Каюсь. Том Второй

-Когда начнешь обдумывать мое предложение, поймешь.

-Не собираюсь я ничего обдумывать, - процедила с раздражением, хотя сама едва держалась на ногах, растворяясь в гипнотизирующем взгляде, плавясь от легкого касания горячей руки.

-Не рой себе яму, малыш, из которой не сможешь выбраться без того, чтобы не наступить на горло своей гипертрофированной гордости, - выдает он очередную заумность с самоуверенным видом, словно непременно так и будет, и никуда я от него не денусь. Мне хочется вспылить, но я вовремя прикусываю язык, потому что уже знаю, что да - так и будет, мать его. Слишком велико искушение, причем по всем фронтам. Нет больше сил противостоять ни своим чувствам, ни желаниям, ни уж тем более, стремлениям.

Гладышев притягивает меня к себе и целует в лоб, я же, погруженная в себя, даже не сопротивляюсь.

- Утром позвоню,- сказал он, направляясь к входной двери, и напоследок попросил.- Обдумай все хорошенько, не раздувая проблему. Сейчас как раз тот самый момент, Ян, когда нужно решить для себя, тебе важен человек или твоя обида.

-А может, это ты все подстроил с поступлением? –задумчиво озвучиваю пришедшую вдруг крамольную мысль, хотя конечно, это бред, в чем Гладышев меня сразу же убеждает.

-Это не мои методы, Чайка. Да и я бы никогда не причинил тебе намеренно зла.

-А что ты до этого делал?

-Боялся тебя, как огня, а в страхе все люди совершают ошибки.

Я засмеялась от столь сомнительной причины, но она грела мою израненную душу, мне было приятно это слышать и хотелось верить. Да что там? Я уже верила, хотя и старалась глушить в себе эти дурацкие порывы.

После ухода Гладышева, я некоторое время просто лежала и смотрела в потолок, ни о чем не думая, словно перезагружалась.

А потом вновь позвонила мама, и у меня будто щелкнуло. Я поняла, что не смогу сказать, что не поступила. Просто не смогу признаться в этом поражении. Мамы переживают неудачи детей еще острей, чем сами дети. Моя мама к тому же только-только выздоровела, пришла в себя после стресса и болезни.

Как я нанесу ей такой удар? Как скажу, что я в очередной раз подвела? Не представляю. Но в тоже время, не сказать - тоже неправильно. Я уже раз так делала, и ничего хорошего из этого не вышло.

Но что же делать? Что делать-то?

У меня вновь началась истерия. Я бегала из угла в угол, кусая губы, дрожа каждой клеткой от этого подвешенного состояния, не в силах что-либо предпринять.

Не знаю, сколько я так изводила себя, но как-то разом силы покинули меня, и буря в душе потихонечку начала утихать, пришла пора взвешивания всех за и против.

Впрочем, все было решено в тот момент, когда Гладышев озвучил свое желание помочь, и с каждой минутой решение, на котором настаивало сердце, подкреплялось разумными доводами. Я со всей горячностью уверяла себя в исключительно –корыстном мотиве того, что я хочу принять предложение Гладышева, ибо ощущать себя продуманной стервой гораздо приятней, нежели влюбленной дурой, наивно полагающей, что если прыгнуть на те же грабли, они второй раз бить не станут. Мне с успехом удавалось заниматься самообманом и, в конечном счете, удалось удовлетворить и свою гордость, и стремления души. Заключительным же и железобетонным аргументом в пользу положительного ответа Олегу стало еще то, что теперь я смогу рассказать маме всю правду и сразу же сообщить о том, что собственно проблема уже решена. Понятно, что ей это не особо понравится, но у меня тот случай, когда из двух зол нужно выбирать меньшее.

