Страница 20 из 25
Однако возмездие не замедлит проявиться над нахимовской командой даже до нахождения виновных и оттуда, откуда совсем оно не ожидалось. Во время хода, вчера, когда эскадра шла на стрельбу, с «Нахимова» упал за борт матрос и, несмотря на принятые энергичные меры к спасению, утонул. Как знать, может быть это и был один из зачинщиков?
16 января
В 9 час. 43 мин. утра на эскадренном броненосце «Орел» пятью поросятами стало больше – родила свинья. Целым обществом ходили смотреть на молодое поколение и еле пробились сквозь толпу матросов. Матросов масса. Мерзость ужасная.
17 Января
В 6 час. утра отправился с командой на пароход «Acilia» грузить в баркасы уголь. Я знал, что негры торгуют водкой и продают ее команде, а потому все время принимал самые строгие меры, чтобы не случилось сегодня того же, что было вчера (у Сакеллари было масса пьяных матросов и пароходное начальство обвинило их, что они якобы напились ихним вином, украв его из ахтерлюка). Поэтому я не подпускаю близко к борту ни одного негра. Но видно уже судьба моя была такова, что должны были сегодня напиться матросы. Выждав момент, когда я сошел в кают-компанию, чтобы пообедать, несколько мерзавцев купили-таки какую-то сногсшибательную жидкость. Жидкость действительно была сногсшибательная, т. к. не успел я пообедать, как мне доложили, что есть один пьяный матрос.
Я немедленно пошел на ют и, действительно, в баркасе увидел клевавшую носом фигуру. Последовало приказание обыскать его и одна за другой извлеклись из его пазухи 3 бутылки с какой-то подозрительной жидкостью. Очевидно, он вез это на броненосец для чего и забрался в баркас. Я приказал исполнить его желание, т. е. отвезти его на броненосец и сдать вахтенному начальнику вместе с бутылками. После этого все как будто шло спокойно. Но именно как будто; когда в 5 часов я стал собираться обратно, и вся команда вылезла из трюмов, из нее стали выделяться типики, еле стоявшие на ногах. Нос парохода был страшно высок от воды, спускаться пришлось по штормтрапу, и к тому же, баркас бросало на крупной зыби так, что трезвому было трудно садиться, а не то, что пьяному.
Что мне было делать? Тут вдруг пришла мне гениальная мысль, я приказал унтер-офицеру обвязывать пьяных беседочным узлом и спускать их на баркас, как мешки, Таким образом, благополучно были спущены двое. Третий, некто Племьянов, совался все это время помогать и смешил команду, а меня приводил в бешенство. Наконец я добрался и до него. Но тут он вдруг заартачился и стал сопротивляться вязавшим его людям. Я был взбешен до того, что весь дрожал, и мне стало невероятных усилий сдержаться, чтобы не избить его тут же. Я подошел к нему вплотную и крикнул ему: «Если ты не перестанешь артачиться е… т… м… (в рукописи вымарано. – К.Н.), то я тебя выброшу за борт»! Видно, тон мой был очень решительный и, действительно, в эту минуту я готов был убить его, потому что он сразу замолчал, затем заплакал, опустился на одно колено и сказал: «За борт? Бросайте! Что ж бросайте! Что наша жизнь – тьфу!». Затем вдруг пришел в ярость и стал сыпать такими проклятиями и ругательствами, что волос дыбом становился. Я дал знак спускать его.
Когда он очутился в баркасе и освободился от конца, то схватил громадный пустой анкерок и пустил его в унтер-офицера, но тот увернулся, и анкерок попал в другого пьяного, лежащего пластом на дне баркаса. Этот только приподнял голову и промычал что-то в ответ, а удар был такой, что мог сшибить с ног геркулеса. Видя, что дело заходит далеко, я приказал баркасному унтер-офицеру связать его по рукам и ногам. Когда Прокопенко подошел к нему с ворсой в руках, сидевший с ним рядом машинист вырвал у него из рук ворсу. В баркасе никто не пошевелился, чтобы помочь Прокопенко, которой остановился в нерешительности. А Племьянов уже открыто бранил меня матерными словами, честил командира, честил весь флот. Положение мое было незавидное. А тут еще на мостике собрались пароходные офицеры и с любопытством смотрели, что будет дальше. Надо было принять самые решительные меры.
