Варан

Лысый рывком обернулся.

Над морем шел, снижаясь треугольником, воздушный императорский патруль на белых, как камень, крыламах.

Нила спала в гамаке. Свисали, выбившись из ячеек, спутанные темные волосы. Над водой горела плошка с жиром, тускло освещала огромные тела спящих змейсих. Поблескивали самоцветы на старческой чешуе.

Варан уселся прямо на камень. Обхватил себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Бесшумно просидел полчаса, прежде чем Нила, без видимой причины, проснулась:

– Кто здесь?!

Забурлила вода. Настороженно вскинулись рогатые чешуйчатые головы.

– Это я, – сказал Варан без голоса. Нила долго молчала. Змейсихи, успокоившись, снова ушли под воду.

– Я сказала хозяину, что за тебя подежурю, – Нила закусила губу.

– Спасибо.

– Я их почистила, покормила… Убрала…

– Извини.

– Где ты был?! – шепотом– выкрикнула Нила. Варан скрестил ноги, оперся локтями о колени и начал рассказывать.

– Значит, их казнили, – сказала Нила, когда он закончил.

– Их просто увели в тюрьму.

– Их казнят до рассвета. Закон сезона: подозрения в разбое достаточно. Если просто возьмут в подозрительном месте за подозрительным делом – вздернут без суда.

– Но меня тоже взяли…

– Ты поддонок, это другое дело. За тебя отец ручился, соседи тебя знают. Ты весь на виду… как и этот твой, Гелька. А эти двое – чужие?

–Да.

– До рассвета повиснут.

Сделалось тихо. Потрескивал жир в плошке.

– А почему ты сразу не пошел к начальнику стражи? Не сказал, что видел?

– Не видел ничего… Кто-то на кого-то напал. Вот и все.

– Надо было пойти хотя бы с этим.

– Надо было, надо было!.. – Варан ударил кулаками по коленям. – Тебе какое дело вообще-то?

– А вдруг у них сообщники остались, – не обращая внимания на его обидный тон, сказала Нила. – Ты говорил, еще был парень. Он-то куда делся?

– Не знаю.

Снова сделалось тихо.

– Никуда не ходи, – по-деловому серьезно велела Нила. – Сиди здесь. Кручинка хоть и подлая, но своих в обиду не дает. Сиди здесь, а я узнаю, – она неловко выбралась из гамака. На ней были все та же рубаха и все те же штаны с самоцветами, Варан мельком подумал, как неудобно в них спать.

– Куда ты пойдешь?

– Не сирота, слава Императору, – Нила жестко усмехнулась. – К кому надо, к тому и пойду… А ты носа наружу не кажи!

И, небрежно прибрав волосы, зашлепала вверх по винтовой лестнице.

Варан уснул на рассвете, и снились ему крыламы. Во сне он тыкался лицом в жесткие белые перья, а проснувшись, обнаружил, что на щеке отпечаталась сетка гамака и что Журбина с Кручиной нетерпеливо кружат по гроту – желают завтракать.

Он накормил змейсих и впервые почистил, весь при этом вымокнув и изгваздавшись. Потом взялся за сачок для отлавливания испражнений; как назло, именно за этим грязным делом его застала вернувшаяся Нила.

На ней была юбка до пят и блуза с короткими, по моде горни, рукавами. Гладкая высокая прическа делала наездницу на змейсах старше, величественнее и строже. Варан даже растерялся – говорить ей по-прежнему «ты»? Или все-таки «вы»?

– Значит, так, – сказала Нила, усаживаясь на край каменного выступа. – Эти, которых грабили, остались живы – это ты их, между прочим, спас – и подали князю жалобу. Начальник стражи усилил караулы и навесил воздушные патрули. После того как патруль снял с лодки двух подозрительных при оружии, прочесали весь остров и схватили пятьдесят шесть человек. Пятнадцать сегодня выпустят. Остальных уже повесили.

– Что?!

– Закон сезона, – Нила провела по лицу рукой, будто убирая паутину. – Если князь не остановит разбой – в межсезонье все останутся голодными, и поддонки, и горни тоже. Есть два особо тяжких преступления: разбой и подделка императорских денег. Потом идет мошенничество, но это уже не так страшно, за него хотя бы судят… Что ты так побледнел? Хорошая новость: того парня, чернявого, который на тебя навел, взяли и казнили вместе с остальными. Тебе ничего не грозит, можешь оставаться, можешь уходить…

Она отвернулась. Варан вдруг увидел, что она готова заплакать. Держится из последних сил. Смертельно устала. И почему-то обижена.

– Нила, – он подошел ближе. – Спасибо…

– Ты можешь уходить. Никто тебя не удерживает.

– Почему ты меня прогоняешь? Или… я что, уволен после вчерашнего?

– Нет, ты не уволен.

– Так почему?

Она разрыдалась. Он стоял рядом, желая ее обнять – и не решаясь. Он был грязный и мокрый насквозь. А она была – чистая и строгая, несмотря на слезы и на сопли.

Настоящая горни.

Пещера то тянулась тоннелем, то раздавалась вширь, то раздваивалась, а то распускала в стороны десятки щупалец, узких, иногда непроходимых. Некоторые гроты были светлыми – туда пробивались сквозь воду солнечные лучи. Другие – полутемными, а в двух или трех царил такой мрак, что приходилось целиком полагаться на змейсих.

– Они видят в темноте?

– Они знают дорогу…

Варан ехал на Журбине. Она была покорна, как деревяшка, – по команде «вперед» спешила вперед. По команде «стой» немедленно останавливалась. По команде «ныряй» погружалась без раздумий.

– Это потому, что она работала в шахтах. Там ведь еще хитрее коридоры, там в щели просачиваться надо. А Кручина – та в открытом море гуляла, ей пещеры не нравятся. Ну и характер, конечно, паскудный.

– А ты бывала в шахтах?

– Здрасьте! Я там, можно сказать, выросла… Знаешь, там есть такие воздушные карманы, где человек может жить даже в сезон. Темно, холодно, но воздуха хватает, и пищи тоже, и воды, если ее со сталактитов слизывать. Один человек был, так он железные заготовки воровал и потом купцам продавал, тайно. Его поймали и хотели судить, а он убежал и спрятался в шахтах. Там такие лабиринты – можно беглеца сто лет искать, а не найдешь… Ну, думали, придет сезон, он сам вылезет. А он не вылез – боялся. А может, заблудился. Уже на другое межсезонье вышел – живой, только какой-то свихнутый. И судить его не стали – сам себя наказал… Представляешь, над тобой камень и вода, целые громады воды… А ты сидишь в темноте и даже огонь не разводишь, чтобы он твой воздух не жрал. Наверху сезон, а ты как у Шуу в кишках… Он, кстати, все Шуу поминал с тех пор. Может, видел ее. А может, просто сбрендил. Как ты думаешь?