Решив все для себя, я еще час собиралась с силами, а после позвонила маме. Конечно же, разговор дался не просто, но как не странно, сложнее было рассказать о том, что Олег готов оплачивать мое обучение, нежели о том, что я не поступила. Маму новость оглушила, и она некоторое время не могла ничего сказать. А потом была ночь слез и попыток переубедить меня, чтобы я не ввязывалась в зависимые отношения, которые наверняка ни к чему не приведут. Мама пыталась втолковать мне, что женщина и мужчина в отношениях должны быть на равных условиях, тогда ни у кого не будет возникать синдрома бога, я же якобы самолично отдаю себя на милость мужчине, который привык, чтобы ему беспрекословно подчинялись. На что я довольно грубо и цинично ответила, что не «отдаю», а пользуюсь. Мама от моих речей была в шоке и ярости, и мы, конечно же, повздорили. Но я непреклонно заявляла, что так или иначе буду пользоваться любыми возможностями, чтобы достичь своих целей, тем более, что Гладышев должен мне за моральный ущерб. На что мама выразила надежду, что с моей стороны это пустое позерство, за которым скрывается нечто большее, чем просто корысть, иначе она не узнает свою дочь. Меня подобные чаянья разозлили и удивили, поскольку, мама была довольно циничным человеком, и именно поэтому я вела разговор в подобном ключе. Но я не стала отвечать на ее попытку вывести меня на эмоции, поняв, что ни к чему сотрясать воздух пустыми разговорами, когда решение уже принято.

Мама тоже поняла бесполезность своих нравоучений и только тяжело вздыхала, поражаясь, как за год все настолько переменилось. И у меня в голове не укладывалось, что всего-то двенадцать месяцев назад я только-только делала свои первые шаги в жизни, вот только до сих пор не научилась ходить, исключительно падать и ползать. А пора прогрессировать!

Напоследок мама смягчилась и попросила быть честной хотя бы с собой и цельной, чтобы мои мысли и чувства, не расходились ни со словами, ни с действиями, иначе это больно аукнется.

Я заверила маму, что все у меня будет хорошо, и чтобы не переживала. На этом мы попрощались, договорившись обсудить все в деталях позже.

После разговора у меня, словно с души упал камень, несмотря на то, что остался не очень приятный осадок. Я была рада, что определилась. Впервые за пять месяцев мне стало вдруг очень хорошо и спокойно. Каждое мое решение было обосновано и продиктовано необходимостью. И вот тут у меня случилось озарение. Я поняла насчет «аванса» для гордости. И поразилась этой всезнающей сволочи, предвидевшей все наперед: все мои метания, мысли и действия. Боже, он словно читает меня, как открытую книгу, зная все мои пороки и слабости. Он с самого начала знал, что я стану использовать поступление, как прикрытие, оправдывая им все, ставя во главу угла. Меня это до глубины души поражает. Нет, я в курсе, что Гладышев умный мужик, но такое знание человеческой природы, в частности меня, пугает и раздражает. Становится неловко, потому что даже я сама себе не признаюсь в истинных мотивах. Привожу тысячу причин и скармливаю тонны оправданий для своей гордости. А он будто все это видит и знает.

Но, как бы это не выглядело, а мне так проще и легче. Если же я начну копаться в себе и своих чувствах, то неизвестно к чему это приведет. Ни к чему хорошему уж точно, а с меня хватит всех этих душевных терзаний.

Поэтому к черту любовь и жертвенность! Да, я любила, и буду любить Гладышева, но теперь, прежде всего, я буду думать о себе, и на каждое действие и слово Олега давать соответствующий ответ. Заодно проверю границы его эго и насколько он способен любить, а то красиво говорить и я умею.

С этими мыслями засыпаю, но кажется, не проходит и пяти минут, как звонит телефон.

-Просыпайся, через час заеду. Документы все возьми, чтобы по сто раз не кататься туда-сюда!- распорядился Гладышев, ни на секунду не сомневаясь в том, какое решение я приму. Меня это, конечно, с одной стороны покоробило, но с другой - я рада, что он не стал подначивать меня и выспрашивать, что я решила и почему вдруг. Гладышев щадил мое самолюбие, делая вид, что все происходящее само собой разумеющиеся, и я не вытрепывалась все эти две недели. Да, он щадил, зная меня, как облупленную, чему я в который раз поразилась.

Через несколько часов на руках у меня был договор с Академией о моем обучении на коммерческой основе. Я смотрела на него немигающим взглядом, глаза щипало, а руки тряслись, сердце же переполняла радость.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.