во имя Божье.
И ещё верилось Игорю, что былину эту не забудут многие неподкупные бояны родимой земли и кто-то из них когда-нибудь, может быть и нескоро, воссоединит с другими в одной общей правде о Руси.
Не лишенный дара слова изустного, как и письменного, Игорь и сам в душе своей складывал нечто подобное.
Старик пел. И люди слушали его и верили ему. Без веры Руси не бывает.
А певец уже сказывал о двух князьях Гориславличах, которые враждою лютой рассекли Русь. При которых гибла жизнь народа русского – внуков Даждьбожьих. Гориславличи эти: один – родной прадед Игоря – Ярослав, другой – двоюродный – Мстислав. При них опустошилась русская земля, и долгие годы вместо окрика землепашца на полях орало и жирело вороньё, деля меж собою трупы.
О том знал Игорь из книг.
Знал, что два сына одной матери, жены прапрадеда Владимира – Гориславы, той, что была до замужества Рогнедой, довели Русь до погибели, а умирившись в конце концов, разъяли великое тело, поделив меж собою. И всю остальную долгую жизнь помнил о том великом грехе Ярослав, стараясь замолить его не только покаянным словом, но и трудом тяжким, подымая Русь из праха, блюдя и умножая Христову веру, строя города и храмы, создавая русскую правду, заставляя себя и обязывая других забыть прошлое.
Но такая она, Русь – зла не помнит, но и правды не забывает.
Первые воспоминания Игоря после похорон отца, на которые нежданно съехалось и сошлось со всех концов Руси множество народа, все без остатка связаны с церковными службами, с монастырским и храмовым чином. Мать не пропускала ни одной службы, забирала сынов с собою.
Меньшому, Святославу, не хватало сил выстоять молебен и, случалось, засыпал на руках всё того же верного отцовского друга, боярина Петра Ильинича, но Игорь в церковном чине был стоек…
Люди расходились с площади, улыбаясь и крестясь. Колокола ближней божницы ударили, призывая православных к поздней обедне. Никто и внимания не обращал на невеликого росточком, о длинных волосах до плеч, под не то шапкой, не то мнишей12 скуфейкой13, в пыльной то ли ряске, то ли в дорожном корзне14, вовсе неприметного отрока неведомого рода и звания.
Игорь подошёл к певцу, как под благословение.
– Мир тебе, бояне!
– Храни и тебя Господь! – откликнулся певец, убирая в суму лёгкие долблёные гусельки.
Игорь подивился тому, что люди, так по-доброму слушавшие слово, так искренне откликавшиеся и принимавшие его в душу, безблагодарно и как-то поспешно покинули певца.
– Чем живёшь, старче? – спросил Игорь, имея в виду слушателей, не предложивших старику и малой платы за труд.
– Князьям пою, – сказал старик, внимательно, но без боязни вглядываясь в лицо Игоря: что за человек и по какому случаю речь ведёт? – Я людям задарма пою. Они знают. А князьям – платою, – и, как бы предупреждая вопрос, хорошо ли платят, подытожил: – Моё слово дорого!
– А князьям-то речёшь слово то же, что и людям ныне пел? – спросил Игорь, заметно волнуясь.
Певец вподозрь глянул из-под сведённых бровей:
– Розному птичью – манок розный…
– Возьми, – сказал Игорь, протягивая старику полную пясть серебра.
Тот впристаль оглядел его и округ, усмотрел доброго коня, стоящего у привязей на краю площади, другого – поводного, с лёгкой поклажей на грузовом седле и, принимая плату, без тени страха спросил:
– Князь, что ли?..
– Ольгович я, Игорь.
3.
Постеги15 брата Всеволода на черниговском княжьем дворе Давыда Святославича чинились без особого праздничного шума. Из степей к тому дню, неведомо как и узнали, явились дивии половцы16 – князья, родные братья матери – уи17 Оселук с Осташем. А было это годом после смерти отца.
7
Выя – шея.
8
Лепший – лучший, красивый, знатный.
9
Кан – стол, на который ставят гроб с покойником.
10
Паполома – простыня, которую подстилают под умершего.
11
Кресать – возжигать, возрождать, растить. Отсюда: кресник – землепашец, крестьянин.
12
Мниша – монашья. От слова: мних – монах.
13
Скуфейка – шапочка для белого духовенства.
14
Корзно – верхняя одежда, зипун, плащ.
15
Постеги – (от слова «стегать») обряд посвящения в князья, когда мальчика-князя впервые сажали в седло на боевого коня.
16
Дивии половцы – русские люди, жившие в половецкой степи.
17
Уй (вуй) – дядя по матери.