Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 89

-- Нет, -- ответил я, -- возьмите.

Я подождал, пока ризничий поставит книгу в шкаф и повернет ключ, потом вышел на солнечный свет, перешел пьяцца делла Вита и зашагал по виа Россини. Странно, что Альдо крестили два раза. Если бы мы знали эту историю, Альдо непременно извлек бы из нее пользу. Я живо представил себе, как он говорит мне: . Конечно, Марта знала все про это крещение... Размышляя об этом, я снова вспомнил косого сапожника и оглянулся, ища глазами его мастерскую, которая находилась где-то поблизости, на левой стороне улицы. А вот и она... Но больше, наряднее, с рядами выставленной на продажу обуви. Нет и в помине перевернутых вверх подошвами туфель -- знака того, что здесь занимаются починкой. Над дверью другое имя. Должно быть, мой утренний знакомец, косоглазый Джиджи отошел от дел и поселился по соседству с часовней. Только он да его сестра, если она еще жива, могли что-нибудь знать о Марте, но я не имел ни малейшего представления, как к нему подойти, не назвав себя.

Так же обстояло дело и с супругами Лонги из . Проще всего вернуться и сказать: Даже дряблое лицо синьоры после первого потрясения расплылось бы в улыбке. И затем:

Но всякий, кто, как я, возвращается из прошлого, должен оставаться безымянным. Одному и втайне мне, возможно, и удастся разобраться в его хитросплетениях, но только одному и втайне.

Второй раз за этот день я прошел мимо герцогского дворца и, свернув налево, вскоре оказался на виа деи Соньи. Мне хотелось взглянуть на наш старый дом при свете дня. Снег здесь, как и везде в Руффано, растаял, и солнце, наверное, все утро заливало дом -- окна второго этажа были распахнуты. Когда-то там была спальня наших родителей: в раннем детстве -мое святилище, позднее -- комната, которую надо избегать.

Кто-то играл на рояле. В наше время рояля в доме не было. Казалось, играет профессионал. Из окна лился стремительный каскад звуков. В нем было что-то знакомое, возможно, услышанное мною по радио или, скорее, из музыкальных классов Туринского университета, когда я спешил мимо них на лекции. Мои губы подхватили немного веселую, немного грустную мелодию -мелодию вне возраста, вне времени. Дебюсси. Да, Дебюсси. Порядком заигранная , но в мастерском исполнении.

Я стоял под стеной и слушал. Мелодия лилась, ширилась, затем перешла в другую тональность, звучание стало более торжественным; но вот вновь повторился полетный каскад, все выше, выше, уверенно, радостно и, наконец, нисходящая гамма, замирающая, тающая. Казалось, она говорит: все кончено, больше никогда. Невинность юности, радость детства, прыжок из кровати навстречу новому дню... все прошло, пыл остыл, рвение угасло. Повторение этой фразы -- не более чем напоминание, эхо былого -- того, что так быстро проходит, того, что невозможно ни удержать, ни вернуть...

Музыка оборвалась на последних тактах. Я услышал звонок телефона. Наверное, игравший, кто бы он ни был, пошел снять трубку. Окно закрылось, все стихло.

Телефон стоял в холле, и если моя мать была наверху, то, подбежав к нему, она снимала трубку, едва переводя дух. Возможно, человек, игравший на рояле, тоже бегом спустился в холл. Мой взгляд остановился на дереве, ветви которого шатром раскинулись над маленьким садом. Где- то в их гуще до сих пор прячется резиновый мячик; я очень им дорожил, но однажды закинул на дерево, да так и не отыскал. Там ли он сейчас? При этой мысли мне стало немного обидно, и я почувствовал острую антипатию к нынешнему владельцу моего дома. Он вправе бродить по комнатам, открывать и закрывать окна, отвечать на телефонные звонки. А я всего лишь посторонний, разглядывающий чужие стены.

Вновь зазвучал рояль. Теперь это был Шопена, скорбный, страстный. После телефонного звонка настроение игравшего изменилось, нервы дали волю мрачной меланхолии. Но все это не имело ко мне никакого отношения.

Пройдя до конца виа деи Соньи, я вышел на виа 8 Сеттембре и остановился перед университетом. Казалось, я вступил в иное время. Повсюду бурлила молодость: юноши и девушки группами выходили из аудиторий; они разговаривали, смеялись, рассаживались по мотороллерам. К старым зданиям, издавна известным под названием , были пристроены новые флигели, окна сияли не только свежей краской, но и несвойственной им прежде жизнью. На противоположной стороне улицы тоже высились новые постройки, и, наконец, здания, венчавшие вершину холма -- возможно, новая библиотека, -еще только подводились под крышу. Университет был уже не тем осыпающимся, полинявшим гнездом учености, каким я его запомнил с детских лет. Суровая аскетичность была изгнана. Теперь в нем правила бал молодость с ее великолепным презрением ко всему обветшалому и потрепанному. Во всю мощь ревели транзисторы.

Сжимая пальцами ручку саквояжа, я стоял, как путник на границе двух миров. Один -- виа деи Соньи моего прошлого, полная воспоминаний, но уже не моя; другой -- мир деятельный, шумный, но столь же равнодушный ко мне. Мертвецы не должны возвращаться. Лазарь был прав, испытывая дурные предчувствия. Застигнутый между прошлым и будущим, страшась того и другого, он искал небытия могилы -- но тщетно.

-- Привет, -- раздалось над моим ухом. -- Вы уже приняли какое-нибудь решение?

Я обернулся и увидел Карлу Распа. Она была холодна, сдержанна, но во всем ее облике чувствовалась уверенность. Без сомнения, в себе самой.

. Именно так я намеревался ответить. Но слова эти произнесены не были. Мимо нас промчался на мотороллере какой-то парень. Он громко смеялся. На руле его мотороллера развевался маленький флажок, совсем как в годы войны на капоте штабной машины коменданта, приятеля моей матери, развевалась его ненавистная эмблема. Флажок студента был обычной туристической дешевкой, наверное, купленной за несколько сотен лир на пьяцца Маджоре, но на нем был изображен сокол Мальбранче, и я в моем ностальгическом настроении усмотрел в этом символ.

Вновь войдя в привычную для меня роль групповода, я поклонился синьорине, при этом скользнув по ее лицу, туловищу и ногам ласкающим взглядом, который -- и нам обоим это было прекрасно известно -- ровно ничего не значил.

-- Я как раз шел во дворец, -- сказал я ей. -- Если вы свободны, то, возможно, мы могли бы пойти вместе?