Меня опять осенила гениальная мысль. Я воспользовался антагонизмом [между] машинной и строевой командами, и т. к. Племьянов был строевой, то я быстро выбрал из остающейся на пароходе машинной команды 4 человек и приказал им немедленно во что бы то ни стало связать Племьянова и положить его под банки, машинисты быстро спустились в баркас, и повалив Племьянова, скрутили ему назад руки, связали их, затем ноги и бросили его под банки, откуда все еще продолжала литься ужасная ругань. Чтобы не подвергаться оскорблениям пьяного матроса, я переменил свое первоначальное намерение сесть в баркас и приказал паровому катеру подать к трапу, затем взяв на буксир баркас, я вернулся на броненосец.
Едва я вышел из катера, как приказано было снова подать катер к трапу, и в него сел командир, отправившийся затем на белый «Орел». Оказалось, что он серьезно заболел в предыдущую ночь, и взамен его пока назначается на завтра (завтра идем в море на стрельбу) Клапье-де-Колонг[111]. В то время как командир садился и отваливал, из баркаса неслась ругань моего Племьянова. Командир только морщился. После командира попало бедному Гирсу. Он стоял на вахте и приказал вынести Племьянова на бак, а тот, услышав это приказание, начал изощряться в ругани над Гирсом.
Завтра подаю рапорт командиру о всем происшедшем. Гире делает то же самое. Это может очень скверно кончиться для Племьянова, но что же делать. Надо же когда-нибудь положить конец таким безобразиям, а то скоро у нас команда превратится в разбойников с большой дороги и будет на офицеров бросаться с ножом.
18 января
Ходили сегодня на стрельбу, сошла удачнее первой, несмотря на то, что погода была скверная: дождь, туман, и на крупной зыби броненосец качало. Мы все в восторге от нового командира. У Колонга спокойствия непочатый край, а мы так отвыкли от спокойных ходовых вахт, благодаря нашему командиру, что прямо было приятно стоять вахту. Он смело прибавлял и убавлял от 10 до 15 оборотов, и несмотря на это не только место наше почти все время сохранялось не хуже, но даже лучше, чем когда Юнг канителил с одним или двумя оборотами, нагоняя или отставая от переднего мателота в продолжение целой вахты. Положим, когда сегодня с 80 оборотов Колонг перешел сразу на малый ход, «Бородино» чуть не въехало нам в корму, и был момент, когда катастрофа казалась неизбежной, но зато он так спокойно сказал: «Самый полный ход вперед», что прямо любо на него смотреть. «Бородино» успел положить руля и отойти чуть влево, а мы вылетели вперед.
Завтра опять с утра на стрельбу.
19 января
Ходили на стрельбу. Стреляли еще лучше, чем вчера.
20 января
Пришел «Messagerie Maritime», привез почту. Получил 4 письма. Целый день провел на «Суворове» на дежурстве.
22 января
Вернулся с «Орла» командир.
23 января
Были на берегу. Начинаем совершенно чувствовать себя здесь, как дома. Перед губернаторским домом играла музыка, привлекшая гораздо больше негров, нежели офицеров, которые играли в кафешке в карты. День закончился инцидентом. Пьяный матрос с госпитального «Орла» побил прапорщика по механической части с «Урала», причем, разбил ему в кровь всю физиономию. Прапорщик был в форме с погонами, это обстоятельство наводит на грустное размышление. Значит, никто из нас не гарантирован от такого инцидента, ибо, очевидно, офицерская форма не производит на матросов никакого впечатления. Придется ходить с револьвером. Когда же, наконец, будет положен этому конец. Говорят, что виновника не удалось задержать, т. к. он удрал, но зато задержали его товарища, через которого, очевидно, удастся добраться и до героя.
111
Клапье-де-Колонг Константин Константинович (1859–1944). Окончил МКК в 1878 г. Участник подавления «боксерского» восстания в Китае. Капитан 1 ранга (1903). Флаг-капитан штаба адмирала Рожественского. В 1906 г. приговорен к расстрелу за сдачу миноносца «Бедовый» японцам. Расстрел заменен исключением из службы без лишения чинов. Проживал в своем поместье в Эстонии, затем эмигрировал в Германию. – К.Н.